С. Т. АКСАКОВ — И. С. АКСАКОВУ
17-го января 1850 год. Вторник.
Вот и второе письмецо от тебя, мой милый друг Иван! Слава богу, мы теперь совершенно успокоились на твой счет. Кажется, никаких неприятных последствий твоя поездка иметь не будет. Состояние здоровья всех нас довольно хорошо: Любинька немножко прихварывает, да Олинька никак не может поправиться и прийти в то положение, в каком она была в доме Пушкевича. Я занимаюсь усердно, хотя не могу сказать с любовью, своим делом: кроме статьи о болотах, которую ты получил на прошедшей почте, я написал истории трех птиц и сегодня заканчиваю отделение болотной дичи. Не знаю скоро ли примусь за отдел водяной дичи; но покуда меня не тянет к ней, а пока не потянет до тех пор и писать не стану. Вчера читали Гоголю дупельшнепа и горшнепа и он чрезвычайно был доволен, даже выпросил себе всё, чтобы перечесть у себя дома; конечно если б я был теперь способен чем нибудь поощряться, то внимание Гоголя должно было поощрить меня; но...
„от него самого зависит, чтоб Бродяга имел не временное и не местное значение. Все подробности, вся природа, одним словом всё что окружает бродягу, у него сделано превосходно. Если в бродяге будет захвачен человек, то он будет иметь не временное и не местное значение. Надобно показать, как этот человек, пройдя сквозь всё и ни в чем не найдя себе никакого удовлетворения, возвратится к матери земле. Иван Серг. именно это и хочет сделать и верно сделает хорошо“. — С некоторого времени Гоголь начал приставать к Констант. чтоб он занялся составлением русского словаря. Я сначала как то не обращал на это внимания. Но вчера вечером сидя с ним наедине у себя на верху, я был вполне им убежден, что этот важный и общеполезный труд может быть совершен исподволь Конст. и что он имеет все к тому нужные способности и вдобавок двух критиков во мне и в Гоголе, которые помогут усовершенствованию его труда. Гоголь умел показать мне заманчивую сторону этой работы. Я припомнил, что некогда сам, рассерженный каким то глупым объяснением одного слова, просидел часть ночи, не заметив того, за объяснением не только этого слова, но и нескольких следовавших за ним. Сейчас посылаю Конст. чтоб он прямо с университетского диспуту (где какой-то Медовиков защищает дисертацию свою „О византийских императорах“) поехал в книжную лавку и купил академический словарь. Сейчас Верочка получила письмо от Машеньки, которая пишет, что мы верно знаем о несчастной истории по службе, случившейся в Васьковым, за которую он, будучи совершенно прав, должен получить выговор со внесением в формуляр и что не находится ни одного благородного человека, который бы доложил об этом государю! Кажется всего ближе это сделать министру, как непосредственному его начальнику, да и Кавелин бы мог это сделать. Я особенно огорчаюсь этим в том отношении, что он оставит службу и от бездействия <впадет> в прежнее болезненное состояние. Получить в другой раз выговор в свой формуляр без всякой вины, конечно тяжело служащему честно чиновнику. Нетерпеливо желаю знать, что это такое. Отвечаю на твое письмо: Гоголь ни слова не сказал на твое замечение о Чич. и Тентен. но конечно без внимания его не оставит. Вероятно ты не дал нашего адреса Трехлетову и будет очень жаль, если мы его не увидим. Этот Татищев, которого рукопись подарил тебе Серебряк. был известный, жаркий последователь реформы Петра, слепо кинувшийся на истребление народных обычаев и на введение форм иноземных. Вот объяснение содержания этой рукописи. Происшествие случившееся в Суздале показывает, как легко торжествует убеждение, хотя бы и самое нелепое над человеком без убеждения. Без всякого сомнения будет очень полезно, если учредится купеческое училище под собственным их наблюдением и управлением: мещанское училище в Москве пользуется всеми этими правами. Кошелев вчера приехал и Константин ему скажет. Очень жаль, если Афанасия у тебя возьмут.
— Как же мы будем действовать, если тебе не скажут ни слова из министерства по делу о Серебрякове? Прощай мой милый друг и сын! Крепко тебя обнимаю, белую и благословляю
Отец и друг
С. Аксаков
<новну> и очень расстроился: нервы у меня не укрепляются.
Примечания
„Вчера прочли Гоголю“ и кончая: „сделает хорошо“, приведена в книге: И. С. Аксаков в его письмах, с. 267.
Этим письмом С. Т. Аксаков отвечает на письмо Ивана Сергеевича Аксакова от 12 января 1850 г. (И. С. Аксаков в его письмах, II, с. 267—269). В 40-х гг. С. Т. Аксаков вступает на широкую дорогу художественного реализма. Из третьестепенного эпигона классицизма он превращается в перворазрядного русского писателя. В 1847 г. выходят „Записки об уженьи рыбы“, после чего Аксаков приступает к работе над „Записками ружейного охотника“. За этой работой и застает его комментируемое письмо. На путь реализма направлял Аксакова и Гоголь воздействием своего творчества и советами. Еще 12 декабря 1847 г. он пишет С. Т. Аксакову: „... может быть, я и вас полюбил бы несравненно больше, если бы вы сделали что-нибудь собственно для головы моей, положим хоть бы написанием записок жизни вашей, которые бы мне напоминали, каких людей следует не пропустить в моем творении и каким чертам русского характера не дать умереть в народной памяти“.
„Семейной хроникой“, начавшаяся в конце 40-х годов, может быть поставлена в связь с этим пожеланием Гоголя. „Записки ружейного охотника“ тоже нашли в Гоголе внимательного слушателя и критика. В комментируемом письме сообщается, что он остался доволен описанием дупельшнепа и горшнепа, а в неопубликованном письме Веры Сергеевны Аксаковой, относящемся к этому же времени (14 или 15 января 1850 г.), сообщается, что Гоголь был также доволен описанием болота. „Гоголь был так доволен описанием болота; говорит, вообще нельзя ни вставить ни выпустить ни одного слова“. И позднее Гоголь не перестает интересоваться „Записками ружейного охотника“ и торопит их автора с окончанием (Письма, IV, с. 359, 398, 409). Когда в 1851 г. произведение Аксакова было закончено, он прислал С. Т. горячее поздравление (IV, с. 417). Таким образом, литературная работа С. Т. Аксакова протекала под прямым воздействием Гоголя.
Не только С. Т. Аксаков испытывал на себе влияние Гоголя, но и его старшие сыновья Иван и Константин. О поэтических произведениях И. С. Аксакова Гоголь высказался еще в 1846 г. (Письма, III, с. 158, 160, 166), признав в них наличие таланта. Это мнение Гоголь не изменил и в 1850 г. „Скажу тебе серьезно, что Гоголь высокого мнения о твоем таланте“ — пишет С. Т. Аксаков сыну (см. выше, письмо от 10 января). В комментируемом письме речь идет о неоконченной поэме из крестьянской жизни „Бродяга“, наиболее значительном произведении И. С. Аксакова. В поэме описывается деревенский парень, бросивший крестьянские работы и бежавший от помещика бродяжить по Руси. Большое место в поэме занимают бытовые сцены и пейзаж. Отзыв Гоголя о „Бродяге“ может быть понят до конца лишь в связи со следующими словами из письма И. С. Аксакова к отцу от 9 января 1850 г.: „Спасибо Гоголю! Всё читанное им выступало передо мною отдельными частями, во всей своей могучей красоте... Если б я имел больше претензий, я бы бросил писать: до такой степени превосходства дошел он, что все другие перед ним пигмеи. Но как у меня и вопроса этого самолюбивого не было, и как моего сочинения удел, иметь временное и местное значение и доставить мне самому удовольствие, — то я и буду продолжать, если удастся, Бродягу, как свой посильный труд“ (И. С. Аксаков в его письмах, II, с. 267).
Не оставлял Гоголь своими советами и Константина Аксакова Еще в 1842 г. он рекомендовал ему заняться русским языком и перечитать все грамматики и академический словарь (Письма, II, с. 246 и 247). В комментируемом письме совет Гоголя конкретизирован: К. С. Аксаков должен заняться составлением русского словаря. Однако, словаря русского языка К. С. Аксаков не создал. Наиболее крупным филологическим трудом его является: „Опыт русской грамматики“ (недокончен; см. Собр. соч., т. III).
„не довольно ясно обозначено, почему, под каким предлогом Чичиков расположился жить у Тентетникова“. — М. Г. Карташевская (см. примечание к № 28).
Васьков, Н. И. — чиновник, знакомый Аксакова. Он дал характерный отзыв о „Мертвых душах“ (Письмо С. Т. Аксакова Гоголю от 3 июля 1842 г. в „Истории моего знакомства“, с. 71), отчасти совпадающий с замечаниями, приведенными в письме Н. Л. Боратынской к Путятам (см. выше).
О , Серебренникове, рукописи Татищева, происшествии в Суздале и купеческом училище см. в письме И. С. Аксакова от 12 января 1850 г., ответом на которое и является комментируемое письмо.
Любинька и — дочери С. Т. Аксакова.