Гоголь Н. В. - Вьельгорской А. М., весна 1850 г.

174. А. М. ВЬЕЛЬГОРСКОЙ.

<Весна 1850. Москва.>

Мне казалось необходимым написать вам хотя часть моей исповеди. Принимаясь писать ее, я молил бога только о том, чтобы сказать в ней одну сущую правду. Писал, поправлял, марал, вновь начинал писать и увидел, что нужно изорвать написанное. Нужна ли вам, точно, моя исповедь? Вы взглянете, может быть, холодно на то, что лежит у самого сердца моего, или же с иной точки, и тогда может всё показаться в другом виде, и что писано было затем, чтобы объяснить дело, может только потемнить его. Совершенно откровенная исповедь должна принадлежать богу. Скажу вам из этой исповеди одно только то: я много выстрадался с тех пор, как расстался с вами в Петербурге. Изныл весь душой, и состоянье мое так было тяжело, так тяжело, как я не умею вам сказать. Оно было еще тяжелее оттого, что мне некому было его объяснить, не у кого было испросить совета или участия. Ближайшему другу я не мог его поверить, потому что сюда замешались отношенья к вашему семейству; всё же, что относится до вашего дома, для меня святыня. Грех вам, если вы станете продолжать сердиться на меня за то, что я окружил вас мутными облаками недоразумений. Тут было что-то чудное, и как оно случилось, я до сих пор не умею вам объяснить. Думаю, всё случилось оттого, что мы еще не довольно друг друга узнали и на многое очень важное поживете вы в подмосковной вашей деревне? Вы уже более двадцати лет не видали ваших крестьян. Будто это безделица: они нас кормят, называя нас же своими кормильцами, а нам некогда даже через двадцать лет взглянуть на них! Я бы к вам приехал также. Мы бы все вместе принялись дружно хозяйничать и заботиться о них, а не о себе. Право, это было бы хорошо и для здоровья и веселей, чем обыкновенная бессмысленная жизнь на дачах. А если бы при этом каждый помолился покрепче богу о том, чтобы помог ему исполнить долг свой, — мы бы, верно, все стали чрез несколько времени в такие отношенья друг к другу, в каких следует нам быть. Тогда бы и мне и вам оказалось видно и ясно, чем я должен быть относительно вас. Чем-нибудь да должен же я быть относительно вас: бог не даром сталкивает так чудно людей. Может быть, я должен быть не что другое в отношении <вас>, как верный пес, обязанный беречь в каком-нибудь углу имущество господина своего. Не сердитесь же; вы видите, что отношенья наши хотя и возмутились на время каким-то налётным возмущеньем, но всё же они не таковы, чтобы глядеть на меня как на чужого человека, от которого должны вы таить даже и то, что в минуты огорченья хотело бы выговорить оскорбленное сердце. Бог да хранит вас. Прощайте. Обнимите крепко всех ваших.

Весь ваш до гроба

Н. Гоголь.

Примечания

ПД).

«Вестнике Европы» 1889, № 11, стр. 152—153.

В. А. Соллогуб о сестре своей жены, А. М. Вьельгорской, сказал, что это «кажется, единственная женщина, в которую влюблен был Гоголь» («Воспоминания графа В. А. Соллогуба». СПб. 1887, стр. 129). По семейным преданиям родственников Вьельгорских, Гоголь сделал предложение Анне Михайловне через Веневитиновых, но получил отказ. Вероятно, этому браку воспротивилась ее мать, рожденная принцесса Бирон, по характеристике Соллогуба, «женщина гордости недоступной» (там же, стр. 128). Данное письмо, судя по содержанию, написано было Гоголем по получении жестоко ранившего его отказа и явилось последним письмом, заключившим обширную переписку его с А. М. Вьельгорской. Относится оно к весне 1850 г., когда прекратились письменные сношения между Гоголем и семейством Вьельгорских». (См. В. И. Шенрок. «Н. В. Гоголь и Виельгорские в их переписке». — «Вестник Европы» 1889, № 10, стр. 474—475).

Раздел сайта: