Глава вторая.
Творчество В. А. Жуковского (1783-1852)
Белинский писал: "Жуковский ввел в русскую поэзию романтизм". Этими словами определено значение поэта в истории русской литературы.
Переход Жуковского от сентиментализма к романтизму совершился в 1808-1809 гг. Этому предшествовал очень недолгий творческий кризис, почти полное творческое бесплодие на рубеже 1805-1806 годов. Последовавший затем подъем творчества (1806-1807), ознаменованный такими произведениями, как "Песнь барда" и "К Филалету", уже значительно отличается от периода сентиментального: в воображении поэта мелькнули героические образы, противопоставленные героям сентиментализма, героям "вялых дней", и в ряде поэтических созданий сильно обозначилась ирония Жуковского, совершенно чуждая восторженно-плаксивому настроению русского сентиментализма.
По свойству своего дарования Жуковский начал введение романтизма в русскую поэзию с того, что переработал на свой лад романтические произведения зарубежной литературы: "Людмила" (1808), "Кассандра" (1809), "Громобой" (1810). В этих первых балладах Жуковского романтизм проявляется в самом ограниченном виде: в живописании чудесного, необыкновенно-фантастического, опирающегося на темные предрассудки старины, в мрачном колорите повествования. Мертвецы, привиденья, гроба, ночь, бледная луна, каркающий ворон - вот обстановка, в которой развертывается фантастический сюжет баллад Жуковского; что касается сути сюжета, то это обыкновенно - обручение с покойником, продажа души черту и непредотвратимые затем ужасные преступления. Все ужасы, рассказанные невиданным до того легким, ясным, гармоничным стихом, внушают человеку смирение, покорность судьбе, как бы незавидна она ни была. Людмила покарана только за то, что в страстном ожидании своего милого с полей войны возроптала на провидение. Громобой наказан за желанье сменить нищенскую судьбу на привольное житье. Словом, будь доволен тем, что дала тебе жизнь, не бунтуй, не ищи лучшего - вот лейтмотив романтических баллад, написанных поэтом до 1812 года.
"Певец во стане русских воинов"
Отечественная война явилась важным рубежом в творческой биографии поэта. Он был в ополчении и в день Бородинского сражения находился в резервной части. Но этот день не прошел для него даром. В октябре 1812 года в Тарутино Жуковский написал патриотический гимн во славу героев Бородина - "Певец во стане русских воинов". Лучшие чувства патриотов того времени и высокое гражданское сознание поэта выразились в этой романтической оде. Она принесла автору большую славу. Пережитое в период Отечественной войны отразилось в творчестве Жуковского тягой к тому, что составляет поэтический элемент народной старины, и к живописному народному слову. Очень внимательно было изучено гениальное "Слово о полку Игореве". В "Певце во стане русских воинов" один из самых ярких образов героев войны, образ Платова, создан на основе творческого использования великого древнерусского произведения. О Платове сказано:
Орлом шумишь по облакам,
Летаешь страхом в тыл врагам,
Бедой им в уши свищешь.
Расцвет творчества
Отечественная война и общее одушевление, связанное с победой, воодушевили Жуковского и вызвали небывалую творческую активность поэта в 1812-1815 годах. Его романтизм приобрел не только полную зрелость, но и серьезность и глубину. Баллада "Светлана" - новая страница в творчестве "гробовых дел мастера", как Вяземский в шутку называл Жуковского. В ней впервые появляется важнейший поэтический признак романтизма - национальный колорит. Поэт пытается воссоздать обычаи и поверья русского народа. Важнейшим его достижением является обращение к живому народному языку и смелое использование народно-поэтических элементов. В послании "К Воейкову" (1814), творчески предугадывая "Руслана и Людмилу" Пушкина, Жуковский воспевает "древни чудеса", Владимира, солнышко-красу, богатырей, их битвы с басурманами, "жилище чародеев", источник с живой водой, подвиги витязя, который залетел за тридевять земель и там "бьется с Бабою-Ягой". Девица-краса тоскует о своем милом, подобно Ярославне:
Ты не от милого несешься,
Ты не принес веселья мне;
Играй с косаткой в вышине.
По поднебесью с облаками,
Стрелу пернатую отвей
От друга - радости моей1.
В конце 1813 года Жуковский обдумывал поэму из времен Киевской Руси под названием "Владимир" ("в роде Виландова Оберона", замечает Воейков, которому поэт излагал замысел "Владимира"), была заведена специальная "белая книга" для поэмы, но другие планы увлекли поэта. И самое важное - явилась потребность уяснить сущность настоящего, понять и выразить поэтическим языком дух современности. Мысль Жуковского поглощена великими событиями, связанными с разгромом Наполеона и вступлением русской армии в Париж. Одно за другим появляются патриотические его произведения: "Вождю победителей", "Императору Александру", "Певец в Кремле". Первое из них написано сразу же после сражения под Красным, в котором русская армия нанесла поражение отступающей наполеоновской армии. Стихотворение напечатано в походной типографии и замечательно как первый поэтический памятник Кутузову, которого поэт называет "родины спасителем". Эта оценка Кутузова будет впоследствии поддержана передовым общественным мнением России, в том числе Пушкиным, вопреки стараниям придворных кругов возвести задним числом в спасители России царя Александра I. Поэт жил в напряжении всех творческих сил, вдохновляемый и тем, что сделала его родина для народов Европы, и теми ожиданиями важных внутренних свершений, которыми волновались все сердца современников поэта. В гимне победе - "Певец в Кремле" - поэт желает видеть, как после войны, в благодатной тишине мира, в стране цветет "устройство и свобода", в отношениях общества к трону господствует "без рабства верность".
"Императору Александру" (1814) он призывает царя взглянуть на свой народ, послушать его живой голос и советует: "Поверь народу, царь, им будешь счастлив ты". В чем должен царь "поверить" народу? Ведь народ только что совершил самоотверженный подвиг защиты отечества! Впрочем, чуть ниже поэт сам говорит, что русские благодарны царю "за веру в страшный час к народу своему". Что ж означает призыв поверить народу своему после Отечественной войны? Нет сомнений в том, что речь идет о доверии к народу, жаждущему иной, лучшей доли, надеющемуся на "великую душу" царя. Этот народ
со славой перешед
Указанный творцом путь опыта и бед,
Преобразованный, исполнен жизни новой,
По манию царя, на все, на все готовый -
С надеждой перед твой приносит царский трон2.
Такие стихи, как и оправдания поэта перед обществом в своих похвалах царю, указывают на то, что Жуковский был связан тончайшими и очень сложными связями с настроением и чаяниями передового русского общества периода 1812-1825 гг., ему отнюдь не чужды были тревоги и ожидания серьезных внутренних преобразований русской жизни.
Рядом с волнующими ожиданиями и в противоположность им у Жуковского крепнут настроения разлада е действительностью, его поэзия проникается сознанием глубокого противоречия мечты и реальности, желаний и существенности, идеала и сурового опыта. Если в первых романтических балладах, рассказанных с чужого голоса, поэт выражал самое непримиримое отношение ко всякому проявлению недовольства своей участью, наказывал за ропот, за желание лучшего, то в послевоенных произведениях слышится непрестанная жалоба на жизнь, на судьбу, на безрадостное грядущее. В большинстве случаев разлад с жизнью и недовольство ею осмыслены Жуковским как философская или эстетическая проблема. Но порой прорывается также и чувство, как будто вовсе несродное поэту,- чувство социальной неудовлетворенности. Наиболее решительным в этом отношении произведением Жуковского является его послание "Тургеневу, в ответ на его письмо" (1813). Жизнь, говорит поэт, явилась в отвратительной наготе, мир очарований и надежд рухнул; в дали, которая казалась такой заманчивой, ничего, кроме мрака; юное стремление найти счастье в слиянии с природой отошло в прошлое вместе с юностью. Цепь безрадостных размышлений замыкается словами такой тоски и безнадежности, что невольно вспоминаются самые отчаянные онегинские мысли:
Что ничего нам жизнь не обещает.
И мы еще, мой друг, во цвете лет.
Развивая мотивы бесперспективности дальнейшего существования, Жуковский с необычным для него раздражением обличает "свет" и неверную, жестокую в своих противоречиях жизнь.
Но Жуковский не был человеком политической мысли. Он социальное всегда стремился перевести в план философско-эстетических и психологических формул, и получалось так, что вместо разлада с определенной социально-исторической действительностью возникал разлад между неудовлетворенной, вечно стремящейся в "очарованную даль" человеческой сущностью и всем вообще земным существованием, где "опытом жестоким мы учены лишь горестям одним". Отсюда мотив покорности судьбе, поиски утешения в самом себе, девиз:
И с сильным вслед, бессильный, не дерзай!
Поэт не знал "звезд", да они в то время еще и не зажглись на сером небе России, только-только вышедшей из военного пожара. А на то, чтоб стать самому звездой, у Жуковского не было никаких задатков ни в характере, ни в миросозерцании. В лучших произведениях, как в оригинальных, так и в переводных, особенно в посланиях к Батюшкову, А. Н. Арбеневой, в "Долбинских стихотворениях", в "Эоловой арфе", "Узнике", "Теоне и Эсхине", внимание Жуковского поглощено выражением сердечных утрат, порывов к загадочному, стремлений в "очарованное там".
Слово и стих настраиваются на печальные душевные мелодии. В знаменитом "Теоне и Эсхине" Жуковский попытался найти примирение между идеалом и печальной жизнью в самонаслаждении романтической личности богатствами своей души. Эсхин испытал всю глубину противоречия между надеждами человека и "опытом": жизнь опровергла его уверенность в том, что на земле можно найти счастье, и душа его увяла. Мрачный и скорбный, вернулся он к родным пенатам на тихоструйном Алфее. Его ожидала встреча с другом юности Теоном. Теон не гонялся по свету за счастьем, он никуда не уходил от родных берегов, и судьба послала ему настоящую любовь, а вслед за нею горькую утрату возлюбленной.
"полного славы творенья", в сознании, что блаженство находится за пределами земного бытия. Теон говорит: "При мысли великой, что я человек, всегда возвышаюсь душою". В условиях самодержавно-крепостнической действительности эта мысль была созвучна стремлениям передовой России, развертывавшей борьбу за свободу человеческой личности. Но Жуковский сознательно перенес действие своего произведения на почву античной Греции, и высказанная им великая мысль о человеке потеряла конкретно-исторический смысл. Прогрессивность важного гуманистического принципа терялась в отвлеченно-романтической трактовке судьбы Эсхина и Теона.
Начав в годы Отечественной войны с увлечения духом русской народности, с попыток найти опору своей романтике в былинно-сказочном творчестве народа и в еще не тронутых арсеналах устно-поэтической и живой народной речи, поэт с каждым шагом вперед все больше уходил от национально-исторических мотивов. Отдаляясь от национальной почвы, мечтательная муза Жуковского все охотнее переносит свои фантастические видения то на землю туманного Альбиона, то под безоблачное небо древней Эллады. И чем острее ощущалась приближающаяся схватка старого с новым в общественной жизни России, тем отвлеченнее становилась поэзия Жуковского, тем дальше отлетала она от всего русского. В 1812 году поэт резонно утверждал, что опасно покидать привычные берега, когда не знаешь "звезд". В дальнейшем, когда над страной уже зажглись звезды освободительной борьбы, Жуковский в силу сложившегося мировоззрения и обстоятельств жизни решительно отказался "покидать берега". Предложение С. П. Трубецкого войти в тайное общество поэт отверг.
Кризис творчества Жуковского
Еще в годы войны Жуковский обратил на себя внимание царского двора. По желанию царицы поэт представил ей "Певца во стане русских воинов" и большое стихотворное послание к Марии Федоровне. Затем им написано послание "Императору Александру" и монархический гимн "Боже, царя храни". С 1815 года Жуковский становится чтецом при императрице, получает пенсию и с 1817 года становится учителем русского языка прусской принцессы Шарлотты, жены будущего царя Николая I. Рожденный быть большим писателем России, Жуковский сделался придворным сочинителем, "павловским поэтом", как он себя шутя называл. Началась трата огромного дарования по пустякам.
Друзья Жуковского понимали, как опасно для его творчества положение придворного. Настроенный в те годы крайне оппозиционно, полный боевого духа, П. А. Вяземский по долгу дружбы писал Жуковскому: "Страшусь за твою царедворную мечтательность. В наши дни союз с царями разорван: они сами потоптали его. Провидение зажгло в тебе огонь дарования в честь народу, а не на потеху двора..." Сам поэт также опасался тлетворного влияния дворцовой обстановки жизни, привычек и нравов. Ему было в этой обстановке "угарно".
"... Время поэзии для меня миновалось; может быть это оттого, что жизнь моя сама по себе бесцветна и что лета уже взяли свое, то есть застудили то, что не было никогда обращено в живое пламя" (Письмо А. Тургеневу от 15 января 1833 года).
Драматическая творческая судьба Жуковского - один из многочисленных фактов губительного влияния на талант условий, создаваемых эксплуататорским обществом, и отсталого мировоззрения, вырастающего из этих условий. Таланта Жуковского, писал Белинский, "стало бы, чтобы явиться главою и представителем целого периода молодой, рождающейся литературы", но - "периода, означенного именем Жуковского, не было в русской литературе" (VII, 141, 142).
Мастерство Жуковского
Чтобы выразить состояние души, опечаленной жизнью, нужно было разработать поэтический язык и скрытые в слове экспрессивные возможности, придать стиху напевность, музыкальность, обогатить поэзию новыми жанрами.
Благодаря Жуковскому в поэзии России получила права гражданства "элегия" с глубокой думой о жизни и человеческих судьбах. "Баллада", хотя и была как опыт известна до Жуковского, получила свою классическую форму только в его творчестве. Наконец, он преобразовал такой ходкий в те времена жанр, как "послание". Поэзия Жуковского - лаборатория русского стиха. Он перепробовал самые различные размеры, ввел в общее употребление гекзаметр, сделал общеупотребительными трехсложные размеры - дактиль, амфибрахий, анапест; показал большие выразительные возможности, таящиеся в самом разнообразном сочетании различных размеров и стоп. Богата и разнообразна строфика Жуковского: от обычного четверостишия ("Стансы", "Весеннее чувство") до четырнадцатистишия "Светланы", сыгравшей свою роль в появлении онегинской строфы.
слово, отражающее неопределенное, смутное психологическое состояние,- вот стихия поэтического языка Жуковского.
И во всем, что здесь прекрасно,
Что наш мир животворит,
Убедительно и ясно
Он с душою говорит;
В дар любви у нас в виду
В нашем небе зажигает
Он прощальную звезду ("Лалла Рук").
Поставленное в необычное словосочетание слово в поэтическом языке Жуковского приобретает новый смысл, оно иное говорит мысли и сердцу, чем говорило всегда, в привычном соединении с другими словами. Особенное, необычное значение приобретают у него слова: "день", "ясная тишина", "вечер", "брег", "очарование", "здесь", "там" и многие другие.
О дне его, о ясной тишине
И сладостном на вечере сиянье... ("Старцу Эверсу")
Хотя выражение таинственного, неопределенного, смутного чувства, мимолетного настроения, печалей сердца есть главное в поэтическом языке Жуковского, тем не менее в его поэтике явственно сказалась тенденция смелого введения в поэтический оборот слов самых простых, обиходных, подхваченных в живом разговоре, иногда даже грубых, обладающих свойством выражать реальные, ясные, живые отношения, думы и чувства людей. В одной из его песен "кольцо юркнуло (!) в воду; искал... но где сыскать?". В романтической элегии "Славянка" поэт услышал как "медленно, скрыпя, тащится ряд возов", а на току раздается "согласный стук цепов". В послании к фрейлинам поэт просит "прислать того-сего из царского земного рая".
Поэт святых сердечных тайн, он мог говорить и так:
И не боишься за бокалом
Пред ними сердце расстегнуть ("К доктору Фору")
Как бы ни были значительны достижения Жуковского в области поэтики и языка, его стих - лишь один из подступов к пушкинской поэзии.
Верно сказано Белинским: "Содержание поэзии Жуковского было так односторонне, что стих его не мог отразить в себе все свойства и все БОГАТСТВo русского языка" (VII. 219).
Прокладывая новые тропы в русской поэзии, Жуковский первый начал осмыслять опыт романтического искусства в России. В его стихах, особенно в посланиях, высказаны понятия о прекрасном и цели искусства, о поэте и поэзии. Наиболее оригинальны и важны его поэтические суждения о поэте и его деле. Вместо поэта - верноподданного, воспевающего за перстеньки и табакерки сильных мира сего, Жуковский рисует идеал поэта независимого, гордого, сознающего в себе "божественный дар". Он не нуждается в знаках внимания со стороны презренной толпы. Ему по душе уединение, верные друзья и тихие радости в скромной обстановке. Высшее его благо - в богатстве внутренней жизни и труде. Труд, "сын размышленья", дает забвение житейских бед ("Послание к кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину"). Труд - источник нравственной силы человека, противостоящей соблазнам пустой жизни "толпы". В посланиях поэта часто мелькают выражения: "труд певца", "работа молчаливая", "благотворный труд". Жуковский адресует свой афоризм-наставление друзьям по искусству: "Лишь то, что писано с трудом, читать легко" и создает гимн творческому труду:
Хвала воспламеняет жар;
Но нам не в ней искать блаженства -
В труде... О благотворный труд,
И счастия животворитель!
Что пред тобой ничтожный суд
Толпы, в решениях пристрастной,
И ветреной, и разногласной?
Разимый злобой, несраженный
И сладким лишь трудом блаженный,
Для нас пример и судия.
дальнейшего развития русской литературы XIX века. В целом понятие Жуковского о поэте, художнике имело прогрессивное значение. Но делая шаг вперед по сравнению с эстетическими представлениями прошлого века, Жуковский утратил ценнейшие идеи своих современников, поэтов-просветителей "Вольного общества", которые настойчиво связывали с образом настоящего писателя высокое гражданское сознание, решимость на борьбу за "обще благо".
Значение Жуковского
Поэтическая деятельность Жуковского продолжалась полвека. Своими трудами он обогатил русскую национальную культуру и расширил ее связи с великой общечеловеческой культурой. Когда развернулось творчество Пушкина, Жуковский в основном перешел к тому делу, в котором никто не мог с ним соперничать: он посвятил себя неутомимым трудам переводчика. Трудно даже перечесть все переводы, сделанные Жуковским. Байрон, Вальтер-Скотт, Мур, Соути, Гольдсмит - из английской литературы; Шиллер, Гете, Клопшток, Уланд - из немецкой; "Одиссея" и отрывки из "Илиады" Гомера; фрагмент из "Энеиды" Вергилия, фрагмент из великого индийского эпоса "Махабхарата" под названием "Наль и Дамаянти", эпизод из иранского эпоса "Шахнаме" Фирдоуси ("Рустем и Зораб") - все это и многое другое благодаря Жуковскому стало достоянием русского читателя и сроднило его с выдающимися произведениями художественного гения Европы и Востока.
Главное свое дело - подготовку русского стиха и поэтического языка, подготовку в целом русской литературы к появлению в ней Пушкина - Жуковский выполнил в период общественного и национального подъема в России 1812-1825 гг. Без его трудов, без напряженной работы в его экспериментальной поэтической лаборатории Пушкин не был бы готов для своего великого поэтического подвига. И заслуживает высокого уважения личное содействие Жуковского росту могучего дарования Пушкина. Он раньше, чем кто бы то ни был из выдающихся писателей того времени, разглядел в Пушкине-отроке великую надежду нашей литературы и обратился к друзьям с призывом сделать все возможное, чтобы вырастить и взлелеять гений будущего поэта. Это едва ли не лучший пример того, как должно старшее поколение мастеров культуры заботиться о своей достойной смене. 19 сентября 1815 года Жуковский писал П. А. Вяземскому: "Я сделал еще приятное знакомство! С нашим молодым чудотворцем Пушкиным... Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастет".
Источники и пособия
"Стихотворений" (1815-1816, 1818, 1824, 1835-1844) и одно издание "Сочинений в прозе" (1826).
Единственное "Полное собрание сочинений" Жуковского (этому изданию однако далеко до полноты) вышло в 1902 году под ред. проф. А. С. Архангельского (тт. I-XII). Переиздано в 1918 году в трех томах.
Наиболее полное из советских изданий, кроме издания 1918 года, вышло в 1959-1960 годах: В. А. Жуковский. Собр. соч. в четырех томах. М. -Л., Гослитиздат, 1959-1960. Кроме избранных стихотворений, в этом издании помещена повесть "Марьина роща", три критических статьи ("Писатель в обществе", "О басне и баснях Крылова", "О сатире и сатирах Кантемира") и 143 письма Жуковского к разным лицам, из них 26 писем адресовано А. С. Пушкину и 27 - Н. В. Гоголю. Это пока лучшее наше издание сочинений Жуковского.
Избранные стихотворения Жуковского выходили неоднократно в большой и в малой серии "Библиотеки поэта".
Самым глубоким анализом творчества Жуковского до наших дней являются посвященные Жуковскому страницы сочинений Белинского, в особенности вторая статья в исследовании "Сочинения Александра Пушкина" (В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VII. М., Изд-во АН СССР, 1955, стр. 132-222).
"В. А. Жуковский. Поэзия чувства и "сердечного воображения". СПб., 1904 (переиздана в 1918 г.).
Новейшие работы о Жуковском: Н. В. Измайлов. Вступительная статья к изданию стихотворений Жуковского (Л., "Советский писатель", 1956); И. М. Семенко. Вступительная статья к четырехтомному собранию сочинений; Н. М. Гайденков. Глава о Жуковском в "Истории русской литературы XIX века", т. I. М., Учпедгиз, 1960; А. Н. Соколов. Глава о Жуковском в учебнике "История русской литературы XIX века", т. I. M., Изд-во Московского университета, 1960.
Примечания
1 (В. А. Жуковский. Полн. собр. соч., т. I, Пг., 1918, стр. 144-145.)
2 (В. А. Жуковский. Полн. собр. соч., т. I. Пг., 1918, стр. 181.)