ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ — СТИЛЬ ПРОЗЫ ГОГОЛЯ
СЛОВЕСНАЯ ТКАНЬ ГОГОЛЯ
Предстоит кратко охарактеризовать особенности слога Гоголя. Полный перечень его слоговых ходов явил бы мощную номенклатуру; многие слоговые ходы не поддаются учету, ибо они — сумма разновидностей, подлежащих, каждая, отдельному описанию; в поросли их тонет слоговой рельеф; обнажить его труднее, чем кажется.
Место не позволяет мне остановиться подробнее на отдельных видах словообразований; ибо я уделяю внимание лишь типовым особенностям слога, которыми Гоголь противопоставлен другим писателям. Посвятив отдельные главки повторам, гиперболе, сравнению, я не могу уделить много места, например, восклицаниям, вводным предложениям, фигурам обрыва, спирали наращения, умаления, расстава слов и т. д.; придется сказать лишь попутно об этих приемах; в пристальном разгляде и они — мир особенностей, достойный диссертации. Почтенный греколог сумел прочитать 11 лекций о греческой союзе кай«ни», «не», «и», уже можно прочесть четыре лекции?
Речевая ткань Гоголя есть прежде всего сумма фраз, отделенных знаками препинаний и расчлененных на главные и придаточные предложения, разделенные запятыми; знаки препинания Гоголя отличны от пушкинских: точка с запятой — чаще; точка — реже; широко использованы: двоеточие и «тире»; двоеточием порой Гоголь распоряжается своеобычно, внося объясняющую интонацию туда, где она отсутствует у других авторов; обычно ставятся точки между отрывистыми фразами: «Ночь... Темно...» Гоголь тут может влепить двоеточие: «Ночь: темно» (в смысле — «ночь — следовательно темно»); как то: «гремит конец Киева: есаул... » (в смысле — «потому что празднует») (СМ). К особенностям расстава запятых следует отнести запятую после союзов в фразах, подобных приведенной: «смеясь и, глядя» (вместо «смеясь, и глядя»).
В отличие от уравновешенной и короткой пушкинской фразы, фраза Гоголя и длинней, и насыщенней придаточным предложением; части речи неуравновешены в ней всюду скопление одних частей речи в ущерб другим; всюду заторы друг друга теснящих глаголов и существительных, отчего текст беспорядочно толпится у глаз, раздражая порой неумеренной яркостью; и — пафос дистанции всюду Пушкиным соблюден; фраза Гоголя какая-то неравнобокая фраза, как здание, напоминающее цаплю, которое Тарас Бульба увидел, подъезжая к Варшаве; но и фразе Карамзина противопоставлена эта фраза тем, что «период» Карамзина в ней разорван, становясь группою фраз: три описания Днепра в «СМ», состоящие из дня, ночи и бури, как бы вылепленные Карамзиным в трех огромных периодах, Гоголем перемараны; многие «когда» в них исчезли; и появились точки с запятыми; в результате — отрывок «Чуден Днепр».
Гоголь растрепал «период» Карамзина, хотя и им он пользуется; вместо взлетающих, как дуги, частей «», у Гоголя колоннада словесных повторов (существительных, прилагательных, глаголов, вместо повторов «хотя» или «когда»); субъективно говоря: вместо арочной системы Карамзина, — система колонн и колоннок; вместо гладкой торжественности — барельефная гирлянда народных словечек, с лукавыми, как рожа фавна из роз, прибаутками, с полукруглыми дугами вводных предложений, над которыми влеплено междометие в виде «чорт», или «угодники божие».
Словом, — причудливое барокко.
Растрепу фразы (от суетливого метания и туда и сюда автора, ставшего рассказчиком) способствовал Стерн, оказавший в начале прошлого века огромное влияние на стиль фразы большинства молодых авторов (разговорная речь была использована Вальтер-Скоттом); о «стернианстве» Гоголя подробно и убедительно говорит Виноградов; и я не останавливаюсь на нем.
Гоголь и до влияния на него Пушкина сосредоточил внимание на короткой, насыщенной, отработанной фразе, которой он бьет, как молотом, уже в первых рассказах: «Чернел... ... на оконечности... тонкой, серебряной пылью» (МН); или пруд подул свежестью»; незабываемы эти фразы. Вот ряд примеров на короткую фразу Гоголя: «В поле становится холодней... ... И — смерклось... » (ВНИК); или: «День клонился к вечеру. Уже солнце село; уже и нет его. Ужо вечер; свежо; где-то мычит вол; откуда-то навеваются звуки» (СМ); или: «Кто он? Куда, зачем едет? Кто его знает» (СМ); местами столплением таких фразочек разорвана ткань кудреватых, щеголеватых фраз; короткая фраза Гоголя предуведомляет о близящемся размахе действия, и оттого-то сжата она, как в кулак.
Но не она для Гоголя типична; типична та, которая летит на размахах придаточных предложений — «без меры в ширину, без конца в длину». Попытаюсь выразить узор ее в схемах покойного Л. И. Поливанова, обучавшего малышей, нас, синтаксису сложных фраз, как архитектурному стилю; главные предложения обозначаю большими буквами; если они «сочинены», ставлю между ними тире с надписанным знаком «сочинения»; подчиненные, придаточные предложения подписываю под главным, соединяя их с главным черточками; если они «соподчинены», протягиваю между ними тире (со знаком «соподчинения»).
Вот фраза, взятая мною из «Рима»: «Как ошеломленный, не в силах собрать себя, пошел он по улицам, пересыпавшимся всяким народом, исчерченным путями движущихся омнибусов, поражаясь то видом кафе, блиставшего неслыханным, царским убранством, то знаменитыми крытыми переходами, где оглушал его глухой шум нескольких тысяч застучавших шагов сплошно двигавшейся толпы, которая вся почти состояла из молодых людей, и где ослеплял его трепещущий блеск магазинов, озаряемых светом, падавшим сквозь стеклянный потолок в галлерею, то останавливаясь перед афишами, которые миллионами пестрели и толпились в глаза, крича о двадцати четырех ежедневных представлениях и бесчисленном множестве всяких музыкальных концертов; то растерявшись, наконец, совсем, когда вся эта волшебная куча вспыхнула ввечеру при волшебном освещении газа — все домы вдруг стали прозрачными, сильно засиявши внизу» 61.
Вот схема фразы:
А — главное предложение «пошел он по улицам»; остальные — придаточные; ряд абвгдежз — ряд придаточных предложений, подчиненных главному: «пошел» — а («как ошеломленный»); б «не будучи в силах»); в («пересыпавшимся»); г («исчерченным»); д («поражаясь»); е («поражаясь... »); ж («останавливаясь»); з («растерявшись»); придаточные с указателем 2 (а2 б2 в2 г2 д2 е2) подчинены придаточным, так сказать, первого порядка; придаточные с указателем 3 подчинены придаточным второго порядка; придаточное а4 подчинено придаточному третьего порядка б3дежз «сочинены» друг с другом частицею то («то поражаясь кафе, то... ...то останавливаясь... то растерявшись»; придаточные б2 в2 «сочинены» союзом и («где ..., и где ослеплял...»); придаточные д2 е2 «сочинены» опять-таки подразумеваемым и («когда... ... и когда все домы стали прозрачными»).
Таков сложнейший рисунок фразы, состоящей из одного главного и 19 придаточных предложений.
А вот ряд фраз из «СЯ», являющих собой синтаксический узор речи Гоголя: от «девушка в осьмнадцать лет», кончая словами «разнообразными ландшафтами». (Изд. Маркса, т. I, стр. 65.)
Такова схема речевой ткани Гоголя.
«О двух Иванах»; чем-то от прабабушкиных дневников веет на нас, когда читаем: «радость, прекрасная и непостоянная гостья» (СЯ); «резвые други бурной и вольной юности» (СЯ); «воздушные уста ветра» (МН); «великолепные сени» (НПР); «разметавшись в обворожительной наготе» (НПР); постоянно «сей» вместо «этот»: «владельца сих драгоценностей» (СЯ); «сколь... ни удивительно сие малевание» (НПР); «после сего» (НПР) и т. д.; веет аллегоризмом почтенных остроумцев в париках, когда юный «любомудр», Гоголь, вещает о пыли, что она парикмахер, «который без зова является к красавице и к уроду и... насильно пудрит»; или когда он гласит о кобыле, «смиренный вид которой обличил преклонные лета» (СЯ); аллегория, как необметенная паутина, гнездится здесь и там в первых рассказах.
Еще более веяний сентиментализма от «Бедной Лизы» Карамзина и элегий Жуковского: «на... » (СЯ); «девственные чащи» (МН); «весь спит» (МН); «вечер мечтательно... обнимал небо» (МН); «умиленный взгляд поклонников роскоши» (СЯ); «блистательный царь ночи» (МН) и т. д.
Есть в эпитетах, сравнениях, гиперболах, нагроможденьях глаголов, в кипучести чувств нечто и от Марлинского; вот несколько выписок из «Фрегата Надежды» 62: «Дамы... ... так блестящи и воздушны» (Фр. Н., 9); разве это не дамы из «НП»? Или: ветер «гнал их, рыл их, рвал их... бил... как тараном»; разве это не склик с «П» Гоголя: «кидался, рвал, разрывал... и топтал»; или: «люди, климаты, города, небеса, океаны... развивались росли, смешивались, меркли» (Фр. Н., 115); столплением существительных и глаголов обилен Гоголь; у Марлинского «клянется он так, что ведьмы крестятся от ужаса» (Фр. Н., 92); или: «она раздирала мне слух, распиливала сердце, кипятила кровь... » (Фр. H.); y Гоголя: «голос его, будто нож, царапал сердце» (СМ); «кипел и сверкал» (СМ); «холод прорезался... в жилы» и т. д. У Марлинского: «ужасно прекрасная», «прелестный ад»; у Гоголя: «бесовски-сладкое чувство» (В); у Марлиского: «пламенные вязы охватили пруды звездистыми венками»; ил: «играла... с яхонтовыми волнами» (Фр. Н., 8—9); у Гоголя: «багрянцем вишен и яхонтовым морем слив» (СП) и т. д.
У молодого Гоголя много фразовой трухи; есть ужасы вроде: «тут было множество бонмонтистов» (В); или: «покамест Каленик достигнет конца пути... мы, без сомнения, успеем кое-что сказать о нем» (МН); или: «все наперерыв старались рассказать красавице что-нибудь новое» (НПР); или: «по уши влюбилась...» Так пишут гимназисты, а не мастера слога!
отшлифованных в перлы языка; так уже кое-где говорили, но так еще не писали.
Начну с ощупи состава слов. Когда мы изучаем еще не изученный язык, мы ищем словаря; введением к искомому словарю Гоголя пусть послужит разгляд наиболее употребительных частей речи: глаголов, прилагательных, существительных.
61 Конец фразы: «все домы вдруг стали прозрачными», кажется синтаксической бессмыслицей, ибо он не относим ни к главному, ни к придаточным предложениям, пока не станет понятным, что пропущено «и когда» т. е. «и когда » и т. д.
62 Марлинский. Собр. соч. «Фрегат Надежда». Изд. 1838 г.