Гоголь Н. В. - Шевыреву С. П., 15 августа н. ст. 1842 г.

К № 75. С. П. ШЕВЫРЕВУ.

<Августа 15 н. ст. 1842. Гастейн.>

Черновая редакция

Пишу к тебе под влиянием самого живого о тебе воспоминания. Во-первых, я был в Мюнхене и вспомнил твое пребывание там, барона Моля, нашу1 переписку и серебряные облатки, смутившие<?> невозмущаемое спокойств<ие> города2 Дахау. Во-вторых, в Гастейне я нашел3 у Языкова Москвитянин за прошлый год и перечел с жадностью все твои рецензии.4 Все они до самой последней и незначительной имеют сильную значительность. Много глубокого эстетического чувства и везде какая ясная определенность. И везде нерушимо соединились5 с ними могущество, сила и красота языка. Какое твердое знание дела! И это доставило мне много наслаждения и между тем породило сильную просьбу. Нет, будет грех на душе твоей, если ты не напишешь6 разбора Мертвых душ. Кроме тебя никто другой не может даже. Тут есть над чем потрудиться глубокому критику, тут двойственное ему поприще: и разобрать значение прежде ее несовершенств7 и достоинств8 вследствие твоего собственного душевного мерила критика, и разобрать ее в отношении к впечатлению, произведенному9на массу и собратьев10 и причины <его> (я думаю, что впечатление вначале должно быть более неблагоприятное). Притом11 здесь более, нежели где-либо, предстоит тебе полная свобода, ибо узы нашей дружбы таковы, что можем друг другу прямо в глаза объявить смело даже недостатки, не опасаясь затронуть какой-либо щекотливой струны самого себя. Во имя нашей дружбы, во имя правды, святейшей вещи в мире, и во имя твоего душевного верного чувства я прошу тебя быть как можно строже. Чем более отыщешь во мне и выскажешь мне мои недостатки, тем больше будет твоя услуга. Бог наградил меня способностью12 видеть свои недостатки, но я не могу видеть их все вдруг. Мои глаза сначала полуотверсты и становятся отверсты вполне, когда укажут другие. Так рожден человек. Он требует в жизни помощи своих брать<ев>.13

Но я знаю,14 есть в любящем осторожность, запрещающая коснуться15 того, что оскорбляет как-нибудь. И я вспомнил теперь, что, может быть, я сам подал повод близким друзьям подумать обо мне, как о самолюбивом человеке. Может быть, даже и теперь кое-каким молодым<?> лирическим намеком16 <?>! Слова эти я произношу из глубины сердечной!17 Верь, что нет человека, может быть, во всей России так жадного узнать скорее все свои тяжкие грехи18 и недостатки. Боже, с какой радостью я признаю их! Но этого никому не видно и никто не хочет чувствовать. И мне суждено чаще узнать свои недостатки от недоброжелателей, чем от доброжелателей. Я знаю, есть еще старое поверье, что проступки нужно наедине говорить человеку, что перед публикою нужно скрыть многое, что это охладит, помешает19 расходу книги. Нет несправедливей!20 Голос благородного беспристрастья доходит ровно во все души. Если же уклонятся три21 покупателя, не встретившие в журналах22 барабанного стука и треска, каким сопровождает журнальная статья выпускающего книгу, то за то покажется более внутренней пользы, и притом эти попозднее сами же купят. Я терпелив и знаю, что нынешняя утрата вознаградится десяти<кратно> и, хоть не так скоро, большим барышом.

Чтобы прогнать <из> тебя как-нибудь идею о самолюбии моем,23 одно только скажу тебе, что в сердце пишущего много, много любви, что весь бы я хотел превратиться в любовь, о том молю24 Христа ежеминутно.25 И с каждым днем она растет в душе моей.26 А с нею несовместимо самолюбие. Прощай. Обнимаю и посылаю сердечный поцелую любящего брата. Передай мое сердечное приветствие Софье Борисовне и целую твоего Бориса.

Я позабыл еще попросить тебя еще об одном. Если ты напишешь разбор Мертвых душ, прикажи отпечатать на особенных листках, так чтобы можно было27 листочки, обрезав поля, уложить в письмо и прислать ко мне. Если для одного письма будет очень толсто, то можно разделить на два, на три письма.

Да еще слово насчет уплаты долгов моих. Я, не рассмыслив, сделал <пред>положения,28 <тысячи> — неизвестному, кому29 именно я не знаю, об это спросить у Аксакова, он не сказал, втор<ой> Свербеев, третий Павлов, четвертый Хомяк<ов>. Этот порядок не основан ни на чем, даже не на алфавите, но просто зажмуря глаза и по<тому>

Сноски

1 и нашу

2 приводившие в изумление город

3

4 критики

5 и везде соединены

6 Нет, ты должен непременно написать

7 таких ее несовершенств

8

9 В подлиннике: произведенного

10 на других, обоюдное, приятное

11 Далее было: <итика>

12даром

13 Последние две фразы приписаны сбоку письма.

14 Далее было: всем

15 есть нежное движение а. избежать, как можно б.

16 кое-какой лирический намек

17 Далее было: Нет на свете человека, а. которому бы больше можно было говорить справедливого и даже горько справедливо<го> б. в. которому бы должно было говорить об этом. О, нет, я знаю, вы еще не знаете меня.

18 Далее было: как я

19 отнимет

20 Благородный

21 и лишиться двух-трех

22 в крит<ике>

23 а. Если же ты думаешь, что во мне есть самолюбие, то я б.

24 и о том молю ежеминутно

25 Далее начато: а. И живет, твердая вера живет в душе, что б. Я верю твердо, что божественный спаситель исполнит наконец мое желанье.

26 И спаситель б. А вместе с ней растет вера [что исполнит спаситель наш], что любовь эта возрастет более и что вера в небесную святость Христа спасителя [дадут мне немогущему], который ниспошлет мне [а. силы всему претвориться в любовь б. силы, чтобы возрасти в. г. который мне] силу может быть возвыситься до того, чтобы даже уподобиться сочиненьем моим, сколько может приблизиться копия, производимая из благоговенья художника, проникнутая небесным изумлением [<к> пьесе] к картине. А может суд<ь>б<а> моя, что

27 их было

28 Далее было: первого

29 кто