II
ДОКУМЕНТЫ О СЛУЖБЕ ГОГОЛЯ В ДЕПАРТАМЕНТЕ
ГОСУДАРСТВЕННОГО ХОЗЯЙСТВА И ПУБЛИЧНЫХ
ЗДАНИЙ
1
1 ноября 1829
18 ноября 1829
Его высокопревосходительству
господину министру внутренних дел
генерал-адьютанту и кавалеру Арсению Андреевичу Закревскому
От студента 14-го класса Николая Гоголь-Яновского
Прошение
Окончив курс наук, в Гимназии высших наук князя Безбородко, получил я аттестат, с правом на чин 14-го класса, который при сем имею честь представить. Ныне же имея желание вступить в гражданскую его императорского величества службу, покорнейше прошу Ваше высокопревосходительство повелеть определить меня в оную по управляемому вами министерству внутренних дел.
Студент 14-го класса Николай Гоголь-Яновский
1829 года октября дня
<Надпись неизвестной рукой карандашом: >
Справиться есть ли ваканция.
<На прошении резолюция карандашом: >
Употребить на испытание в деп. госуд. хозяйст. и публичных зданий, и при первом докладе лично г-ну директору со мной объясниться. 15-го ноября 1829.
2
Его превосходительству
господину директору государственного хозяйства и публичных
зданий действительному статскому советнику и кавалеру
Ивану Устиновичу Пейкеру
От студента Николая Гоголь-Яновского
Прошение
Не имея возможности служить в вверенном Вам департаменте по причине воспоследующей в скором времени долговременной моей отлучки прошу покорнейше Ваше превосходительство приказать выдать мне аттестат выданный из заведения в засвидетельствование моих успехов и поведения, представленный мною Вашему превосходительству.
Студент Николай Гоголь-Яновский
февраля 25 дня
1830 года
|
<Резолюция> |
возвратить
|
Примечания
Документы печатаются по подлинникам, хранящимся в ЛОЦИА (Дело № 1786 по прошению 14 класса Гоголь-Яновского об определении его в департамент. Началось 18 ноября 1829 года; решено 25 февраля 1830 г. Входящий № по 3 отделению 4011). Списки с этих документов имеются в ИРЛИ в бумагах Н. В. Шаломытова. Петитом набраны в тексте документов (здесь и ниже) пометки регистратуры и бланки учреждений.
Публикуемые документы разъясняют одно из наиболее темных мест биографии Гоголя — историю его первой департаментской службы в Петербурге.
Уже первый биограф Гоголя, П. А. Кулиш, располагал большим количеством материалов для освещения внешней истории жизни Гоголя за 1829—1830 гг.: письмами Гоголя к матери за эти годы и некоторыми датами о службе Гоголя в департаменте уделов, приведенными В. П. Гаевским в „Записках для биографии Гоголя“ (Современник, 1852, т. X, отд. II, с. 144). При этом Гаевский считал департамент уделов службой Гоголя; письма Гоголя к матери ему не были известны.
о месте через Логгина Ивановича Голенищева-Кутузова, в то время члена Ученого комитета морского министерства (Письма, I, с. 114—116, особенно примечание 1 к с. 116). 30 апреля Гоголь пишет, что нуждается, принимается „за ум, за вымысел как бы добыть этих проклятых, подлых денег“, но о поисках службы не говорит ни слова, и тут же дает очень резкий отзыв о столичном бюрократическом мире: „все толкуют о своих департаментах да коллегиях, всё подавлено, всё погрязло в бездельных ничтожных трудах“. 22 мая, собираясь за границу, Гоголь вновь дает отрицательную оценку чиновничества, но свое непоступление на службу объясняет только неудачами: „Люди, совершенно неспособные, без всякой протекции, легко получали то, чего я с помощью своих покровителей не мог достигнуть“ (к мотивировкам этого именно письма следует отнестись с осторожностью, так как цель его — всячески оправдать свою поездку за границу). В письме от 1 (13) августа из Любека, выражая готовность вернуться в Россию, если мать потребует, Гоголь прибавляет к этому очень важную фразу: „Я в Петербурге могу иметь должность, которую и прежде хотел, но какие-то глупые людские предубеждения и предрассудки меня останавливали“. В ответ на это письмо мать и потребовала от сына: вернуться и поступить на службу, о чем писала П. П. Косяровскому: „Николай мой много занимал меня своими письмами из Германии... но я ему велела возвратиться в Петербург в службу“ (Н. Белозерская. М. И. Гоголь, Русск. Старина, 1887, № 3, с. 688, и Шенрок, Материалы, I, с. 174, прим. 2). 22 сентября Гоголь вернулся в Петербург, но только 27 октября он пишет матери: „В скором времени я надеюсь определиться в службу“. В письме 12 ноября: „Я получить довольно порядочное место в министерстве внутренних дел; но жалованья не могу получить раньше, как через два месяца“. В письмах от 1 и 5 января 1830 г. нет никаких упоминаний о службе; но несомненно, что во вторую половину ноября и в декабре были письма Гоголя к матери, неизвестные нам. Во всяком случае, в это или позднейшее время Гоголь известил мать о поступлении на службу, так как в письме, написанном около 6 апреля 1830 г., М. И. Гоголь пишет П. П. Косяровскому: „Николай мой служит в министерстве внутренних дел“ (Материалы, II, с. 18 и 19). Сведения М. И. Гоголь являлись запоздалыми, но Гоголь только 3 июня 1830 г. назвал ей место своей новой службы.
2 февраля 1830 г. Гоголь пишет: „Месяц назад я сам был нездоров, но теперь поправился, слава богу. Снова хожу каждый день в должность и в силу, силу перебиваюсь.... Жалованья получаю сущую безделицу“. Затем наступает двухмесячный перерыв в переписке, по крайней мере, в известной нам; впрочем и письмо от 2 апреля 1830 г. начинается извинением, что „так долго не писал“. Здесь Гоголь пишет: „После бесконечных исканий, мне удалось наконец сыскать место, очень, однакож, незавидное...“ В этом же письме несколько ниже рассказано о посещении какого-то „начальника по службе“ с известием о прибавке жалованья по двадцати рублей в месяц: к письму приложена ведомость прихода и расхода за декабрь и январь: за декабрь в графе прихода написано: „жалованья в этот месяц не получил, по причине вычету за переименование в чин, на инвалидов, на гошпиталь и пр.“, в графе прихода за январь показано жалованья 30 руб. После нового двухмесячного пробела в переписке имеется письмо от 3 июня, где, отвечая на естественные „недоумения“ матери, Гоголь разъясняет, что служит „еще только третий месяц в департаменте уделов, находящемся в ведении министерства двора“, и дает сведения о своих начальниках. На этом можно остановиться, так как каждый дальнейший шаг Гоголя по службе в департаменте уделов документально подтвержден его формулярным списком.
Если ограничиться одними только показаниями писем, можно подвергнуть сомнению отдельные частности (напр., о вычете за чин, о двадцатирублевой прибавке), но общая картина получится ясная: Гоголь в первые месяцы петербургской жизни уклоняется от поступления на службу и даже отказывается от какого-то предложения; затем, в ноябре 1829 г. поступает на службу в министерство внутренних дел, а в апреле 1830 г. — в департамент уделов министерства двора. Эта ясная картина была, однако, значительно затуманена биографами Гоголя, начиная с первого. Кулиш, располагая уже к 1854 г. всеми цитированными письмами Гоголя к матери, почему-то вовсе не учел их, и как в „Опыте“ 1854 г., так и в „Записках“ 1856 г. утверждал, что только через год после приезда в Петербург (10 апреля 1830 г.) Гоголь поступил на службу в департамент уделов. На это противоречие с письмами обратили внимание уже рецензенты Кулиша. Так, напр., П. Б. — в (Бибиков) в „Отечественных Записках“ (1856, № 11, отд. II, с. 18), цитируя письмо от 2 апреля 1830 г., недоумевал: „Откуда же получал он жалованье? Где служил до апреля?“
В „Записках“ к этому добавлено, что место получено им по протекции А. А. Тр *** го (т. е. Трощинского), хотя это прямо противоречит письму Гоголя от 2 апреля 1830 г., где Гоголь высказывает разочарование в своих покровителях и „удачу“ приписывает „своим собственным трудам“.
Сопоставлением всех источников о первой службе Гоголя впервые занялся Ф. А. Витберг в „Русской Жизни“ 1891 г. Витберг пришел к правильным, в общем, выводам: „уже в конце 1829 г. Гоголь был на службе....; без сомнения, об этом именно месте он писал матери от 27 октября и от 12 ноября 1829 г., причем в последнем письме, сообщая, что надеется получить «довольно порядочное место в » (курсив Ф. Витберга) предупреждает, что жалованья не получит раньше двух месяцев. На этом месте он пробыл до определения своего в департамент уделов“ (цитирую это резюме по брошюре Витберга „Н. В. Гоголь и его новый биограф“, СПб, 1892, с. 6 и 7). К тем же выводам, после некоторых колебаний (см. „Материалы“, I, с. 221—235), пришел и Шенрок. Они сформулированы во втором томе его „Материалов“ (с. 23): „В то же время Гоголь переходил из одного ведомства в другое, желая сколько-нибудь сносно устроить свои служебные и домашние дела. Из министерства внутренних дел он перешел в департамент уделов на несколько большее жалованье (500 руб. в год)“. Выражение „переходил из одного ведомства в другое“ употреблено под влиянием рассказов о Гоголе Т. Г. Пащенко, написанных Пашковым. („Берег“, 1880, № 268). В этих, и вообще мало достоверных, рассказах, сообщается, будто Гоголь всегда имел при себе прошение на высочайшее имя (?!) об увольнении от службы; при первом выговоре начальника за нерадение вынимал это прошение из кармана и так „увольнялся и определялся несколько раз“. Для характеристики мемуариста вспомним его же утверждение, будто Гоголь в лицее, путем длительных упражнений, достиг того, что у него нос сходился с подбородком.
Второй том „Материалов“ Шенрока вышел в 1893 г., а с 1900 г. появляется в печати обширное исследование А. И. Кирпичникова „Сомнения и противоречия в биографии Гоголя“. Во второй главе своей работы (Известия ОРЯС, 1900, т. V, кн. 2, с. 610) Кирпичников пытается разрешить неясности в вопросе о первой службе Гоголя. Письмам Гоголя, по его словам, „ясно противоречит официальный документ о службе Гоголя: в его первом аттестате значится, что он «по окончании курса учения с правом на чин XIV класса поступил на службу в департамент уделов 1830 г. апреля 10»“. Допустить, что Гоголь четыре месяца обманывал мать, уверяя, что служит, получает жалованье и т. д., Кирпичников резонно отказывается: „это была и очень рискованная ложь: Марья Ивановна была в переписке с «благодетелем» Андреем Андреевичем Трощинским, который едва ли мог быть в заговоре с Гоголем“. По мнению Кирпичникова, „приходится искать разгадки в так называемой «гнусной клевете Булгарина»“. Клевета, как известно, заключалась в рассказе, будто Гоголь „в конце 1829 или начале 1830 г. явился к одному петербургскому журналисту“, т. е. к Булгарину, „с похвальным стихотворением, в котором он сравнивал журналиста с Вальтер Скоттом, Адиссоном и пр.“; Булгарин, „тронутый его беспомощностью, устроил ему через фон-Фока место в канцелярии 3-го отделения“. В канцелярию эту Гоголь якобы „являлся только за получением жалованья“, затем какой-то приятель Гоголя „принес в канцелярию просьбу об отставке и взял обратно его бумаги“ (Северная Пчела, 1854, № 175). Дальше Кирпичников рисует довольно сложную психологическую картину: с одной стороны, Гоголь „имел основания восторгаться искренно Иваном Выжигиным“, с другой стороны — „постарался воспользоваться любезностью фон-Фока в наименьшей степени, и потом не любил вспоминать об этом начале своей службы“, с третьей стороны, в этой службе „по существу не было ничего позорного“ и т. д. Следует заметить, что версия Кирпичникова не разрешала ни одного из тех противоречий, на которые он указал. Противоречие писем с данными послужного списка оставалось в силе. Правда, по этому поводу Кирпичников разъяснял, что в любом учреждении формуляр составляется „не скоро и обыкновенно по желанию самого чиновника“, и что лица, недолго прослужившие, могут уйти, не оставив следов о своей службе в формулярах. Остается непонятным, почему те же самые доводы не применимы к службе Гоголя в министерстве внутренних дел, о которой писал сам Гоголь, и почему „клевета Булгарина“ лучше объясняет дело; правильнее было бы сказать, что она его еще больше запутывает: ведь Гоголь надеялся получить место в , и о том же писала М. И. Гоголь П. П. Косяровскому, а Булгарин устраивал его совсем по другому ведомству. Единственной выгодой версии Кирпичникова было то, что она заполняла пустое место в летописи жизни Гоголя за декабрь 1829 — январь 1830 г.
После разысканий Кирпичникова все биографы Гоголя волей-неволей разделились на три категории. Одни — очень немногие — остались на позициях Витберга-Шенрока, т. е. на почве гоголевских писем (см., напр., И. Житецкий. Гоголь — проповедник и писатель. ЖМНП, 1909); другие, видимо не решаясь поверить Булгарину, вернулись к версии Кулиша (Н. Котляревский, Овсянико-Куликовский), третьи последовали за Кирпичниковым (В. Каллаш, Н. Коробка и все, писавшие после них). При этом Каллаш неудачно пытался согласовать письма Гоголя с показанием Булгарина: получилось, что Булгарин „пристроил его через.... фон-Фока в министерство внутренних дел“ (Н. В. Гоголь в воспоминаниях современников и переписке, М., 1909, с. XII; Соч. Гоголя, изд. Брокгауз и Эфрон, т. I, с. VIII), в то время как Булгарин писал без обиняков: „М. Я. фон-Фок охотно согласился помочь приезжему из провинции и “. Коробка же бесстрашно поддержал версию Булгарина-Кирпичникова в ее чистом виде, но прибавил остроумное соображение о том, что Гоголь долго колебался, прежде чем согласиться на предложение Булгарина, и что слова его о предрассудках, мешающих устроиться на службе, относятся именно сюда (Соч. Гоголя, изд. „Деятель“, т. I, с. 22).
в скором времени определиться на службу и, видимо, около 27 октября он и подает прошение Закревскому (прошение помечено октябрем с пробелом на месте числа и тут же надпись: „№ 14. 716. Получен 1-го ноября 1829 г.“; очевидно, прошение подано в последних числах октября). 12 ноября Гоголь еще только надеется получить место в министерстве внутренних дел: прошение подано, но до министра еще не дошло; резолюция его положена только 15 ноября. Судя по тому, что Гоголь подает прошение прямо на имя министра, можно думать, что ему обеспечена была протекция именно у Закревского. Как видно из письма от 2 октября, это была протекция А. А. Трощинского; письмо было отдано ему незапечатанное, и Гоголь мог в нем „польстить“ ему, но не мог же приписывать небывалые благодеяния. Видимо и Кулиш, писавший, что место в департаменте уделов получено по протекции Трощинского, смешал два факта, которые порознь были верны. Очевидно, Трощинский сделал для Гоголя то, чего не мог или не хотел сделать Кутузов. На особое покровительство, под которым был Гоголь, указывает и характер резолюции: „... при первом докладе лично г-ну директору со мной объясниться“. Принятый на испытание, Гоголь, конечно, служил первое время без жалованья, почему и не показал в своей ведомости жалованья за декабрь; объяснение, что жалованье было вычтено за „переименование в чин“, было дано, вероятно, для успокоения матери: чин Гоголь получил только в департаменте уделов. Но вряд ли следует сомневаться, что с января 1830 г. Гоголю платили в департаменте гос. хозяйства жалованья по 30 руб. в месяц. Обстоятельства ухода Гоголя из этого департамента в конце февраля 1830 г. неясны; может быть, они уяснились бы, если бы нашлись письма его к матери за февраль и март 1830 г. Ссылка на долговременную отлучку могла быть, конечно, только предлогом. Ясно одно: что в марте 1830 г. Гоголь усиленно искал нового места и, наконец, к началу апреля нашел его, благодаря „собственным трудам“, в департаменте уделов, о чем и пишет матери 2 апреля 1830 г. — еще до официального зачисления.
Остается решить вопрос, как отнестись к булгаринскому рассказу независимо жизни Гоголя: в 1847 г. в его фельетоне по поводу „Выбранных мест из переписки с друзьями“. Торжествуя и, так сказать, потирая руки при виде общего возмущения книгой своего недавнего литературного врага, Булгарин становится в позу единомышленника и защитника Гоголя. „Гоголь едва ли не с первыми нами познакомился, прибыв из Малороссии и, еслиб не увлекся духом партии, то, верно, послушался бы наших советов и теперь стоял бы весьма высоко“ (Сев. Пчела, 1847, № 8). Передавать при жизни Гоголя явно ложные факты из его биографии Булгарин вряд ли решился бы: посещение Булгарина Гоголем и какие-то советы Булгарина, которых Гоголь не послушался, должны были иметь место на самом деле. Второй вариант того же рассказа изложен в частном письме Булгарина (21 марта 1852 г.) к неизвестному Василию Васильевичу — автору отвергнутой Булгариным заметки „Несколько слов о Гоголе“. „Гоголь в первое свое пребывание в Петербурге обратился ко мне в честь мою писал стихи, которые мне стыдно даже объявлять...“ (Киевская Старина, 1893, т. XVI, май). Заметим, что здесь еще не сказано, что Гоголь служил на полученном через Булгарина месте. Но в разборе „Опыта“ Кулиша в 1854 г. Булгарин излагает ту же самую историю уже с гораздо большими подробностями. Фон-Фока, на которого он ссылался, давно не было в живых; за 25 лет мог смениться и весь состав канцелярии III Отделения; но на всякий случай Булгарин счел нужным прибавить, что Гоголь приходил туда только за жалованьем и даже прошение подал через товарища. На статью Булгарина Главное управление цензуры тогда же обратило внимание Третьего Отделения; статья была признана неуместной, что и было поставлено на вид цензору Бекетову („Лит. Музеум“, с. 173—180, 366 и 367); как цензурное ведомство, так и Третье Отделение в существо булгаринского сообщения не входили, и официальная переписка по этому делу ничего не опровергает и не подтверждает.
окончательно опровергнуть версию Булгарина, то они во всяком случае существенно подрывают ее, лишая ее защитников главного аргумента: пробел в хронологической канве заполняется иначе и притом в согласии с показаниями самого Гоголя. Вместе с тем целесообразно сопоставить первое показание Булгарина (1847 г.) с письмами Гоголя первой половины 1829 г. Булгарин сетовал, что Гоголь не „послушался его советов“, чем и лишил себя возможности стоять теперь „очень высоко“. Гоголь же писал матери из Москвы: „Я в Петербурге могу иметь должность, которую и прежде хотел, но какие то глупые людские предубеждения “. Вероятно, Булгарин действительно предлагал Гоголю устроить его в III Отделении, но Гоголь не захотел „послушаться его советов“ и предпочитал воздержаться вовсе от поступления на службу до тех пор, пока Трощинский не устроил его в департаменте государственного хозяйства. Только в покаянном письме к матери пришла ему в голову мысль, не последовать ли совету Булгарина; однако, в конце концов, мысль эта не была реализована.
„булгаринской версии“ в биографии Гоголя не остается и места. Поступление на службу до заграничной поездки невероятно. Если еще можно было допустить, что Гоголь для успокоения матери выдумывал несуществующие службы, то обратное было бы абсурдом: скрывать от матери свою службу, зная, как она ждет от него известий о поступлении, Гоголь, конечно, не стал бы. Остаются сентябрь 1829 и март 1830 г. Но слова в письме от 27 октября — „в скором времени я надеюсь определиться в службу“ — в общем контексте письма заставляют думать, что речь идет о первой службе. А слова письма от 2 апреля — „после бесконечных исканий, мне удалось, наконец, сыскать место“, — говорят о том, что и в марте 1830 г. Гоголь, скорее всего, нигде не служил. Обращение его к Булгарину, по приезде в Петербург, и сношения с ним имели, надо думать, чисто-литературный характер: вспомним, что дебютировал Гоголь (стихотворением „Италия“) в „Сыне Отечества“ и „Северном Архиве“ (март 1829 г.) и впоследствии имел в этом журнале какой-то небольшой литературный заработок (переведенная, но не напечатанная в январе 1830 г. статья „О торговле России“). Булгарин не сочинял, когда вспоминал о читанных им стихах Гоголя (возможно, и не одной „Италии“!), а, может быть, и усмотрел в стихах Гоголя какие-нибудь намеки на себя самого, но в законности булгаринских предположений мы в праве усомниться; еще более сомнительна „скромность“ Булгарина, якобы не позволившая ему опубликовать или хотя бы процитировать эти стихи после смерти Гоголя. Итак, если даже допустить в основе булгаринского рассказа какие-то реальные факты, к выступлению его следует отнестись так, как и относились все биографы Гоголя до Кирпичникова, — как к гнусной клевете, без кавычек, имевшей довольно откровенный политический смысл: дискредитировать Гоголя в сознании молодой революционно-демократической общественности.
Вас. Гиппиус.