3
Вопрос о литературных взаимоотношениях Н. В. Гоголя и П. П. Свиньина был предметом специальных исследований В. В. Данилова9. В. В. Данилов, следуя за П. А. Кулишом (Записки о жизни Гоголя, с. 86—89) и акад. Н. С. Тихонравовым, признает, что П. П. Свиньин подверг существенным исправлениям и изменениям стиль “Вечера накануне Ивана Купала”. Вместе с тем В. В. Данилов доказывает, что участие Гоголя в “Отечественных записках” 1830 г. не ограничилось “Бисаврюком”. Он ссылается на следующие слова Гоголя в письме к матери 10 октября 1830 г. — при отправлении ей № 121, 122 и 123 журнала “Отечественные записки”. “В них, [...] выключая разве некоторых, мало занимательных статей, предупреждаю вас, чтобы и не искали там чего-нибудь моего”7*. В. В. Данилов ищет “статей” Гоголя среди сырых материалов по истории и этнографии Украины, которыми Гоголь, по его словам, “прислуживался Свиньину”. “Наставление выборному от Малороссийской Коллегии в Комиссию о сочинении проекта нового уложения члену той Коллегии Наталину” — в № 119 и 120; “О прежних правах, вольностях и преимуществах Малоросии. — Извлечено из экстракта, сочиненного в 1751 г. Войсковою Канцеляриею” — в № 122 и “Историческая запорожская песня — Запорожци небожата, пшеныця не жата” — в № 12110. Все это будто бы дар Гоголя редакции “Отечественных записок”.
По мнению В. В. Данилова, все эти материалы Гоголь мог вывезти из Украины.
— чистые домыслы, опирающиеся лишь на предположение, что “концентрация украинского материала” в “Отечественных записках” 1830 г. может быть объяснена только сближением Гоголя с их издателем. Но В. В. Данилов не останавливается на этих домыслах. Он идет дальше и находит следы творчества Гоголя в путевом очерке Свиньина “Полтава”, помещенном в № 120 “Отечественных записок” 1830 г. Правда, об этом очерке сам Гоголь недвусмысленно писал матери, посылая ей апрельскую книжку “Отечественных записок”: “Предуведомляю вас, что в этой книжке [...] вы не встретите уже ни одной статьи моей [...]. Рекомендую вам прочесть описание Полтавы господина Свиньина, в котором я, хоть и природный жилец Полтавы, много, однако ж, нашел для меня нового и доселе неизвестного”11. Но В. В. Данилов склонен больше верить П. А. Кулишу, который в своих “Записках о жизни Гоголя” (с. 43) писал об этой статье: «В заглавии ее сказано: “Из живописного путешествия по России издателя “Отечественных записок”, но я знаю от Н. Я. Прокоповича, что статья “Полтава” писана Гоголем и, может быть, только переделана издателем журнала, подобно тому, как и “Юисаврюк”, появившийся почти через год в собрании гоголевых повестей, с некоторыми переменами в содержании и слоге»12. Однако между “Полтавой” и “Бисаврюком” никакой аналогии нет. Кроме того, основное содержание статьи “Полтава”, как это признает и сам В. В. Данилов, решительно говорит против авторства Гоголя (исторические детали, точные ссылки путешественника на точно называемых жителей Полтавы, принимавших его и содействовавших ему в изучении и обозрении города, и т. п.).
Любопытно, что в своей ранней статье “Н. В. Гоголь и П. П. Свиньин” (Русск. филолог. вестник. 1915. № 1) В. В. Данилов, выражая полную уверенность в принадлежности очерка “Полтава” целиком П. П. Свиньину, приводил из этого очерка “любопытные страницы”, касающиеся украинского языка и песен, и связывал с ними пробуждение у Гоголя интереса к украинскому фольклору. По словам В. В. Данилова, высказывания П. П. Свиньина об украинском языке, украинской песне и музыке могут быть привлечены для характеристики этнографических интересов Гоголя, которые возникли у него будто бы “только в Петербурге под влиянием литературных стремлений к народности” (с. 40)13. Но потом точка зрения В. В. Данилова радикально изменяется. И хотя он и позднее не решился приписывать очерк “Полтава” Гоголю целиком (против этого свидетельствуют весь фактический материал этого очерка и множество автобиографических деталей, относящихся к П. П. Свиньину), тем не менее он стремился найти здесь следы творчества Гоголя, дело его рук (или “руки”).
Некоторые фразы в стиле “Полтавы” производят на В. В. Данилова впечатление гоголевских. Вот эти фразы — в описаниях природы:
“Это ничего больше, как одна ровная и безлесная степь, испещренная яркими полосами нив и разбросанными скирдами хлеба; по сторонам только мелькают — будто облака на чистом небе, чуть заметные вдали хутора, или величественный дуб — старинный жилец Украины, торжественно и одиноко возносится среди необозримой пустоты”8* (Ср. “подоблачные дубы”, “лениво и бездумно” стоящие в “неизмеримости” поля, из “Сорочинской ярмарки”). “Вечер гаснул, уступая свое место ночи. Длинные тени, стлавшиеся по полю, слились в одну бесконечную тень, покойно и торжественно окинувшую весь мир и наславшую на него забвение и спокойствие”9* (Ср. в “Майской ночи” Гоголя: “Огромный огненный месяц величественно весь мир исполнился какого-то торжественного света” (I, 158).
“Город висит на огромной горе, у ног которой расстилается обширный луг, богатый разнообразными группами дерев, коих как будто растерял близ стоящий лес; по лугу извивается река Ворскла, чистая, ясная, знаменитая историческими событиями. Огромная масса косогору переламывается тремя долинами, делящими город на три части: Городскую, Подольскую и Заполтавскую. Скаты косогора, обнажая в обрывах свою красноватую внутренность, местами расцвеченные яркою зеленью, местами обшитые лесом, спускаются к лугу садами, и прочих плодов, произрастающих во всей красе под теплым украинским небом”10*. (Ср.: “нагнувшиеся от тяжести плодов широкие ветви черешен, слив, яблок, груш” в описании летнего дня в “Сорочинской ярмарке”).
По мнению В. В. Данилова, в этих описаниях слишком много эпитетов, сравнений и образов, будто бы не свойственных стилю Свиньина, который “был литератор, но не художник слова”. Отсюда вывод: в статье “Полтава” имеются следы художественной руки Гоголя. Далее строится гипотеза: «Гоголь написал статью о Полтаве по образцу очерков, помещавшихся в “Отечественных записках”, и отдал ее издателю. Но последний вместо статьи Гоголя напечатал свою, дополнив ее некоторыми красочными описаниями из статьи еще никому не известного автора». Доказательство: “Для Свиньина такой образ действий не был невозможным. Он был не только литератор, но и художник, учившийся в Академии; и о Свиньине ходили слухи, что он выдает картины бедных молодых художников за свои. Вообще, среди современников Свиньин был известен как большой лжец и обманщик”14.
— гадательные предположения ad hominem. Свиньин писал не только очерки и исторические сочинения, но и романы. Оценка его художественного мастерства у В. В. Данилова произвольна и субъективна. Кроме того, нельзя упускать из виду и того, что изображение украинских ландшафтов имело уже сложившуюся стилистическую традицию в школе Карамзина (начиная от “Путешествия в Малороссию” кн. П. И. Шаликова).
Само собою разумеется, что отрицать элементы “художественности” в стиле П. П. Свиньина (в том смысле, какой вкладывается в слово “художественность” В. В. Даниловым) никак нельзя. Стремление к выразительности речи, к эмоциональным и пышным образам обнаруживается и в других очерках П. П. Свиньина. Например, в “Воспоминаниях и наблюдениях во Пскове” (Отечественные записки. 1830. № 143): “Чтоб исхитить нежные деревья из кохтей мороза, приклоняют их на зиму к земле, а весною опять подымают, после чего они растут и цветут, как ни в чем не бывали!” (с. 17).
“Не видавши, нельзя вообразить столь великого множества серебряных прозрачных рыбок (снедков), ” (с. 26).
В очерке “Взгляд на Одессу” (Отечественные записки. 1830. Январь. № 117): “Прекрасные кареты, коляски, кабриолеты, верховые, возы с товарами, разнощики, разноцветные, разнородные группы гуляющих по тротуарам сменяли попеременно сцены, являли благотворные следы торговли, с властью и могуществом коей может равняться одно очарование, которая одному велит сходить в недра земли или спускаться на дно морское, другому подниматься выше облаков, которая назначает круг действия гренландскому рыбаку и готтентотскому зверолову; которая была началом всех важных открытий и усовершенствований, которая, наконец, не с большим в 30 лет сии дикие пустыни населила многолюдными деревнями и сотворила город богатый, великолепный, не уступающий многим древним столицам Европы” (с. 9—10).
“Одесса не может похвалиться своими окрестностями, кои доселе представляют гладкие, безводные степи; только покатости или лучше сказать крутизны морского берега изменяют несколько картину монотонности и скудости природыв романтическое обиталище фей — и с небольшими издержками. Материалы готовы для подземных глубоких гротов, шумящих каскадов, великолепных фонтанов, для уединенных морских купален — между дикими склонами для разного рода храмов, беседок” (с. 40).
Конечно, этими иллюстрациями отнюдь не исчерпываются “красоты стиля” П. П. Свиньина. Если глубже вникнуть в стиль и композицию очерка “Полтава”, легко увидеть (так же, как и в других очерках Свиньина) строго определенную последовательность в изображении пейзажей, за которыми следует деловое описание людей и достопримечательностей города. Нет никаких оснований предполагать, чтобы в 1830 г. Гоголь, никому не известный молодой провинциал, без имени и без положения, занимался стилистической правкой сочинений опытного, довольно популярного тогда, впрочем, явно консервативного и старомодного литератора, археолога, этнографа и любителя искусств П. П. Свиньина.
Любопытно в “Полтаве” выполненное в том же романтически приподнятом и цветистом стиле описание национального характера “малороссиян”, явно принадлежащее П. П. Свиньину: “Своими наружными качествами, лицом, окладом, стройностию стана, ленью и беззаботностию малороссияне более сходны с роскошными обитателями Азии, но не имеют тех буйных, неукротимых страстей, свойственных поклонникам Исламизма: флегматическая беспечность, кажется, служит им защитою и преградою от неспокойных волнений, и часто из под густых бровей их блестит огонь; пробивается смелый европейский ум; жаркая любовь к родине и чувства пламенные, одетые первоначальною простотою, помещаются в груди их. Эта простота доходит нередко до излишества и дает право их обманывать и проводить; она породила множество забавных анекдотов, исполненных чертами истинного добродушия”15.
“Отечественных записок”, он имел возможность наложить свою руку на стиль гоголевского “Бисаврюка”. Впрочем, эта повесть вполне соответствовала общему историко-этнографическому уклону “Отечественных записок”, и едва ли поправки редактора могли быть очень значительны. П. П. Свиньин не боялся этнографической примеси. Он охотно помещал словарики разных языков, звучавших на территории России, и не избегал — в пределах тогдашней средней нормы дворянского этнографического любопытства — примеси живой народной речи в описаниях быта и нравов разных народов. Ясно, что только всесторонний, исчерпывающий стилистический анализ двух редакций “Вечера накануне Ивана Купала” может раскрыть и установить характер исправлений и изменений, внесенных в текст гоголевской повести издателем “Отечественных записок”. Но, вообще говоря, странно предполагать в одно и то же время и влияние юного Гоголя на творчество Свиньина и редакторское самоуправство Свиньина по отношению к тексту гоголевского “Бисаврюка”.