Мертвые души. Том 2. (отрывки)

< ОТРЫВКИ >

< ОТРЫВКИ ГЛАВЫ III >

1

...................................

2

Почему нужно хозяйство? Потому, что от это<го> зависит благосостояние всего государства. Потому что устрояется лучше собстве<нная> жизнь всякого челов.<ека>. Потому что занятия и беспрестанное движенье укрепляет тело и здоровье. Потому что от этого самые умственные способности в свежести. Потому, наконец, что этим исполняет человек свой долг и назначенье, данн<ое> от бога, в поте лица снискивать хлеб.

Чем разорили именья поме<щики>?

Тем, что бросили именья. Отдали земли в руки управ<ителей> и наемников, которые заботятся только о своих выгодах, о доставлении временных доходов, не обращая вниманья на будущее, всё выводя и ничего не насаждая, как уже и случилось в России, что вырубили множество лесов. От этого обмелели реки и меньше стали давать нужной влаги. Земля стала суше и бесплоднее. Перестали дожди, которые привлекаются обыкновенно лесистым местом.

На что преимущественно нужно обращать в хозяйстве внимание?

На то, чтобы не упущено <было> время. Поэтому нужно знать время, когда что делать.

—————

< НАБРОСКИ К НЕСОХРАНИВШИМСЯ ГЛАВАМ >

1

Вот оно, вот оно, что значит, а не то, что нынешнее просв<ещенье?>, которое превратило человека в машину, что весь век свой вытащивает одну < 1 нрзб. >. Какой тесный круг, какое < 1 нрзб. > дело.

Учитель бесился, не зная, что сказать. Он говорил: как де незачем ненужное. Человек <должен> всё делать.

<ете> хорошо.

Учитель выходил <из себя>.

Что они так грызу<тся> из-за этого, спросил себя внутренно Чичиков. То или <другое>, ну лучше, да что же так спорить, что ж так выходить из себя, что за странная мода такая, что из всего, что услы<шат>, выводят какие-то все следствия. Разговор-то, <по правде> говоря, о дряни, о посторо<ннем>, а горяча<тся>, как бы дело шло о которы<х> ста тыся<чах>.

Мертвые души. Том 2. (отрывки)

Первая страница.

Сохранившиеся части разорванного листа с текстом из третьей главы второго тома „Мертвых душ“.

Мертвые души. Том 2. (отрывки)

Мертвые души. Том 2. (отрывки)

Третья страница.

Мертвые души. Том 2. (отрывки)

Четвертая страница.

2

< ... > со всех сторон к концу балу Чагравину насчет поведения жены его, называя его и рогоносцем и мужем-телепнем. Ему чуть не в глаза стали говорить: дур<ак>. Всё это ему не нравилось сильно, особенно что губерния подня<ла> его на зубки, тогда как ему хотелось дать всем им почувствовать, <что> он петерб<ургский> аристократ. [И] когда разъехалось всё это, и в доме остались пустота <?> и следы битвы: разбитые плошки, изорванные транспаранты и обгорелые фейервер<ки> и показались повсюду лакеи будто бы <?> заспавшиеся, а между тем плохо выспавшиеся, наконец перебранки и споры слуг за разбитую посуду. Ему сделалось так же неприятно [как и всем] умным людям после балов. Колкие намеки и насмешки губернии предстали ему во всей живости. Самолюбие зашевелилось в нем сильно. Он решил тот же час идти к жене потребовать от ней прямо объяснения во всем и дать что-то вроде нагоняя.

<к>.

—————

3

Помещики, они позабыли свою обязанность. Зачем ты вместо того, чтобы им напоминать весь долг и приводить в знанье и себя самого в чувс<тво>, стал ограничивать их мелочными чиновник<ами> и ограниченьями. Завел новую сложность дел, так что и у них самих закружилось и всё перепуталось, и они уже сами позабыли свои выг<оды>. Или нельзя было на них подействовать, или они не лучше других воспитали [понятье о чести]? Или не восприимчивее была их душа, чем необразованного человека? Или на голос отчизны не откликнулось дело их? Или не из среды их мелькнули Суворовы, Мордвиновы, Чичаговы, Орловы, Румянцевы и ряды героев самоотверженья, которых не уместит на страницах своих подробнейшая летопись.

—————

< НАБРОСКИ К ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ГЛАВЕ >

1

У исповеди собрать все сословия, все как равные между собою. Все дело имеют с богом.

—————

2

«Зачем же ты не вспомнил обо мне, что я на тебя гляжу, что я твой? Зачем же ты от людей, а не от меня ожидал награды и вниманья, и поощренья? Какое бы тогда было тебе дело обра<щать внимание?>, как издержит твои деньги земной помещик, когда у тебя небесный помещик? Кто знает, чем бы кончилось, если бы <ты> до конца дошел, не устрашившись? Ты бы удивил величием характ<ера>, ты бы наконец взял верх и заставил изумиться; ты бы оставил имя, как вечный памятник доблести и роняли бы ручьи слез, потоки слезные о тебе и как вихорь ты бы развевал в сердцах пламень добра>.

Потупил голову, устыдившись управитель, и не знал, куды ему деться.

—————

3

«Хуже всего то, что будешь судить самого себя, будешь сам судьей своим».

«Да разве это страшно?» «О, как страшно! Не позабудь, что взгляд исполнится проница<тельности> орлиной, а ум полного понятия, справедливого, что ты будешь другим человеком, будешь судить мудро, справедливо и горячо, со всею любовью к добру, со всем благодатным гневом и ненавистью ко злу, и только что произнесешь ты беспристрастное слово суда, тебе скажут: „это всё ты, справедливый судья, ты это наделал“. А?»

«Почему ж никто не является подвижником правды, почему не стоит за добро общее, как за свое, почему не влюбился в это добро. Потому что руки отнимаются, видя, что все раскрадывают то добро, из-за которого он хлопочет, что всё накопленное им достанется в жалованье первому дураку».

—————

4

Всем жить на счет казны, сделать себе доходные места из службы, государство обратить в богадельню, долженствующую их всех кормить. Это устремленье всех в ряды чиновников и правителей. Рассмотрим же, кто же тогда останется в рядах управляемых, и станет ли средств, сил управляемы<м> содер<жать> громаду своих управляющих? Край лишается работающих рук. Земля не возделывается. Россия до сих пор остается в первоначальном пустынном виде. Нет, не возможно обратиться в рыбарей и удить рыбу. Следует оставить заботу о частной и личной <жизни> и нужно вспомнить о бедной России. Если мы сами не вспомним, если мы сами дружным усилием не подымем, то никакие гениальные соображенья свыше, никакие средства и силы Нет, следует обратить вниманье на то, откуда всему начало зло... Нет, следует, наконец, не шутя подумать о том, как повести простую жизнь, которая Все видят, даже и слепые, что взятки из желанья жить получше сколько-нибудь сообразно, пользоваться всеми удобствами и просвещенными прихотями нынешних Из-за этого и кражи, из этого и все побуждения установить места, будто бы необходимые, будто обмануть не мудрено. И мне были представлены проекты об установлении новых мест и так была ощутительно показана их необходимость, что и я их утвердил и представил на утверждение, и после уже нескоро увидел, что обманул своего [благодетеля] государя, и я стал обманщиком. Сколько этаких явлений на всяком шагу.

<му> конец, нужно бросить этакую жизнь, пото<му> что, наконец, с кражами и со взятками не могут дойти до того, чтобы исполнять все эти прихоти и условия, положенье света. Ради несчастных своих детей и особенно дочерей и со взятками и с кражами вы теперь едва имеете силы доставить это глупое несчастное воспитанье, которого требуют условия этой глупой жизни, которой никому из нас не хочется бросить.

Прежде всего обращаюсь к богатым и состоятельным. Вам следует <показать> пример. Уничтожьте мебели и все прихоти. Заведите простые, хоть на некоторое время, покуда не поправятся обстоятельства все. Вы будете в барышах; у вас денег останется столько, что вы мог<ли бы> помогать и благотворить, чего вы теперь, я знаю, не в состоянии, ни доброго дела не можете сделать, потому что всё пошло на себя. Что до меня, даю слово не заводить у себя никакого щегольского экипажа и на самом парадном гулянье не буду иначе являться, как на извозчике, и жена не наденет другого, кроме самого обыкновенного, и на дочерях моих не будет никогда платья свыше десяти рублей ассигнациями и будет ими носиться до сносу, какие бы ни являлись нов<ые> картинки, хоть бы мода выворотила всё навыворот. А вам, Петр Николаевич, поручаю завести клуб вовсе другого рода такой, чтобы всем можно было в нем быть не разорившись. Об этом посоветуйтесь с Муразовым. Он найдет честного рестора<тор>а. Стыд, в провинции, где припасы продаются на рынок за бесценок, возвели обеды по рублю со стола. Я очень знаю, что на эти деньги три, даже четыре блюда из свежей провизии из этого, что под рукой, без выписных приправ. А француза прошу выгнать вон. Это для него еще благодеянье: если он поживет, он дурак обнакру<тится>. Ему никто долгов не заплатит. Сам виноват, брать десятерную цену! Мне нет дела до того, что ему нужно составить капитал, на который можно ему будет потом хорошо в Париже. Он может подкупать полицию... , но, как начальник, я этого не позволю, чтоб это было на счет несчастной невоздержн<ости>. Да и вообще прошу вас употреб<ить> все силы, чтобы дать возможность всем мастеров<ым> производить работы дешевле. Об этом прошу вас переговорить с Муразовым. Он теперь особенно занят классом мещан и ремесленников, и многих уже образовал. Я уверен, что если только уничтожить кое-какие сборы, которые платят в полицию, то всё будет гораздо <лучше>. Но лучше, если полицейские сами, не дожидая<сь>, ограничат свои поборы, потому что и к ним теперь взываю, как русским <по> сердцу, которым, полагаю-таки, близка Россия. Жертва потребна общая от всех нас, а не от одного кого-либо. Притом цены и дороговизна неминуемо д<олжны> упасть, стало быть содержанье каждого станет дешевле.

<ва>ть правительства в ссоры и < 1 нрзб. > и не давать пищи ябеде, размножению дел и вместе с ними новых должностей и нов<ых> чиновников, которые, бедные, против воли должны быть чужеядными растениями. Лучше прибегать, по старому русскому обычаю, к простому третейскому суду и, выбрав из себя людей, известных честностью и справедливостью предоставить на их суд, как они решат, так тому <и быть>. Во всяком случае даже и тот, кто проиграет, будет в барышах, в сравнении с тем, что̀ он издержит по судам и всяким мытарс<твам>, которые могут проволочить его до глубокой старости и отравить всю его жизнь. Но я надеюсь, что суд будет безобиден. Если же в затруднительном деле, то я вам советую предоставить на суд человека, которого я не назову, но вы его угадаете, чья безукоризненная жизнь и деятельность, полная добрых подвигов, скажет сама. Очень может быть, что мы этим нечувствит<ельно> достигнем до того, до чего нельзя достигнуть никакими мудрейшими распоряжениями правительства, то есть до уничтоженья всех этих временных комиссий и комитетов, которые мы вся<кими> происками, ссорами постарались обратить в непременные. По крайней мере, это долг наш; мы должны об <этом> все стараться до единого, как сыны земли, как преданные и присягнувшие именем бога служить верно земле. Очень может быть, что и теперь, после твердой нашей решимости, уменьшится количество дел и всяких бумажных производств. Но тем не менее я прошу всех исполнить в точности: в свое время быть в присутствии и в свое время выходить из присутствия. Только прошу всех правителей канцелярии не заводить этого педантства, этого наружного лицемерства, то есть, чтобы каждый казался занимающимся делом. Нет, достаточно, если он присутству<ет>. Нет, если нет дела, он может читать полезную книгу и пусть это будет его ученый кабинет. Пусть хоть здесь прочтутся те книги, которые делают человека степенным, рассудительным, приготовляют из него будущего государственно<го> мужа и сына земли своей. С завтрашне<го> же дни будет доставлено от меня во все отделения присутствия по экземпляру библ<ии>, по экземпляру русских летописей и три-четыре классика, первых всемирных поэт<ов>, верных летописцев человеческой жизни. Я рад, что имею сделать это пожертвованье от себя насчет некоторых ограничен<ий>. Чувствую, что это важно. В последнее <время> головы всех так выветрились от этих мод<ных> водевилей, от это<го> пустого чтенья минутных романов, извращаю<щих> на изнанку жизнь, мысли, мненья и понятья, что, право, пора прочесть то, что прежде всего сле<дует>. К стыду, у нас, может быть, едва отыщется чело<век>, который бы прочел библию, тогда как эта книга затем, чтобы читаться вечно, не в каком-либо религиозном отношении, нет, из любопыт<ства>, как памятник народа, всех превзошедшего в мудрости, поэзии, законодательстве, котор<ую> и неверующие, и язычники считают высш<им> созданьем ума, учителем жизни и мудрости. Как же нам требовать еще, чтобы из нас выходили мужи, способные действ<овать> и поступать обдуманно. Как удивляются, что беспрестанно выходят скороспелки, выскочки, непостоянные, легкие люди, неугомонные коверкатели, опрометчивые нововводители, бессильные владетели страстей. И вот этаким-то людям начальство и правительство <доверяет>. Где ж их взять лучше? Нет, я обращусь к вам. Не о себе пожалеем, но пожалеем о детях, которых мы бросили в <чужие> руки и которых знать не хотим, тогда как кто лучшим бы мог быть воспитателем сына, как не отец? Да, ничего более, кроме только разумного чтения с ними этих книг, образующих уже измлада степенный, сильный характер, познанье жизни, познанье земли своей. Уже было <бы> в несколько раз полезней всей этой истрачиваемой кучи денег на учителей с ра<з>ными взглядами, разными понятиями>, со всех сторон загружающими до того голову, что он, наконец, не узнает до поздней старости, было ли в нем какое-нибудь собственное мнение или мысль, и готов, как послушная овца, последов<ать> за первым крикуном, за первой необдуманной брошюр<ой>. И будто бы уже отец, который сам учился и в университ<ете>, не мог сам приготов<ить> своего сына в заведение, когда и программа напечатана повсюду в известность. Времени нет? Но ведь для карт есть у нас время. Да в два вечера посреди своей семьи без книги можно дать < 1 нрзб. > всю науку, то есть всё содерж<ание>, в чем она состоит и для чего нам нужна, словом, дать ее почувствовать, так что и жена и дочери выслушают, а в сыне возродится желанье и любопытство прочесть и пополнить самому... И ничего собствен<но> кроме собственного удовольствия и собственного на<шего> вразумленья не доставили бы нам такие вечера. Страшным оскорбительным упреком и праведным гнев<ом> пораз<ит> нас негодующее потомство, что еще, играя, как игрушкой, святым словом просвещенья, правились швеями, парикмахера<ми>, модами, дерзали поставлять <себя> выше [простых] мужественных [предков < 1 нрзб. >]. Я это говорю потому, что так чувствую и считаю долгом сказать вам всё, что чувству<ю>. В минуту прощания, которая все-таки торжественна, может быть, увидимся, может быть, и не увидим<ся>, не следует говорить пустых вещей. Может над моими словами и надо мной посмеются, у кого дост<анет> духу посмеяться. Но я знаю, что те, которы<м> дорого счастье земли, которые еще русское во глуб<ине> и не успело выветриться, те согласятся со мной и с тем, что я говорю. Повторяю еще раз: я буду о всех хлопотать и всем до единого буду старать<ся> испросить прощенье, стало быть, я имею некоторое право потребовать от вас взвесить их хорошенько и подумать об это<м>.