ГОГОЛЬ И ДОСТОЕВСКИЙ
Гоголь и Достоевский большинству историков литературы, которые руководились преданием, рисовались связанными узами тесного литературного родства — отца к сыну. Во всех учебниках Достоевский неизменно повторял чужую фразу: «Все мы вышли из гоголевской «Шинели», и образы Макара Девушкина и Якова Голядкина выводились непосредственно из Акакия Акакиевича Башмачкина и Аксентия Ивановича Поприщина. Переверзев в своих книгах «Творчество Гоголя» и «Творчество Достоевского» эту традиционную точку зрения развил до абсурда, и «Записками сумасшедшего» оказались почти все сочинения Достоевского. Поэтому вполне естественно было появление антитезиса: вслед за Страховым В. В. Розанов заговорил о борьбе Достоевского с Гоголем. Развитием и обоснованием этой мысли является брошюра Ю. Н. Тынянова «Гоголь и Достоевский. (К теории пародии)».
Содержание книжки Ю. Н. Тынянова распадается на две части, причем вторая («Фома Опискин и «Переписка с друзьями») должна служить «иллюстрационным материалом» к общим построениям первой. Архитектоника первой главы («Стилизация — пародия») беспорядочна. Вслед за определением литературной преемственности как «разрушения старого целого и новой стройки старых элементов» Ю. Н. Тынянов бегло касается вопроса о сходстве с произведениями Гоголя первых вещей Достоевского, в которых он склонен видеть стилизацию, игру «гоголевским стилем», но не «подражание» Гоголю. От стилизации к пародии — один шаг, потому что и там и здесь «за планом произведения стоит другой план, стилизуемый или пародируемый». Естествен и легок для Достоевского переход от стилизации к пародии на сочинения Гоголя, потому что «была с самого начала черта у Гоголя, которая вызывала на борьбу Достоевского, тем более что черта эта была для него крайне важна; это — «характеры», «типы» Гоголя».
«Характеры», «типы» Гоголя — это маски, резко определенные, не испытывающие никаких «переломов» или «развитий». Дело в том, что Гоголь, широко пользуясь системой вещных метафор, «мертвую природу возводит в своеобразный принцип литературной теории». Поэтому и в живописании людей основной прием Гоголя — прием маски. Маска может быть вещной (одежда, подчеркнутая наружность) и словесной (реализованная метафора — «Нос», «Коробочка», или фонетическая маска — «Акакий Акакиевич»), которая легко раздваивается (Бобчинский — Добчинский, дядя Митяй — дядя Миняй; имена с хиастическим расположением составных частей, или с «инверсией», по неправильной терминологии автора, — Кифа Мокиевич и Мокий Кифович).
— сначала чисто артикуляционную, а потом и композиционную (Пульпультик, Люлюков, Иван Иванович — Иван Никифорович и т. п.) — звуковые повторы, и словесный знак часто служит у Гоголя исходным пунктом построения маски и ее движений (свидетельство Д. А. Оболенского).
Маски могут быть либо комическими, либо трагическими.
В высоком трагическом плане (даже в книге «Избранные места из переписки с друзьями») Гоголь применяет тот же основной прием, систему вещных метафор, маски. Но сила этого приема — в ощутимости невязки между двумя образами, рождающей комическое восприятие. Поэтому применение этого приема в «Переписке с друзьями» к морально-религиозной и политической области было воспринято как незаконное и обусловило неуспех книги. Между тем именно этим приемом маски объясняется картина того чудесно-легкого преображения жизни, которая рисовалась Гоголю («смена масок»).
«типами» Гоголя, превратившимися в маски, вступает в борьбу Достоевский. Ему казалось «неправдоподобным, да, пожалуй, и неинтересным наполнять романы одними типами». «Писателю надо стараться отыскивать интересные и поучительные оттенки даже и между ординарностями...» По мнению Ю. Н. Тынянова, Достоевский создавал эти «оттенки», широко применяя контрасты. «Характеры Достоевского контрастны прежде всего». Контрасты обнаруживаются в речах действующих лиц, в художественной организации отношений между сюжетом и характерами («Преступление и наказание») и объясняют применение эпистолярной формы, свойства которой Достоевский перенес в контрастный распорядок глав и диалогов своих романов.
«типов» Гоголя, Достоевский пользуется его словесными и вещными масками. (Ср. употребление гоголевских имен — Катерина в «Хозяйке», Петрушка в «Двойнике».) Наружности Свидригайлова, Ставрогина, Ламберта — подчеркнутые маски. И все же эти приемы сами по себе не обязательны для Достоевского. «Это объясняет нам пародированье Гоголя у Достоевского: стилизация, проведенная с определенными заданиями, обращается в пародию, когда этих заданий нет». Уже в «Бедных людях» пародирована в одном отрывке из сочинения «Петли» Ратазяева «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Но скрытой оставалась пародийность «Села Степанчикова». И Ю. Н. Тынянов доказывает во второй главе своей книжки, что один из героев «Села Степанчикова» — характер пародийный, материалом для пародии послужила личность Гоголя; речи Фомы пародируют гоголевскую «Переписку с друзьями».
В этом указании и заключается, несомненно, главный интерес книги. Уже бродившая в литературных кругах мысль о связи речей Фомы Опискина с «Перепиской» Гоголя здесь впервые высказана печатно и обоснована. Автору не удалось доказать, что Фома Опискин — пародированный Гоголь. Напрасно он, сгущая краски, утверждает, будто «во всех мелких подробностях выдержан быт Гоголя», напрасно сопоставляет наружность Фомы с наружностью Гоголя — сходство слишком обще. «Нещечко» — говорится не только о Фоме: в «Двойнике» так называет Голядкин Владимира Семеновича. Напрасно введены сопоставления с письмами Гоголя: они совершенно не характерны и не дают никакого материала. Слишком механично описание приемов «словесной пародии» в «Селе Степанчикове»: без сопоставления со стилем предшествующих произведений Достоевского они носят характер случайных указаний, — например, нельзя видеть в «нагнетании» («вы самолюбивы, необъятно самолюбивы») пародированья Гоголя. «Бедные люди» Достоевского начинаются фразой: «вчера был счастлив, чрезмерно счастлив, донельзя счастлив».
«огромного типического характера» Фомы Фомича дала, между прочим, и «Переписка» Гоголя. И это — его неотъемлемая заслуга.
Что же касается общих замечаний Ю. Н. Тынянова о приемах творчества Гоголя и Достоевского, то они имеют меньшую ценность, хотя и среди них встречается много интересных и метких наблюдений. Сопоставление первых произведений Достоевского с сочинениями Гоголя очень обще и не идет далее указаний современной их появлению критики. Есть неточности: трудно согласиться с утверждением, будто «Хозяйка» несравненно ближе к Гоголю, чем «Двойник». Характеристику стиля «Хозяйки» — инверсированные местоимения, параллелизмы с непомерно развитою второю частью и т. п. — можно применить и к «Двойнику» (ср. сравнение Голядкина с человеком, стоящим над стремниной; Голядкина-младшего с человеком в чужом платье и т. д.). Более прав Белинский, который увидел в «Хозяйке» лишь немного подболтнутого Гоголя.
«Теория масок» малооригинальна. Она идет от Розанова и Б. М. Эйхенбаума («действующие лица — окаменевшие позы»). Ближайшая предшественница Ю. Н. Тынянова в этом отношении — А. Векслер, которая на страницах «Жизни искусства» (1919, № 289) напечатала статью «Маски». Здесь она доказывала, что Дон Жуан, Фауст, Скупой рыцарь, Гарпагон, Плюшкин и т. д. (все, кого мы называем типами) — маски, застывшие раз и навсегда. Любопытно далее указание, что к маскам иногда приклеиваются надписи, например, у Соллогуба — одного из учеников Гоголя.
маской лишь закреплялось построение характера: тот же Д. А. Оболенский рассказывает, со слов Гоголя, как Гоголь и Языков, «ложась спать, забавлялись описанием разных характеров и засим ».
Очень интересны замечания Ю. Н. Тынянова о контрастной разработке характеров у Достоевского. Но, слишком обобщая материал, грозят сделаться неправильными. Для подтверждения своей мысли о том, что, борясь с «типами» Гоголя, Достоевский пользуется его словесными и вещными масками, Ю. Н. мог бы привлечь гораздо больше материала: вместо того чтобы возводить генеалогию Фердыщенко к Крутотрыщенко, Ю. Н. Тынянов мог бы указать целый ряд чисто гоголевских имен у Достоевского: Крестьян Иванович, немка Каролина Ивановна, господа Басаврюковы в «Двойнике», Петр Иванович («деловой человек» у Гоголя) в «романе в 9 письмах» и т. д. Но едва ли эти заимствованные имена нуждаются в том истолковании, которое придает им Ю. Н.
Подчеркивая свои несогласия с книгой Ю. Н. Тынянова, я отнюдь не хочу умалить ее ценности: в ней поставлено много интересных вопросов, которые нуждаются в неспешном и спокойном решении, и доказана пародийная связь «Села Степанчикова» с «Перепиской с друзьями» Гоголя.
Примечания
— «Жизнь искусства». Пг., 1921, 30 августа, № 806, стр. 6.
Печатается по тексту газеты.
Рецензия на книгу Ю. Н. Тынянова «Достоевский и Гоголь (К теории пародии)». Пг., «Опояз», 1921, 48 стр. (вошло в кн.: Ю. Тынянов