Гоголь Н. В. - Аксакову С. Т., 28 декабря (н. ст.) 1840 г.

185. С. Т. АКСАКОВУ.

28 декабря <н. ст.> 1840 года Рим

Я много перед вами виноват, друг души моей Сергей Тимофеевич, что не писал к вам тотчас после вашего, мне так всегда приятного письма. Я был тогда болен. О моей болезни мне не хотелось писать к вам, потому что это бы вас огорчило. Вы же в это время и без того, как я узнал, узнали великую утрату; лгать мне тоже не хотелось, и потому я решился обождать. Теперь я пишу к вам, потому что здоров, благодаря чудной силе бога, воскресившего меня от болезни, от которой, признаюсь, я не думал уже встать. Много чудного совершилось в моих мыслях и жизни! Вы, в вашем письме, сказали, что верите в то, что мы увидимся опять. Как угодно будет всевышней силе! Может быть, это желание, желание сердец наших, сильное обоюдно, исполнится. По крайней мере обстоятельства идут как будто бы к тому.

Я, кажется, не получу места, о котором — помните? — мы хлопотали и которое могло бы обеспечить мое пребывание в Риме. Я почти, признаюсь, это предвидел, потому что Кривцова, который надул всех, я разгадал почти с первого взгляда. Это человек, который слишком любит только одного себя и прикинулся любящим и то и се, потому только, чтобы посредством этого более удовлетворять своей страсти, т. е. любви к самому себе. Он мною дорожит столько же, как тряпкой. Ему нужно иметь при себе непременно какую-нибудь европейскую знаменитость в художественном мире, в достоинство внутреннее которого он хотя, может быть, и сам не верит, но верит в разнесшуюся его знаменитость; ибо ему — что весьма естественно — хочется разыграть со всем блеском ту роль, которую он не очень смыслит. Но бог с ним! я рад всему, всему, что ни случается со мною в жизни и, как погляжу я только, к каким чудным пользам и благу вело меня то, что называют в свете неудачами, то растроганная душа моя не находит слов благодарить невидимую руку, ведущую меня.

— мои занятия. Я теперь приготовляю к совершенной очистке первый том «Мертвых душ». Переменяю, перечищаю, многое переработываю вовсе и вижу, что их печатание не может обойтись без моего присутствия. Между тем дальнейшее продолжение его выясняется в голове моей чище, величественней, и теперь я вижу, что может быть современем кое-что колоссальное, если только позволят слабые мои силы. По крайней мере, верно, немногие знают, на какие сильные мысли и глубокие явления может навести незначащий сюжет, которого первые, невинные и скромные главы вы уже знаете. Болезнь моя много отняла у меня времени; но теперь, слава богу, я чувствую даже по временам свежесть, мне очень нужную. Я это приписываю отчасти холодной воде, которую я стал пить по совету доктора, которого за это благослови бог и который думает, что мне холодное лечение должно помочь. Воздух теперь чудный в Риме, светлый. Но лето, лето — это я уже испытал — мне непременно нужно провести в дороге. Я повредил себе много, что зажился в душной Вене. Но что же было делать? признаюсь — у меня не было средств тогда предпринять путешествие; у меня слишком было всё рассчитано. О, если б я имел возможность всякое лето сделать какую-нибудь дальнюю, дальнюю дорогу! Дорога удивительно спасительна для меня... Но обратимся к началу. В моем приезде к вам, которого значения я даже не понимал в начале, заключалось много, много для меня. Да, чувство любви к России, слышу, во мне сильно. Многое, что казалось мне прежде неприятно и невыносимо, теперь мне кажется опустившимся в свою ничтожность и незначительность, и я дивлюсь, ровный и спокойный, как я мог их когда-либо принимать близко к сердцу. И то, что я приобрел в теперешний приезд мой в Москву, вы знаете! Что я разумею, вам за этим не зачем далеко ходить, чтобы узнать, какое это приобретение. Да, я не знаю, как и чем благодарить мне бога. Но уже когда я мыслю о вас и об этом юноше, так полном сил и всякой благодати, который так привязался ко мне, — я чувствую в этом что-то такое сладкое.

Но довольно; сокровенные чувства как-то становятся пошлыми, когда облекаются в слова. Я хотел было обождать этим письмом и послать вместе с ним перемененные страницы в «Ревизоре» и просить вас о напечатании его вторым изданием — и не успел. Никак не хочется заниматься тем, что нужно к спеху, а всё бы хотелось заняться тем, что не к спеху. А между тем оно было бы очень нужно скорее. У меня почти дыбом волос, как вспомню, в какие я вошел долги. Я знаю, что вам подчас и весьма нужны деньги; но я надеюсь через неделю выслать вам переправки и приложения к «Ревизору», которые, может быть, заставят лучше покупать его. Хорошо бы, если бы он выручил прежде должные вам, а потом тысячу, взятую у Панова, которую я пообещал ему уплатить было в феврале.

Панов молодец во всех отношениях, и Италия ему много принесла пользы, какой бы он никогда не приобрел в Германии, в чем он совершенно убедился. Это не мешает довести, между прочим, до сведения кое-кого. А впрочем, если рассудить по правде, то я не знаю, почему вообще молодым людям не развернуться в полноте сил и в русской земле. Но почему — может увлечь в длинные рассуждения. Покамест, прощайте...

Обнимаю и целую вас несколько раз и все ваше семейство также.

Печатается по подлиннику (ЛБ).

Впервые опубликовано в «Записках», I, стр. 270—272, с пропусками; полностью — в «Письмах», II, стр. 90—93.

Письмо С. Т. Аксакова Гоголю, о котором здесь упоминается, неизвестно.

Великая утрата — смерть в августе 1840 г. Г. И. Карташевского (1777—1840) — сенатора, мужа сестры С. Т. Аксакова Надежды Тимофеевны.

...обстоятельство, которое может дать надежду на возврат мой... Первое упоминание Гоголя о предполагавшейся поездке в Россию в 1841 г. для опубликования первого тома «Мертвых душ».

...первые, невинные и скромные главы вы уже знаете. Во время своего пребывания в Москве в феврале — апреле 1840 г. Гоголь читал у Аксаковых первые шесть глав «Мертвых душ» («История моего знакомства», стр. 34 и 38).

. С. Т. Аксаков предвзято увидел в настоящем письме (как и в следующем письме Гоголя к нему от 5 марта 1841 г.) сочувственное отношение Гоголя к идеям славянофильства: «Без сомнения пребывание в Москве, в ее русской атмосфере, дружба с нами и особенно влияние Константина, который постоянно объяснял Гоголю, со всею пылкостью своих глубоких, святых убеждений, всё значение, весь смысл русского народа, были единственные тому причины» («История моего знакомства», стр. 46) Точка зрения С. Т. Аксакова явно несостоятельна. Совершенно очевидны и преувеличения в словах С. Т. Аксакова о влиянии его сына Константина на Гоголя. Сам Гоголь начиная с 1842 г. (см., например, его письмо К. С. Аксакову 1842 г.) и позднее не раз высказывал свое отрицательное отношение к славянофильским «излишествам» Аксаковых (см., например, его письмо С. П. Шевыреву от 20 ноября 1845 г.) и отгораживал себя от них. Особенно резко это выразилось в его письме к А. О. Смирновой от 20 мая 1847 г.: «я всегда, однако ж, держал себя вдали от них»; «я видел с самого начала, что они способны залюбить не на живот, а на смерть».

...то, что я приобрел в теперешний приезд мой в Москву. Гоголь разумеет дружбу с С. Т. Аксаковым и его семейством.

— Константин Сергеевич Аксаков.

Занятия не к спеху — работа над «Мертвыми душами».

...в какие я вошел долги 78, 88, 145, 147, 151 и 152).

...надеюсь через неделю выслать вам переправки и приложения к «Ревизору»...  191.

... — намек на К. С. Аксакова, увлекавшегося тогда немецкой философией (см. № 196).