П. А. ПЛЕТНЕВ — С. П. ШЕВЫРЕВУ
<9 августа 1846>
Милостивый Государь
Степан Петрович!
— и препровождены обратно к вам. Гоголь прислал мне для напечатания особою книгой начало рукописи, под названием: Выбранные места из переписки с друзьями. Эту книгу я не получил еще от Никитенка.
Всё, что я напечатал и в письме к вам сказал о первой части ваших лекций, не выражает вполне того убеждения, которое в сердце у меня, как полезны в России (особенно теперь) подобные труды. Примите заранее искреннюю благодарность мою за продолжение вашей книги, ожидаемое мною нетерпеливо.
Не могу не сожалеть, что занятия ваши мешают вам хоть что нибудь иногда вбросить в Разное Современника. А я мечтал, что, в случае отъезда моего куда нибудь, или другого помешательства к продолжению журнала, вы не откажетесь приютить его временно под собственное крыло ваше. Ужели не разделяете вы со мной убеждения, что мы живем в эпоху, в которую последовало что-то равное изобретению письмен и книгопечатания? Это открытие силы повременных изданий. Итак мыслящему человеку, стремящемуся утвердить в обществе убеждения свои, необходимо обладать каким нибудь из этих изданий: иначе он принужден будет задушить в себе то, что составляет действительную жизнь его. Вот в каком отношении необходимо нам, чувствующим и мыслящим одинаково, упрочить жизнь Современника, как он теперь ни ничтожен сравнительно с прочими русскими журналами.
Меня печалит еще и то, что люди, противодействующие благу нашей доброй России, деятельнее нас и теснее между собою связаны. Из вашего же университета партия Краевского (и какая многочисленная!) немедленно доставляет ему все сведения о книгах, у вас в Москве выходящих, и самые книги, которых обыкновенным коммерческим путем не дождешься здесь прежде шести месяцев. А мне никто из доброжелателей моих и не подумает сообщить что нибудь заблаговременно. Чтения Исторического Общества, Исторический Сборник, Московский литературный Сборник я принужден обманом выпрашивать у Никитенка, которому, как сообщнику своему, передает Краевский. Ужели нет возможности предложить мне эти издания, предложить не даром, а на обмен книжек Современника? Что за смешной предрассудок — пренебрегать литератором за то, что он живет не в Москве? Разве и в Москве нет Галаховых? Да уж если пойдет дело на генеалогию, то не Москва ли наградила нас Белинским, Краевским, Межевичем, Кони, Григорьевым и подобными им участниками в Петербургском Сборнике. Петербург только и виноват в образовании Греча и Булгарина [а эти, по мне, менее тех гадки]. Но чем же я-то виноват, не знаясь ни с кем из здешних литераторов и вычеркнутый ими из списка живых? Ради бога, примите к сердцу все эти данные и растолкуйте в редакции Москвитянина, что его серьезные разглагольствия об От. Зап. только возвышают их в глазах публики. Разве не слыхала эта редакция стихов Пушкина, как надобно воевать с негодяями:
„И поучительной лозой
хлещет мимоходом“
Восемь лет я молча издавал свой журнал, буквально один. Выступив открыто на бой, я не изменил ни тона в журнале, ни характера его. Вот на что можно бы указать серьезно благомыслящему издателю. Но об этом намекнул публике — кто бы поверил? — один Кукольник при моем известии о смерти Полевого. В Москве же меня потчевали только общими местами.
П. Плетнев
9 авг. 1846.
СПб.
Печатается (как и №№ 12, 16, 17, 19, 20, 24) по подлиннику, хранящемуся в бумагах Шевырева в ГПБ.
С августа месяца 1846 г. переписка Плетнева и Шевырева принимает на некоторое время особенно оживленный характер. Внешний повод к этому дал Н. В. Гоголь, который соединяет их общими заботами о переиздании „Мертвых душ“ и об издании своих новых произведений: „Выбранных мест из переписки с друзьями“ и „Ревизора с Развязкой“.
Получив от Гоголя в письме от 25 июля 1845 г. (Письма, III, с. 195 и 197) поручение выпустить второе издание „Мертвых душ“, Шевырев, не надеясь, что московская цензура (не пропустившая первого издания) пропустит его, направляет „Мертвые души“ к Плетневу для цензурования у Никитенко, который разрешил и первое издание. См. письмо Шевырева Плетневу от 29 июля 1846 г. (Переписка Грота с Плетневым, II, с. 965), ответом на которое и является настоящее письмо Плетнева.
К этому времени Плетнев получает и другое поручение непосредственно от самого Гоголя: издать новое произведение. В письме от 30 июля 1846 г., посылая первую рукописную тетрадь „Выбранных мест“, Гоголь писал Плетневу: „Все свои дела в сторону и займись печатаньем этой книги, под названием «Выбранные места из переписки с друзьями». Она нужна, слишком нужна всем.... Цензора избери Никитенку...“ (Письма, III, с. 198 и 199).
—38) рекомендовавший автору „Мертвых Душ“ вступить на путь религиозной и моральной проповеди и тем „возвыситься до гения-художника и гения-просветителя“, естественно не мог отказаться от поручения Гоголя, несмотря на то, что иные заботы сильно тревожили и беспокоили его в это время. Мы имеем в виду положение журнала „Современник“, издаваемого и редактируемого Плетневым после смерти Пушкина. „Современник“ влачил жалкое эпигонское существование, превратившись в вялый орган, рассчитанный на узкий круг литературных аристократов-эстетов. В 1845 г. число подписчиков „Современника“ выражалось цифрой в 233 человека (Русск. Архив, 1877, № 3, с. 361). Через два с половиной месяца после комментируемого письма (23 октября 1846 г.) Плетнев сам признал невозможность поддерживать дольше свой журнал и согласился на передачу его Некрасову, Панаеву и Никитенке. Для самого Плетнева не была секретом „ничтожность“ „Современника“ „сравнительно с другими русскими журналами“. Не так велико преувеличение и в словах Плетнева: „я восемь лет издавал свой журнал буквально один“. Действительно, только Н. В. Кукольник, — да и то не называя журнал по имени, мимоходом в 9-ом номере „Иллюстрации“ за 1846 г. указал на полезную для публики и литературы „честную деятельность «Современника»“, воспользовавшись известием о смерти Полевого, напечатанным Плетневым в своем журнале (Современник, 1846, т. 41, с. 415). Но тем не менее Плетнев, хорошо сознающий „силу повременных изданий“ в критическую для феодальной России эпоху 40-х годов, еще пытается „упрочить жизнь «Современника»“. Для этого он и вводит в журнале с 1845 г. новый отдел „Разное“ с целью сделать свое издание более злободневным. Для этого же он обращается за помощью к Шевыреву, старому бойцу на журнальном фронте, которого, как видим, считает своим политическим и литературным единомышленником. О тяжелом положении „Современника“ знал и Гоголь, который послал Плетневу с письмом от 4 декабря 1845 г. обширную статью, где рекомендовал окончательно уничтожив в нем всё „собственно журнальное“ и напоминающее о „литературных распрях и журнальной полемике“, превратить его в роскошный альманах, выходящий три раза в год (Соч., 10 изд., IV, с. 227—238). Но статья Гоголя опоздала: „Современник“ был уже передан новой редакции.
Стремление „упрочить жизнь «Современника»“ поддерживалось у Плетнева потребностью борьбы с идеологическими врагами, рост силы и значения которых нельзя было не заметить. К таким врагам он относил прежде всего „Отечественные Записки“ Краевского с Белинским во главе. Для характеристики отношения Плетнева к Белинскому (и самого Белинского) приведем следующий отрывок из неизданного письма Плетнева к Шевыреву от 27 марта 1847 г. (бумаги Шевырева в ГПБ).
„... Мы живем в жалкую эпоху. Глупейший враль становится для нынешней публики оракулом. Еще сегодня Срезневский рассказывал о торжестве Белинского в Харькове, о таком народном торжестве, какого не удостоивались при жизни ни Карамзин, ни Пушкин. Афишу, которую в грязных лапах своих подержал Белинский в Харьковском театре, тамошние дамы разорвали по клочкам и разделили меж собою. Признаюсь, я от души всегда гнушался этим успехом, зная, что только пошлостями, да матерщиной доходить можно до сердца толпы, столь справедливо презренной Шекспиром и Пушкиным“.
„торжество Белинского в Харькове“).
В противоположность „Современнику“ „Отечественные Записки“ везде находили широкую поддержку демократических и отчасти либерально-дворянских кругов, даже в Москве, которая считалась крепостью славянофильства. Например, упоминаемый в настоящем письме Плетнева Алексей Димитриевич Галахов (1807—1892), известный историк русской литературы, в 40-х годах, проживая в Москве, был активным сотрудником и агентом „Отечественных Записок“. Именно Галахов снабжал „Отечественные Записки“ московскими литературными новинками и был посредником в сношениях Краевского с московскими „западниками“, сотрудничающими в „Отечественных Записках“, из которых многие были связаны с Московским университетом (Грановский, Кудрявцев, Кавелин, Редкин и др.). К явлениям, родственным „Отечественным Запискам“, Плетнев вполне справедливо относит и „Петербургский Сборник“, изд. Н. А. Некрасовым. Рецензия Плетнева на „Петербургский Сборник“ (Современник, 1846, т. 41, с. 272—274) при всей сдержанности не может скрыть враждебного отношения к этому манифесту натуральной школы. Вместе с тем аристократически-неразборчиво и неосновательно Плетнев ставит рядом с Белинским таких людей как Вас. Степ. Межевича (1813—1849) — редактора „Ведомостей СПб. городской полиции“, а с 1843 по 1846 „Репертуара и Пантеона“, Федора Алексеевича Кони (1809—1879), автора многочисленных безобидных комедий и водевилей и активного сотрудника того же „Репертуара и Пантеона“, или известного критика и поэта Аполлона Александровича Григорьева, в то время неопределившегося в своих воззрениях и только начинающего свой сложный литературный путь (более подробный отзыв Плетнева о Григорьеве тех лет см. в „Переписке Грота с Плетневым“, II, с. 763; III, с. 53).
„Отечественными Записками“ и Белинским и как сторонник пренебрежительного отмалчивания, Плетнев подкрепляет свою позицию цитатой из Пушкина:
„И поучительной лозой
“
Строки взяты из стихотворения Пушкина „К Гнедичу“ („В стране, где Юлией венчанный“). Собр. соч. в 6 томах ГИЗ, 1931, т. I, с. 296 и 297. Этими стихами начинается письмо Пушкина к Н. И. Гнедичу из Кишинева 24 марта 1821 г. Впервые опубликовано в статье Я. К. Грота „Первенцы лицея и его предания“ (сб. „Складчина“, СПб., 1874). Плетнев мог познакомиться со стихотворением непосредственно у Гнедича или Пушкина. Грот получил письма Пушкина к Гнедичу позднее 1846 г.
Шевырев отвечал Плетневу 21 августа 1846 г.: „Если бы мы соединили все силы, какие у нас есть: Ваш Современник, Москвитянин (только возрожденный) и Городской Листок-газету ежедневную! — Вот было бы славно!... В одном только я позволю себе с Вами не согласиться: С «Отечественными Записками» нужна полемика... Сколько статей остается без отражения, а между тем они действуют. Противодействия нет. Мне кажется, здесь пренебрежение невыгодно“ (Переписка Грота с Плетневым, II, с. 950 и 951). Как согласие, так и несогласие Шевырева с Плетневым очень показательно. Трудно в 40-х годах обнаружить какие либо существенные различия в убеждениях Плетнева и Шевырева. И тот и другой — преданные слуги самодержавия и православия. И тот и другой противники не только демократических идей, но и либеральных. Различие только в том, что черты воинствующего национализма и православия, характеризующие Шевырева, в Плетневе проявлялись в ослабленной форме. Шевырев был теснее связан с дворянством поместий, с монастырями и духовенством и чувствовал под собою более крепкую почву, чем Плетнев, замкнувшийся в узком кругу столичной великосветской интеллигенции.
в настоящем письме. Как известно, эти лекции были публично прочтены Шевыревым в Москве в ответ на курс публичных лекций Грановского. Лекции переполнены публицистикой и отличаются неумеренным патриотизмом, идеализацией до-петровской Руси, защитой „православия, самодержавия и народности“. Плетнев одобрительно отозвался о лекциях Шевырева еще в предыдущем письме к Шевыреву от 4 апреля 1846 г. (бумаги Шевырева в ГПБ) и в статье, помещенной в „Современнике“ (1846, т. 42, с. 211—217).
„... твоя книга, покуда, не вся целиком поймется всеми. Но это ничего. Может быть, посчастливится мне подставить ступеньку к твоей книге тем, которые без того не подымутся к ней“. Гоголь усиленно в это время работал над „Выбранными местами“ и, несомненно, их имел в виду, когда говорил о „ступеньке“ к лекциям Шевырева.