Спасский Николай: Проклятие Гоголя
Глава 17

Пролог
Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
12 13 14 15 16 17 18 19 20
Послесловие автора

ГЛАВА 17

Гремина погрузили в армейский фургон с номерами Шестого флота США. Там помимо водителя и сопровождающего в кабине было еще двое морских пехотинцев. В дополнение к двойным наручникам – руки-ноги, которые, хотя и не сильно сковывали движения, Гремину завязали глаза. Поначалу, зная Рим, он по поворотам и торможению пытался отслеживать, по какой улице они ехали. Ясно было: они вертелись где-то в центре. Наконец «студебеккер» со скрипом остановился.

На четвертый этаж поднимались пешком. Для Гремина с его ножными кандалами не самый легкий подъем. К тому же все сильнее саднила рана от выстрела.

«Четвертый этаж… Я живу на четвертом, Марианна живет на четвертом. Покойный Маркини жил на четвертом». – Продолжить перечень Гремин не успел. С него сняли повязку. И первое, что он услышал, был четкий командирский голос Евгении на английском языке. Она была одета почти по форме. Синие туфли на низком каблуке, синие чулки, синяя строгая юбка, синий жакетик, белая блузка, жабо, крошечные бриллиантовые сережки, подобранные на затылке волосы. Она сделала вид, что не узнала его. Ну что же, дело хозяйское. Подобного изумления Гремин, наверное, не испытывал ни разу в жизни.

Они находились в квартире Марианны. Гремина подтолкнули на низкий, неудобный диван. Марианна полулежала в соседнем кресле, поджав под себя ноги в туфельках на высоких каблуках. В ярком цветастом платье, безумно злая, надувшая щеки, и – невероятно привлекательная. Видимо, она считала Гремина частью этой подставы и не ответила на его взгляд.

Гремин огляделся. За ним стояли трое. Здоровые, молодые, лет двадцати пяти, в форме военной полиции, белые каски, белые портупеи, белые башмаки, белые перчатки. Один из них негр. На поясах – здоровенные кобуры, руки по уставу за спиной. Взгляд – звероподобный. С такими не потолкуешь. Четвертый – у двери в библиотеку, в той же позе. У окна – Евгения, которая как будто здесь командовала.

Еще один тип лет сорока пяти чуть в стороне – серый костюм, недешевый, белая рубашка, серый галстук, начищенные ботинки, пробор, массивное золотое кольцо на мизинце. Понятно, пытать будет этот.

Заговорила Евгения. Чувствовалось, что ей очень хотелось казаться взрослой.

– Итак, господа, еще раз поясню ситуацию. Я секретарь американского посла. Как вы знаете, по Закону о национальной безопасности 1947 года, посол является верховным координатором деятельности всех спецслужб в стране пребывания. Кроме того, по совместительству я являюсь майором Центрального разведывательного управления США. Мне поручено провести допрос господина Гремина с применением легких, повторяю, легких психотропных веществ… Мы более-менее представляем его активность здесь. Он не причинил ни малейшего вреда американским интересам. Напротив, сам того не сознавая, значительно помог нам. Однако нам нужно выяснить: откуда советские спецслужбы получили информацию о наличии так называемого документа Гоголя и какая роль отводилась этому документу в секретных операциях советских властей в Италии?

Она остановилась, чтобы перевести дыхание. Голос был резкий, с легкой металлической ноткой, звучал убедительно.

Паузой воспользовался тип, находившийся чуть в отдалении:

– Можно, майор? Для начала нам нужно выяснить, где спрятан этот чертов документ, и найти его. – Голос грубый, с протянутыми гласными, человека с Юга.

«Младший лейтенант или сержант. Наверное, старший этих держиморд. Нужно будет нейтрализовать его первым», – взял на заметку Гремин.

Евгения проигнорировала.

– Маркиза сейчас будет доставлена в штаб-квартиру итальянской контрразведки. – Гремин сперва не врубился, о ком речь, потом сообразил, что таков титул Марианны. – Это единственная возможность защитить ее от ареста. Рассчитываю, что с учетом дружеских связей между ее отцом и начальником контрразведки все будет улажено: и нужная нам информация получена, и скандал предотвращен. Маркиза, дочь посла, нас, собственно, мало интересует. А господина Гремина мы допросим. Захочет он нам что-то рассказать – это уже его решение. Затем мы его тоже передаем итальянской контрразведке. И официально оформляем запрос об экстрадиции его в США, в течение сорока восьми часов. Все понятно?

Повисла долгая тишина. Евгения обвела взглядом присутствующих. Гремин про себя подумал: «Боже, как бы ей годилась нацистская форма! Еврейкам вообще идет форма».

Неожиданно раздался тихий, неприятный голос господина в штатском, в халате:

– Да, все правильно, госпожа Фридберг, только хочу внести ясность. Здесь командуете не вы, а я.

Гремин перевел глаза на Евгению. Та опешила, но совладала с собой.

– С какой стати вы? Меня сюда направила сама госпожа Люс. Она сейчас в частном отпуске в США, где оперируют ее мужа. Госпожа Люс оставила мне все необходимые указания. А кроме того, я здесь старший по званию офицер.

«суки».

Евгения с вызовом посмотрела на человека в халате. Серыми, непроницаемыми глазами, как в американских фильмах.

– Госпожа Фридберг, я вынужден напомнить: вас здесь никто не ждал, никто сюда не вызывал. Вам была отведена определенная роль, которую вы исполнили с блеском. Вы представлены к награде. Теперь ваша роль завершилась. Строго говоря, вас здесь не должно быть…

Если вы пожелаете присутствовать при допросе – пожалуйста.

Евгения выглядела жалко. Фигуру еще держала, все-таки роль дисциплинирует. А вот лицо уже поплыло. Не хватало только слез.

– Я вам искренне советую покинуть помещение, забыть, что вы видели здесь, и уехать из Рима дня на два-три на какой-нибудь курорт.

Евгения едва не дрожала. Гремину стало ее страшно жалко.

– Капитан, извините, разрешите мне побыть здесь минут пять. Просто прийти в себя. Потом я уйду, не волнуйтесь.

Итак, композиция была такова. Гремин сидел на диванчике в салотто на квартире Марианны, где они так часто собирались. Он оценил выбор этого места. Жильцы дома за последние месяцы привыкли, что здесь зачастую ночами горел свет и раздавались голоса. На шум никто не обратил бы внимание.

Наручники сковывали ему руки и ноги. Посередине висела длинная соединительная цепь. Передвигаться в таких кандалах он мог с трудом. Болела рана.

Марианна сидела комочком, поджав под себя ноги, была подавлена и усиленно старалась не смотреть ни на Гремина, ни на Евгению. До сих пор она не произнесла ни единого слова.

Кресло по левую руку от Гремина пустовало. Рядом стояла Евгения. Сзади на фоне зашторенного окна прорисовывался силуэт гражданина в белом халате.

Гремин отдавал себе отчет, что при четырех военных полицейских его положение из рук вон плохо. Да, его пока не обыскивали, и он успел заложить свой золингер за резинку носка. Пока не заметили. Но что он с бритвой против четырех армейских кольтов.

Неожиданно Марианна разрыдалась. Вначале тихо, беззвучно, потом громче, сотрясаясь всем телом. Гремин было вытянулся. Ему на плечо легла жесткая черная ладонь.

– Не дергайтесь, без вас обойдемся!

Евгения тоже вздрогнула, шагнула к креслу.

– Э-э, черт возьми… Ушли бы вы лучше. Я ей сделаю аккуратный укольчик. Мы все утрясем. Мы с ней просто потолкуем.

Человек в халате порылся в своем саквояже, достал ампулу серо-желтого цвета, отколол макушку, заправил шприц. Евгения остановила его за руку.

– Капитан, я вас очень прошу, не надо никаких уколов. Лучше дайте ей чашку чая. Она успокоится и все расскажет. Я вам гарантирую.

Вежливость постепенно смывалась с лица капитана. Из американского джентльмена в дорогом костюме с зализанным пробором, наглаженными брюками с отворотами и черными начищенными ботинками, вылезал хам. Тупой, ленивый, подлый… Не скрывая ненависти, он медленно процедил:

– Не возникайте. Или уходите к чертовой матери, или я такой же укол вколю вам.

Грань была перейдена.

а здоровый мужик, толкнул ее. Евгения отлетела метра на два. Ее тут же усадил в свободное кресло и, придавив ей плечи, встал у нее за спиной полицейский.

Капитан повернулся к Марианне. Плотская, скользкая улыбка расщепила его лицо напополам. Глазенки сузились и блестели поганенько маслянистым цветом.

– Но вы-то, голубушка, все правильно поняли? Вы-то не будете протестовать?

Еле слышным голосом Марианна словно в забытье произнесла:

– Я не буду протестовать.

Глаза ее были полуприкрыты и странно косили в живот капитана.

– Ну вот и прекрасно. Протяните-ка руку. Можете не вставать. Через пять минут вам будет хорошо. И мы сможем заняться делом. Чем раньше начнем, тем раньше кончим…

Марианна сидела напряженно, обхватив плечи руками, чтобы не дрожать.

– Ну, дайте руку, – с нетерпением повторил человек в халате.

Он потянул девушку за локоть. Та высвободилась. Гремин ахнул: в руке Марианны блестел миниатюрный серебряный браунинг.

Чтобы хоть как-то ей помочь, отвлечь внимание, Гремин привскочил и мертвой хваткой захватил в тиски – здесь наручники оказались весьма кстати – голову негра, который стоял за ним. Потом услышал два выстрела. Чуть сдвинув негра, всей своей тяжестью придавившего его, увидел: человек в халате лежал на полу, подергиваясь. На полу растекалась кровь. Калибр маленький, но отличный пистолет и очень близкое расстояние. Две пули.

Третьим выстрелом Марианна свалила охранника, который придерживал Евгению. Выстрелила наугад. Попала в ляжку. Полицейский завалился со стоном. Следующий выстрел пришелся в корпус.

Американцев оставалось трое. С негром Гремин сцепился в жесточайшей схватке. Ему удалось перетянуть того, перевернув вверх ногами, по свою сторону дивана, и сейчас каждый из них старался придушить врага. Гремин, чтобы высвободить одну руку и вытащить бритву, о чем полицейский не мог знать. Полицейский же для того, чтобы достать из кобуры кольт, что Гремин понимал прекрасно.

Тем временем другой полицейский подскочил к Марианне и с силой стегнул ее стволом пистолета по лицу. Инструкции, очевидно, были жесткие. Похоже, они и вправду не имели права убивать Марианну. Удар получился неслабый. Из рассеченной щеки заструилась кровь. У Гремина остановилось дыхание, когда маленький серебряный браунинг выскользнул из тонкой девичьей руки на мраморный пол, подпрыгнул и высек искру. Полицейский – смуглый парень, видимо, из латинос – приставил пистолет к виску Марианны и стал оглядываться.

Четвертый, сержант, около двери держал под прицелом всю комнату. Сообразив, что ситуация под контролем, он расслабился, выпрямился, опустил пистолет. Повел им в сторону Гремина.

– Немедленно отпусти его! Отпусти его, тварь! Я тебе говорю.

Сложившееся положение, впрочем, как нельзя лучше устраивало Гремина. Негр своим телом плотно придавливал его. Между тем Гремину удалось дотянуться до своей бритвы, и он медленно, миллиметр за миллиметром, передвигал правую руку.

Чувствуя, что еще чуть-чуть – и потеряет сознание, он поводил бритвой. Толстый китель раскрылся, как оберточная бумага. Проступило что-то гладкое и плоское, похожее на дыню. Живот. Нажатие, наклон кисти, писк.

Было странно услышать столь протяжный, высокий писк от здорового, крепкого парня. А дальше на Гремина вывалилось что-то вязкое и противное. Однажды в детстве он случайно опрокинул на себя кастрюлю картофельного супа. Бабка туда собрала все, что накопилось за неделю: и остатки мяса, и картошку, и какие-то овощи. И вот это все потекло по нему. Теперь, по нему растекались живые человеческие внутренности.

Когда негр завизжал, оба полицейских принялись стрелять, пока сообразили, что палят по своему товарищу.

Неожиданно перед сержантом выросла фигурка Евгении.

– Я вам приказываю, сержант, вернитесь на свое место! Здесь преступление. Я должна вызвать старших офицеров.

– Майор, не мешайте!

– Сержант, я вам приказываю. Сложите оружие и вернитесь на свое место.

Гремин зажмурил глаза: «Дура! Стрелять нужно, как Марианна. Тебя же убьют! Убьют!»

же сжимал в левой руке пистолет, а в правой – стандартный нож. Второй полицейский не отпускал пистолет от виска Марианны и одновременно присматривал за Греминым. Хотя, скорее всего, они его считали мертвым после шквала пуль.

Сержант сделал еще шаг. Евгения отступила. Дальше ей пятиться было некуда. Ее прижимал журнальный стол.

– Майор, положите на пол ваш пистолет. И уходите. Быстрее. Иначе я за себя не отвечаю. У меня инструкции.

Раздался выстрел. Не поднимая руки, не целясь, Евгения нажала спусковой крючок своего кольта. Сержант взвыл! Она выстрелила еще раз. В область сердца. Профессионально. Однако, падая, сержант тоже успел выстрелить.

Гремин судорожно повел глазами. Куда? Уж очень короткое расстояние. Евгению отбросило, но она удержалась на ногах. Потрогала живот, с удивлением уставилась на окровавленные пальцы. С правой стороны, ниже грудной клетки, по синему цвету жакета расползалось бардовое пятно. Такое пятно бывает, когда пуля пробивает печень.

– в Евгению со спины. Гремина не удивляло, почему они тянули до последнего. Как-никак майор, секретарь посла. Пуля попала Евгении в правое плечо. Она выронила пистолет. Медленно осела. Оглянувшись, полицейский наотмашь ударил Марианну ладонью по губам. Та, захлебываясь кровью, покатилась кубарем с кресла.

Готовился последний акт сцены.

Парень оказался основательный. Он поднял с пола браунинг, положил в карман, пнул лежащую Марианну в живот.

Евгения после двух пулевых ранений лежала без сознания. Полицейский перевернул тело носком белого башмака, окрасившегося в красный цвет. Подобрал и второй пистолет, заткнул за пояс. Какое-то время размышлял, стоит ли добивать Евгению. Потом сообразил – не имеет смысла. Бордовое пятно продолжало расплываться.

Теперь парень хотел заняться Греминым. Причем, наученный горьким опытом, похоже, собирался добить Гремина на расстоянии.

– то ли от крови, то ли от пота. Стянутые наручниками кисти немели. Гремин выстрелил.

Пуля задела полицейскому шею. Он закачался, ухватился обеими руками за горло. Кровь хлестала сквозь сжатые пальцы.

Гремин мог наконец сбросить ненавистное тело негра. И в упор расстрелял парня. Контрольный выстрел – в голову корчившемуся в судорогах сержанту. Отыскал на поясе трупа связку ключей. Расстегнул наручники. Потискал онемевшие руки.

Гремин тяжелыми шагами подошел к Марианне, наклонился. Та уже пришла в сознание. Ухватила его за шею, разрыдалась. Слезы смешивались с кровью на ее разбитом и совсем не красивом лице.

Гремин поднял Марианну и оглянулся на Евгению. Она с усилием скосила на него глаза. Жить ей оставалось, наверное, минут десять. Может, меньше.

– Мне очень хотелось от тебя ребенка. Очень, – чувствовалось, что слова давались Евгении колоссальным усилием воли. – Я мечтала забеременеть от тебя и уволиться с этой чертовой службы… уехать из Вашингтона, спрятаться где-нибудь во Франции, в Канаде. С моим ребенком и твоим, о существовании которого ты никогда не узнал бы, – у нее на губах проступила кровавая пена.

Она стала захлебываться. Надо было спешить.

– Ваши знают, кто стоит за убийцей? – спросил Гремин и сразу же поправился: – За отцом Федором?

– Я тебе могу дать честное слово, какое угодно, отец Федор – не наш…

– Поцелуй меня!

Гремин склонился и нежно поцеловал Евгению в лоб. Еле слышно она прошептала:

– Нет, поцелуй меня в губы. Я любила тебя сильнее всего в жизни. И за это заплатила свою цену…

Так же тихо Гремин спросил:

– В тебе и вправду мой ребенок?

– Я не знаю, – пощадила она его.

Гремин прикоснулся к ее губам. У нее хлынула горлом кровь. Гремин отпрянул, утер кровь с лица. Когда он снова наклонился к ней, Евгения была мертва.

Гремин и Марианна остались вдвоем. Она – с разбитым лицом, в слезах, он – весь в крови, израненный, еле держащийся на ногах.

– Прости, что я тебя втянул в эту страшную историю. Мне ее нужно довести до конца.

– Это и вправду отец Федор?

– Да.

– И где он сейчас? – встревоженно встрепенулась Марианна.

– Он убежал. Когда появилась американская полиция, он успел скрыться.

– Ты же боготворил отца Федора. Неужели ты ни о чем не догадывался?

– Нет. Я заподозрил что-то неладное только после смерти отца Гермогена… Ты прости меня. Я не смогу жить, не видя тебя. Поверь мне.

Марианна захлебывалась слезами. Она хотела что-то сказать, и не могла.

Они поцеловались. Он крепко обнял ее, она прижала его голову к груди. Они принялись лихорадочно раздевать друг друга. Боялись, что делают это в последний раз…

Потом Гремин усадил Марианну в кресло, вложил ей в руки браунинг. Строго-настрого предупредил:

– У тебя несколько минут. Одевайся и беги в штаб-квартиру секретной полиции. Врывайся в кабинет начальника и рассказывай все как есть, не утаивая ничего.

– А про тебя?

– А что ты про меня знаешь? Я неудачник, журналист. Про партизанский отряд – абсолютная правда. Я попытался разгадать загадку, которую мне подбросил умирающий друг. А все остальное – канонизация Гоголя, новый образ России, – все придумано. Ты просто по любви, по дури впуталась в эту историю. Рассказывай все как есть, иначе тебе не поверят. Про Серджо, кладбище, княгиню, Евгению, отца Федора. Я хочу, чтобы ты жила, я хочу тебя еще увидеть. Поклянись, что ты сделаешь все, как я тебя прошу.

– Клянусь.

Он нежно поцеловал ее губы, на мгновение погрузился в бездонные карие глаза, смахнул слезы.

На пороге Гремин оглянулся. Марианна сидела в том же кресле, где он застал ее два часа назад. Так же поджав под себя ноги, только уже без туфелек и прикрывшись пледом. Минула вечность… Марианна беззвучно плакала.

«Сегодня в полночь. Сан-Джованни ин Латерано. Четвертая капелла справа. До встречи».

Пролог
Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
12 13 14 15 16 17 18 19 20
Послесловие автора