Гоголь Н. В. - Максимовичу М. А., 20 апреля 1834 г.

202.

М. А. МАКСИМОВИЧУ.

<1834> 20 апреля, СПб.

Письмо твое от 16 я получил сегодня. Ну, я рад от души и от сердца, что дело твое подтвердилось уже официально. Теперь тебе точно незачем уже ехать в Петербург. Тебя только беспокоят дела московские. Смелее с ними: одно по боку, другому киселя дай, и всё кончено. Из необходимого нужно выбирать необходимейшее, и ты выкрутишься скоро. Я сужу по себе. Да кстати о мне: знаешь ли, что представления Брадке чуть ли не больше значат, нежели наших здешних ходатаев. Это я узнал верно. Слушай, сослужи службу. Когда будешь писать к Брадке, намекни ему о мне вот каким образом: что вы бы, дискать, хорошо сделали, если бы залучили в университет Гоголя, что ты не знаешь никого, кто бы имел такие глубокие исторические сведения и так бы владел языком преподавания, и тому подобные скромные похвалы, как будто вскользь. Для примера ты можешь прочесть предисловие к грамматике Греча или Греча к романам Булгарина. Он, сколько я заметил, основывается на видимом1 авторитете и на занимаемом месте.

Ты, будучи ординарным профессором московского университета, во мнении его много значишь. Я же бедный почти нуль для него; грешных сочинений моих он не читывал, имени не слыхивал, стало быть, ему нечего и беспокоиться обо мне. Тем более мне это нужно, что министр, кажется,2 расположен сделать для меня всё, что можно, если бы только попечитель ему хоть слово прибавил от себя. Тогда бы я скорее в дорогу3 и, может быть, еще бы застал тебя в Москве.

Благодарю тебя за песни. Я теперь читаю твои толстые книги; в них есть много прелестей. Отпечатанные листки меня очень порадовали. Издание хорошо. Примечания с большим толком. О переводах я тебе замечу вот что. Иногда нужно отдаляться от слов подлинника нарочно для того, чтобы быть к нему ближе. Есть пропасть таких фраз, выражений, оборотов, которые нам, малороссианам, кажутся очень будут понятны для русских, если мы переведем их слово в слово, но которые иногда уничтожают половину силы подлинника. Почти всегда сильное лаконическое место4 становится непонятным на русском, потому что оно не в духе русского языка; и тогда лучше десятью словами определить всю обширность его, нежели скрыть его.

5 к приведенному тобою переводу, потому что он очень хорош; окончание его прекрасно... Но, чтобы и к нему сделать придирку, вот тебе замечание на первый случай, мотай на ус:

Федора Безродного, атамана куренного, постреляли, порубили, только не поймали чуры.

Во-первых, постреляли порубили на русском слабее выражает, нежели на нашем. Мне кажется, вот как бы нужно было сказать:

Куренного атамана, Федора Безродного, они всего пронизали пулями, всего изрубили, не поймали только его чуры.

В переводе более всего нужно привязываться к мысли и менее всего к словам, хотя последние чрезвычайно соблазнительны, и, признаюсь, я сам, который теперь рассуждаю об этом с таким хладнокровным беспристрастием, вряд ли бы уберегся от того, чтобы не влепить звонкое словцо в русскую речь, в простодушной уверенности, что его и другие так же поймут. Помни, что твой перевод для русских, и потому все малороссийские обороты речи и конструкцию прочь! Ведь ты, верно, не хочешь делать подстрочного перевода? Да, впрочем, это было бы излишне, потому что он у тебя и без того приложен к каждой песни. Ты каждое слово так удачно и хорошо растолковал, что кладешь его в рот всякому, кто захочет понять6 7, но, право, чертовски скучно писать о том, что можно переговорить гораздо с большею ясностью и толком. Да притом это такая длинная материя, зацепи только — и пойдет тянуться. В подобных случаях более всего нужны8 толки с другою головою, потому что, верно, одна заметит то, что другая пропустит. Как бы то ни было, я с радостью ребенка держу в руках твой первый лист и говорю: «Вот всё, что отстоялось от прежних дум, от прежних лет!» как выразился Дельвиг. Я еще никому не успел показать его, но понесу к Жуковскому и похвастаюсь Пушкину,9 и мнения их сообщу тебе поскорее. А между тем подгоняй свои типографские станки. Я тебе пришлю скоро кое-какие песни, которые, впрочем, войдут в последний разве только отдел твоего первого тома10. За Песнями Люду Галичского 11, что выходит на польском языке, что даже польского букваря нигде не отыщешь, и с важным видом говорят только: запрещен12. Одоевскому скажу, чтобы он скорее пристроил твоего Наума. Эти дни, может быть, не увижу его, потому что ты сам знаешь, что за безалаберщина деется у людей на праздниках: они все как шальные. По улицам мечутся шитые мундиры и трехугольные шляпы, а дома между тем никого. У Плетнева постараюсь тоже на этих днях отобрать нужные для тебя сведения. Но до того прощай. Поручаю тебя ангелу хранителю твоему. Да будешь ты здрав и спокоен.

Весь твой Гоголь.

Сноски

1 вписано.

2 совершенно <?> кажется

3в брику

4 самое лаконическое место

5 : к одному

6понять сам

7 сказать об этом же предмете

8 чрезвычайно хороши

9 : живее только

10 отдел твоих песней

11 так напуганы всем

12 говорят, что запрещен

Впервые напечатано в „Опыте биографии“, стр. 67—69 (с пропусками); полностью — в „Письмах“, I, стр. 289—292.

Назначение Максимовича профессором русской словесности Киевского университета состоялось 4 мая 1834 г.

министр — С. С. Уваров.

— ... читаю твои толстые книги ... — речь идет о двух томах песен, собранных Ходаковским, за присылку которых Гоголь тут же благодарит Максимовича.

... — Начиная с письма от 16 апреля, Максимович, обычно, присылал Гоголю готовые листы своих „Украинских народных песен“ по мере их печатания.

— Приведенный Гоголем в письме пример взят из „Думы о Федоре Безродном“, помещенной в сборнике Максимовича первою — на стр. 5—7 (перевод — на стр. 7—8).

Вот всё, что отстоялось — Гоголь цитирует не совсем точно первую строфу стихотворения Дельвига „К П.***“ (т. е. к П. А. Плетневу), напечатанного в „Литературной Газете“ 1830, № 55, стр. 152.

Броженье юности унялось,
Остепенился твой поэт:
И вот ему что отстоялось
От прежних дел, от прошлых лет...

— ... в последний отдел твоего первого тома. — Последний отдел первой части в сборнике Максимовича составляют „Песни казацкие бытовые“ (кн III).

Песни люду Галичского — см. примечание к № 186.

— Затруднения с приобретением книг на польском языке объясняются репрессиями в отношении поляков и польских книг после восстания 1830—1831 гг.

Наум — см. выше, примечание к письму № 173; здесь, может быть, идет речь о новом издании этой книги, вышедшей в 1833 г. и неоднократно переиздававшейся.

безалаберщина... на праздниках — письмо написано за несколько дней до пасхи, которая в 1834 г. была 22 апреля.

Раздел сайта: