6
Лингвистический анализ записных книжек Гоголя подтверждает и расширяет те выводы о составе гоголевского языка, которые вытекают из наблюдений над словарем художественной прозы Гоголя эпохи «Мертвых душ». Гоголь стремится вовлечь в свой стиль профессиональные диалекты не только дворянского, но и буржуазного круга. Крестьянский язык в его разных жанрах, диалектах и семантических сферах представляется Гоголем квинтэссенцией национально-языковых «начал».
Замечательно свидетельство П. В. Анненкова: «Гоголь ненавидел идеальничанье ...] Поэзия, которая почерпается в созерцании живых, существующих, действительных предметов, так глубоко понималась и чувствовалась им, что он, постоянно и упорно удаляясь от умников, имеющих готовые определения на всякий предмет, постоянно и упорно смеялся над ними и, наоборот, мог проводить целые часы с любым конным заводчиком, с фабрикантом, с мастеровым, излагающим глубочайшие тонкости игры в бабки, со всяким специальным человеком, который далее своей специальности и ничего не знает. Он собирал сведения, полученные от этих людей, в свои записочки [...] и они дожидались там случая превратиться в части чудных поэтических картин [...] При выборе собеседника он не запинался между остроумцем, праздным, даже, пожалуй, дельным литературным судьею и первым попавшимся знатоком какого-либо производства» («Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 г.»)44.
§ 1. Крестьянский быт и фольклор для Гоголя — основа национального стиля (ср. т. VI, с. 527—531, 539), «сокровище духа и характера» народа.
интересуется крестьянской избой, названиями разных ее частей, ее архитектурных форм, ее мебелью, всей технической терминологией, которая связана с устройством избы. Инвентарь крестьянской избы, домашняя утварь описаны и записаны Гоголем. Терминология крестьянского хозяйственного обихода старательно собирается Гоголем (с. 470). Слова и выражения, связанные с хлебопашеством (с. 475—477, 501, 482), названия земледельческих орудий (с. 480, 501) и приспособлений (с. 482), термины льноводства (с. 521), обозначения почвы (с. 480—481), терминология рыболовства (с. 472—473), разговоры рыбаков (с. 510, 480), названия частей мельницы (с. 485), термины пчеловодства (с. 486), огородничества и садоводства (с. 486, 498), лесного дела (с. 458, 482) — словом, разных трудовых процессов и специальных областей, близких к крестьянскому быту, — собираются Гоголем.
В языке «Мертвых душ» примесь этих крестьянско-помещичьих профессиональных слов очень заметна. Например: «столько же поставов холста должна была наткать ткачиха» (т. III, с. 117); «у мужиков давно уже колосилась рожь, высыпался овес, кустилось просо, а у него едва начинал только итти хлеб в трубку, пятка колоса еще не завязывалась» (с. 293); «Во время уборки хлебов не глядел он на то, как складывали снопы копнами, крестами и просто шишом; ему не было дела до того, лениво или шибко метали стога и клали клади» (с. 294) и мн. др.
Известно увлечение Гоголя крестьянской ботаникой и народной медициной. Гоголь собирал бытующие в крестьянской массе названия трав, растений, деревьев (т. VI, с. 481—483, 512). Для Гоголя эта народная ботаника — живой уголок национального фольклора и национального языка (ср., например., объяснение выражения «плакать на листу» — с. 481). Вообще вся флора России в ее чисто национальном, преимущественно крестьянском освещении, в крестьянском восприятии интересует Гоголя (ср. т. VI, с. 515).
Глубокое знакомство Гоголя с крестьянской ботаникой отразилось на языке гоголевских ландшафтов, на лексике пейзажа в стиле Гоголя с конца 30-х годов. Ни у одного из писателей предшествующей эпохи, кроме Даля, нет такого многообразия «ботанических» красок. Например, в набросках для второго тома «Мертвых душ»: «все поле червонело золотом от ярко желтевшей сурепицы, а конец его у дороги червонел [и краснел] от васильков и будяков с пушистыми розовыми цветами» (с. 536). Ср.: «По зелено-пепельному грунту резко пробивалась темно-красная орань, только что взрытая плугом. За ней лентой яркого золота — нива сурепицы» (с. 534). Ср. стиль пейзажей во втором томе «Мертвых душ». Ср. также стиль пейзажей в «Семейной хронике» С. Т. Аксакова или «В лесах» и «На горах» Мельникова-Печерского.
С тем же увлечением записывает Гоголь и областные названия рыб, зверей, насекомых; например: бершик (род судака), пояда, бешенка и т. п. (с. 457; ср. с. 514); муха-громотуха (с. 479; ср. с. 513); пустельга, полуночница и др. (с. 485, 507—509). Он записывает разнообразные крестьянские обозначения «птичьих и звериных криков» (с. 466). Он регистрирует названия коров (с. 469). Он собирает междометные «зазывы» домашних животных и отгоняющие их окрики (кса — отогнать свиней; отогнать баранов — тря; козла — цыба; птицу мелкую — шиш-шиш; звать гусей:
§ 2. Гоголь свободно пользуется общей и диалектной лексикой крестьянского языка, занося в свои записные книжки такие слова и выражения, многие из которых не вошли даже потом в «Толковый словарь» Даля. Например, из слов, примененных Гоголем и в художественной прозе: чапоруха45; порхлица — на мельнице железо, в которое вделывается камень, быстро двигающийся на веретене, порхающий (ср., например, в «Мертвых душах»: «Потом пошли осматривать водяную мельницу, где недоставало порхлицы, в которую утверждается верхний камень, быстро вращающийся на веретене, — порхающий, по чудному выражению русского мужика» — III, с. 70). Гоголь, как и другие писатели первых двух четвертей XIX в., находил квинтэссенцию природного национального языка в лексике и фразеологии народной словесности. В «Записных книжках» Гоголя нередки иллюстрации к значениям простонародных слов из народной поэзии.
и фразеологический материал (ср. т. VI, с. 506). Гоголь с острым вниманием относится к приемам и принципам русской национальной «простонародной» семантики, подчеркивая «внутренние формы» метафор и переносных выражений. Например, зарегистрировавши в своих «Записных книжках» термины прачечного дела (бук — кадь для белья, бучить), Гоголь рядом помещает отбучить в переносном значении: отдубасить, прибить кого-то (с. 468—469). Записав название стали томленка, Гоголь объясняет пути словопроизводства: «от слова томить, ибо железо кладется в четыреугольные глиняные ящики, где, соединяясь с углем, железо превращается в сталь» (с. 473—474). Объяснив рыболовный термин кукан«Держать на кукане — держать кого на привязи» (с. 480). Приводя в своих лексиконах слова с двойным значением, Гоголь определяет эти значения так, что становится ясной семантическая связь между ними, принцип «переноса» смыслов. Например: «колотовка — мельница маленькая, которая шумит и стучит; старуха небольшая, крикливая и бранчивая» (с. 483).
§ 3. Наблюдения над языком разных редакций «Мертвых душ» очень ярко рисуют процесс диалектизации и профессионализации гоголевского языка. Все шире, глубже и многокрасочнее становится в ткани повествовательной речи профессиональная терминология и фразеология. Русская действительность выступает во всем многообразии ее чисто национальных — областных, профессиональных и сословных — вариаций и выражений.
§ 4. Не менее интенсивен интерес Гоголя к ремеслам и техническим специальностям, связанным с крестьянством, к их терминологии и фразеологии.
«Записных книжках» Гоголя есть перечень крестьянских ремесел: «Вязанье поясов, вязанье сетей, вязанье чулок. Плетенье лаптей, ступней, плетенье шелковых поясов. Валяют войлока, кошма. Валенки — войлочные башмаки. Тканье холста, сукна сермяжного, мешковин, парусины, полосушки (холстяной полосатой материи), тканье сит и решет. Тканье рогож, циновок, кулья»46.
Гоголь записывает следующие цеха, сословия ремесленников: медники, кузнецы, печники, штукатурщики, плотники, столяры, стекольщики, кадочники, овчинники, шерстобои, катальщики войлоков, резчики, живописцы, иконописцы, красильщики, серебряники, кожевники, самоварники, горшечники.
Гоголь собирает названия разных инструментов: «Драч, терпуг, подпилок — три постепенности напильников» (с. 468); ср. в «Записных книжках» отдел: «Технология» (с. 520). Гоголь изучает бурлацкий язык, быт и фольклор (с. 471—472), записывает выражения, относящиеся к коневодству, к коннозаводческому делу «лошадиные пороки» (с. 501), собирает профессионализмы портных, сапожников (с. 484). Гоголь изучает сословно-классовые разновидности игрецкого диалекта. Так, он собирает вульгарно-арготические и крестьянско-областные названия мастей в картах: «бардадым — трефовый король» (с. 506); ширинка — бубны; копыта — черви, галки — вины (с. 512).
§ 5. С диалектами «простонародного языка» соприкасались диалекты и жаргоны дворянского быта. Так, Гоголь широко пользуется терминологией национально-русской кулинарии (ср. описание угощения у Коробочки, обеда у Собакевича, закусок у почтмейстера, «гомерического обжорства» у Петуха. (Ср. записи названий в «Записных книжках».)
Охотничий диалект входил в систему речевого быта поместного дворянина. Этот диалект рано и глубоко проник и в стили дворянской художественной литературы. Достаточно сослаться на широкое применение охотничьих выражений в языке С. Аксакова, И. Тургенева и Л. Толстого. Почин в этот деле принадлежит, по-видимому, Гоголю. И в «Записных книжках» Гоголя, и в повествовательном языке Гоголя охотничья терминология и фразеология представлены богато. Гоголь интересуется породами, недостатками и кличками собак, названиями их мастей и статей (мазурка, черная с подпалиною, муругая полво-пегая, муругая, муруго-пегая, красно-пегая, черноухая и т. п. (с. 460)) и обозначениями разных должностей охотников; обрядом и снарядом охоты. В «Мертвых душах» описание псарни Ноздрева густо расцвечено красками охотничьего диалекта. Не только в повествовательный стиль, но и в речи Ноздрева внедряются выражения «собачеев»: «Я тебе продам такую пару, просто — мороз по коже подирает, с усами, шерсть стоит вверх как щетина; ребр уму непостижимая; лапа вся в комке — земли не заденет!» (т. III, с. 77). Ср. в «Записных книжках» заметки о «статьях» (т. VI, с. 460 и 461). Но кроме слов и фраз, использованных Гоголем в художественной прозе, записные книжки писателя хранят богатый запас охотничьей лексики, отчасти потом вошедшей в словарь Даля47, отчасти получившей приют и назначение в последующей дворянской художественной литературе (И. Тургенев, С. Аксаков).
«голубятников». Гоголь собирает словарик терминов, относящихся к голубям и ловле голубей (с. 466—467). Из слова вишнепокромый, обозначавшего масть голубей «с каймой на крыльях вишневого цвета», Гоголь образует фамилию одного из эпизодических лиц «Мертвых душ» (второго тома) — Вишнепокромов48.
Среди диалектов и жаргонов, пользовавшихся особенно широким распространением в дворянско-буржуазном обществе, выделяется игрецкий диалект (ср. частое употребление игрецких арготизмов — в комедиях и в повествовательном языке XVIII и первой трети XIX в., например, у Пушкина, Зотова, Бегичева, Лермонтова и т. п.). Гоголь вносит в «Записные книжки» названия азартных игр (банчишка, квинтич) (с. 457), терминологию и фразеологию «банчишек» (семпель пе, пароле пе, загнуть утку и т. п.), прибаутки игроков («с тобой играть — с бритвы мед лизать») (с. 459).
Слова и выражения игрецкого диалекта дают Гоголю краски для воспроизведения языка помещичьей среды. Один из диалогов между Ноздревым и его белокурым зятем Мижуевым почти сплошь состоит из терминов и фраз карточного арго (т. III, с. 61).
«Игроках» Гоголь с необыкновенным мастерством воспроизвел не только лексику и фразеологию, но и идеологию шулерского жаргона. Элементы игрецкого жаргона встречаются и в «Ревизоре».
В «Мертвых душах» Гоголь воспользовался и теми фамильярно-бытовыми вариациями картежного языка, о собрании которых мечтал кн. Вяземский, находя отражения многих национально-характеристических явлений и черт в «физиологии карточной игры», в стиле игрецких анекдотов, в языке и фольклоре картежников42*. Гоголь мастерски воспроизвел экспрессивные краски фамильярно-картежного арготического творчества при описании игры в вист у губернатора: «Выходя с фигуры, он (почтмейстер) ударял по столу крепко рукою, приговаривая, если была дама: «Пошла, старая попадья!», если же король: «Пошел, тамбовский мужик». А председатель приговаривал: «А я его по усам! А ее по усам!» Иногда при ударе карт по столу вырывались выражения: «А! была не была, не с чего, так с бубен!» или же просто восклицания: «черви! червоточина! пикенция!» или «пикендрас! пичурущук! пичура!» и даже просто: «пичук!» — названия, которыми перекрестили они масти в своем обществе» (с. 12)49.
Военные жаргоны и диалекты имели сильное влияние на дворянское просторечие. И Гоголь не проходит мимо них. В «Записных книжках» есть объяснение уланского арготизма «давить букашку»: «Уланы имели обычай складываться в числе 20; каждый поочередно покупал бочонок вина, другие приходили к нему пить; это называлось: „давить букашку“» (т. VI, с. 514). Ср. диалектизмы «армейского» языка в речи Ноздрева, в языке «Игроков».
§ 6. Административный язык, вся система управления и делопроизводства, все тонкости официальной стилистики и риторики, «официальные» маски чиновников являются предметом особенно пристальных наблюдений Гоголя. Ср. в «Записных книжках» разделы: «Дела, предстоящие губернатору» (с. 487—489 и след.); «Взятки прокурора», «Взятки губернатора» (с. 492—493); «Маски, надеваемые губернаторами» (с. 493—494); «Губернский предводитель» (с. 494—495); ср. такие гоголевские записи: «преданы суду с отрешением и без отрешения» (с. 488); «полицеймейстер [...» (с. 490); «относился письменно и лично» (с. 490); «он — око закона» (с. 491); «никакое производство дела не имеет исполнения без его пометки: „читал“. Имеет право понуждать о скорейшем производстве» (с. 491); «о [...] поновлении (церквей)» (с. 492); «отъезды разных чиновников» (с. 493) и мн. др. 50
§ 7. Не подлежит сомнению, что в сфере устной речи Гоголя больше всего привлекали лексические, фразеологические и синтаксические формы дворянско-крестьянского просторечия и разговорного городского интеллигентского и чиновничьего языка. Большинство помещенных в «Записных книжках» Гоголя фраз принадлежит к тому «вульгарному» фонду национально-бытового просторечия, который, обслуживая крестьянские массы, не чужд был и некоторым слоям дворянства и городской буржуазии. Например: «в лапоть звонить»; «с глаз-то воровата, а с разума проста»; «рожна ему хочется», «или тебя куры опели? (оглупел)» (с. 510); «у него на лбу хоть кол теши» (ср. лоботес — с. 520). Необходимо помнить, что в 30—40-х годах круг общераспространенных форм городского просторечия был еще очень узок. Чрезвычайно симптоматично, что Гоголь заносит в свои записные книжки такие слова и выражения как необычные, диалектные: зря (с. 469); калеть (т. е. колеть); назойливый (с. 465); хохлиться (с. 464); лебезить (с. 464; ср. у Ф. М. Достоевского фамилию Лебезятников)43*; чумазый (с. 465); чохом (с. 480); на руку охулки не положит (с. 509); тарарахнуть (с. 511); судачить (с. 512); ражий (с. 513); невдомек (с. 516); вырядиться (с. 516); шарахнуться (с. 517); плюхать (с. 517); спать вповалку (с. 517); налопаться (с. 518); переполошить, всполошить (с. 518); лупоглазый (с. 518); мирволить (с. 518); хлобыснуть (с. 519), ошарашить (с. 519, 524); оплести (обмануть, с. 519); корежить (с. 519); кавардак (с. 519); сквалыга (с. 519); торная дорога (с. 519); корявый (с. 520); дрыхнуть (с. 521); хапуга (с. 522); съездить, свиснуть (с. 522); полететь вверх тормашки (с. 523); зариться (с. 523); испокон веку (с. 523); латошиться (с. 523); пиголица (с. 524); шушера (с. 524; последние шесть примеров — среди слов с пометой: «Слова во Владимирской губернии») и др. 51
§ 8. Язык Гоголя впервые в истории русской литературы использует все многообразие вульгаризмов и арготизмов буржуазного быта. Характерны записи таких синонимов, как «рыло, хрюкало, рождество», и связанной с ними фразеологии («съездил его в рождество»), таких выражений, как «хватить кулаком под микитки» (с. 483). Ср. в «Мертвых душах»: «Пирушка, как водится, кончилась дракой. Сольвычегодские уходили насмерть устьсысольских, хотя и от них понесли крепкую , под микитки и в подсочельник, свидетельствовавшую о непомерной величине кулаков, которыми были снабжены покойники. У одного из восторжествовавших даже был вплоть сколот насос, , то есть, весь размозжен нос» (т. III, с. 193).
«Салазки своротить» — своротить челюсть нижнюю (т. VI, с. 483; ср. у Н. Г. Помяловского в «Очерках бурсы»); «наклевываться» (выражение из рыболовного языка, перешедшее в торговое арго); Гоголь записывает значение «хотеть купить и не купить: „он у меня уже наклевывался“» (с. 511). Ср. во втором томе «Мертвых душ»: «Отрывки чего-то похожего на мысли, концы и хвостики мыслей лезли и отовсюду наклевывались к нему в голову» (т. III, с. 311). «Сбрить — украсть, искусно взять» (едва ли не из мелкочиновничьего арго; ср. у Даля значение: взять вынужденно — лишнее или взятку сорвать — т. VI, 513); слимонить (украсть; из воровского арго); подлимонить (поддеть) (с. 518); подтибрить (с. 522); подсудобить, усудобить (с. 522); отпулить (с. 524) и т. п. Ср. еще в «Вии»: «богослов уже успел подтибрить с воза целого карася» (т. I, с. 374). В «Мертвых душах» в разговоре Плюшкина с Маврой: «„А вот я по глазам вижу, что подтибрила“. „Да на что бы я подтибрила. Ведь мне проку с ней никакого“...» (т. III, с. 124).
В записях Гоголя есть и торговые арготизмы. Например: «опузить — обвесить» (т. VI, с. 522); «нахрап» (там же); «маклевать — плутовски что делать» (с. 524).
§ 9. Характерен интерес Гоголя к профессиональной терминологии купли и продажи, к говорам торговцев, к торговому быту, фольклору. В «Записной книжке» 1841—1842 гг. есть заметка: «о торговле и рынках и продаже и сделках со всеми... обычаями, а подчас и загибаньями».
Гоголя одинаково интересует словарь и деревенских и городских торговцев (ср. «Прасол, прасолить» — с. 483, 537). Так Гоголь заносит в «Записную книжку» заметки о кошачьей торговле (с. 468).
Гоголь изучает номенклатуру и процессы купли и обработки сырья, закупаемого заезжими купцами и закупщиками в деревне и в помещичьей усадьбе на крестьянские поташные заводы, на маслобойные фабрики (ср. запись его: «фабрика: 2 дубовые бруса или 2 щеки составляют толк»), на канатные заводы (крестьян и мещан) (с. 470). В «Записных книжках» Гоголя есть большой отдел «Хлебная продажа». Тенденция Гоголя к изучению профессионального быта в свете присущего этому быту жизнепонимания и языка сказывается и в этом отрывке (ср., например: «по смолотии хлеб кладется бунтами в мешках наподобие ядер»; «суда называются суряками»; «невзгодья на пути: мели, карши» — с. 471 и 472; ср. с. 487). Ср. в «Мертвых душах»: «с шумом сыплют горох и пшеницу в глубокие суда, валят кули с овсом и крупой, и далече виднеются по всей площади кучи наваленных в пирамиду, как ядра, мешков, и громадно выглядывает весь хлебный арсенал, пока не перегрузится весь в глубокие суда-суряки».
Гоголь записывает также выкрики и зазывы торговцев (с. 514).
§ 10. «Галантерейный язык» купцов и мещанства находит яркие отражения как в литературных заготовках Гоголя, так и в его художественной прозе. Гоголь приводит примеры вульгарной этимологизации иностранных слов, производящие каламбурное впечатление: «Мараль — запачканность. Мошинальный человек — мошенник» (с. 510). «Ували газовые» — в перечне купеческих обозначений дамских материй (с. 541). Ср. в «Мертвых душах»: «Что ты вечно выше своей сферы, точно пролетарий какой» (т. IV, с. 379); «тут с этим соединено и буджет и реакцыя, а иначе выйдет павпуризм» (с. 380). Ср. также: «О цене условились, хотя она и „с прификсом“, как утверждал купец» (там же).
«Записную книжку» он заносит ответ купца, катавшегося на лихом рысаке, на вопрос: «Зачем у него дурны хомуты?» — «Мы не из благодарности, чтобы касательно хомутов» (т. VI, с. 515).
В соответствии с теми нормами, которые уже определились в догоголевской литературе и которые поддерживались «Записными книжками» Гоголя, строится язык купцов во втором томе «Мертвых душ».
Вульгарная книжность, галантерейность и тяготение к варваризмам — основные черты купеческой речи. «Каков отлив-с! Самого модного, последнего вкуса! ‹...› вы истинно желаете такого цвета, какой нонче в ‹моду?›) входит... » (т. III, с. 382). «...Это непросветительность. Если купец почетный, так уж он не купец: он некоторым образом есть уже негоциант...» (с. 384).
Так широко и разносторонне представлены в гоголевском языке национальные стили и диалекты русского дворянского общества, буржуазного быта и производства, крестьянского обихода.
«идеального» языка русской нации. Тогда откроются предносившиеся Гоголю стилистические нормы идеальной национально-языковой системы, созданной путем синтеза трех основных социально-речевых категорий: 1) стилей и диалектов «среднего сословия»; 2) простонародного языка с его профессионализмами и диалектизмами и 3) языка церковнославянского, языка церкви, религиозного культа и богословско-учительной литературы.