II.
ШКОЛЬНАЯ ЖИЗНЬ ГОГОЛЯ. СТРАСТЬ КЪ ЖИВОПИСИ И КЪ ТЕАТРУ.
Съ мая 1821 г. по iюнь 1828 Гоголь былъ ученикомъ Гимназiи высшихъ наукъ въ Нежине. Къ сожаленiю, школьная жизнь его почти совсемъ не отражается въ письмахъ къ родителямъ. Составить удовлетворительное представленiе о ней всего больше мешаетъ самый возрастъ автора, еще не привыкшаго давать себе отчетъ въ переживаемыхъ впечатленiяхъ и не чувствовавшаго потребности въ письменной беседе, хотя бы съ самыми близкими людьми, о вопросахъ, не имевшихъ непосредственнаго отношенiя къ практическимъ нуждамъ. Не усердно занимаясь преподаваемыми предметами, находясь на счету ученика лениваго и посредственнаго по успехамъ, дерзкаго и „неряшливаго“ по поведенiю, Гоголь не любилъ воспитавшую его школу и, мало ею интересуясь, не находилъ удовольствiя и говорить о ней. Вообще Гоголь нередко вспоминалъ о ней лишь впоследствiи. Только въ последнiе годы жизни въ Нежине, когда онъ уже значительно развился и созрелъ, мы находимъ въ письмахъ попытки подвести итоги вынесенному изъ школы, но и эти, крайне враждебные, отзывы были сделаны мимоходомъ, подъ влiянiемъ раздраженiя, и вызывались необходимостью отвечать на упреки матери за потерянные годы. Къ тому же они не даютъ ни малейшаго представленiя о разнородныхъ впечатленiяхъ, пережитыхъ имъ въ стенахъ заведенiя за все школьное время. Исключенiе представляютъ только немногiя строки, касающiяся ученическаго театра; кое-что мы узнаемъ также изъ трехъ писемъ его къ товарищу Высоцкому.
некоторымъ оффицiальнымъ даннымъ.
Въ ряду источниковъ подобнаго рода первымъ по времени документомъ является прошенiе отца Гоголя о принятiи сына въ число воспитанниковъ нежинской гимназiи — въ письме, адресованномъ къ директору Кукольнику (отцу известнаго писателя), письмо это не достигло цели: оно было получено уже по смерти Кукольника и отцу Гоголя пришлось вторично обратиться къ начальству гимназiи съ тою же просьбой, на которую уже последовалъ благопрiятный ответъ. Гоголь былъ помещенъ въ число своекоштныхъ пансiонеровъ, а черезъ годъ устроенъ на казенный счетъ, такъ какъ родители были не въ силахъ платить ежегодно тысячу рублей за его образованiе. Поступленiе его въ самомъ конце учебнаго года не должно насъ удивлять, если мы вспомнимъ, что нежинская гимназiя въ то время только начала свое существованiе и еще не получила правильной организацiи. Созданная наскоро и открытая лишь за полгода до поступленiя Гоголя, она нуждалась даже въ учебномъ персонале и была не богата воспитанниками; ей предстояло еще устройство почти всехъ частей школьнаго обихода. Въ это-то время черниговскiй губернскiй прокуроръ Бажановъ, въ качестве хорошаго знакомаго, уведомилъ отца Гоголя объ открытiи въ Нежине гимназiи и советовалъ ему отдать сына въ находящiйся при ней пансiонъ. Подготовка мальчика оказалась крайне не блестящая: на прiемномъ испытанiи онъ обнаружилъ удовлетворительныя познанiя единственно въ Законе Божiемъ. Поступленiе его при такихъ условiяхъ объясняется, конечно, только исключительнымъ положенiемъ только-что возникавшаго учебнаго заведенiя, хотя Гоголь и попалъ даже въ среднее отделенiе изъ трехъ, на которыя были разделены по познанiямъ вновь принятые воспитанники.
За первый годъ жизни Гоголя въ Нежине письма его становятся несколько больше по объему, но остаются по прежнему однообразными и детскими по содержанiю. Въ нихъ мы все еще не находимъ пока почти ничего, кроме сообщенiй о состоянiи своего здоровья и о своихъ нуждахъ. Существенную разницу съ письмами предшествующей поры можно видеть только въ томъ, что съ более зрелымъ сравнительно возрастомъ и при изменившихся обстоятельствахъ Гоголю приходится испытывать и больше заботъ и затрудненiй, нежели въ Полтаве. Въ новой обстановке Гоголю было уже не такъ привольно, какъ прежде: въ одномъ изъ первыхъ нежинскихъ писемъ, очевидно только-что по возвращенiи после вакацiи, онъ уже жалуется на тоску о родителяхъ и проситъ, чтобы они побывали у него въ томъ же месяце; говоритъ о боляхъ въ груди. Разлука съ родителями на более продолжительное время, чемъ прежде, и съ меньшею надеждою на близкое свиданiе, после полугодовой жизни въ семье, бо́льшая отдаленность отъ нея, отсутствiе людей, кроме отпущеннаго съ нимъ дядьки (сближенiе съ другими названными ниже лицами могло произойти только по прошествiи некотораго времени), наконецъ, еще не успокоившееся, не улегшееся чувство некоторой осиротелости, одиночества по смерти любимаго брата, разделявшаго съ нимъ въ Полтаве тоску разлуки съ домашними, — все это должно было производить самое тяжелое, удручающее действiе на мальчика. Онъ не спитъ, неутешно плачетъ, находя некоторое облегченiе въ своемъ горе только въ участiи преданнаго дядьки, просиживающаго надъ его постелью целыя ночи, наконецъ онъ, что̀ такъ естественно въ его возрасте, подъ влiянiемъ тяжелаго чувства разлуки и одиночества въ совершенно новой и чуждой пока сфере, преувеличиваетъ значенiе ощущаемой имъ физической боли. Все это представляетъ явленiя очень обыкновенныя въ детскомъ возрасте при подобныхъ случаяхъ, какъ и то, что настроенiе Гоголя, какъ и всякаго ребенка его летъ, обыкновенно переменялось слишкомъ быстро. Сравнимъ для подтверженiя сказаннаго письма его отъ 13 и 14 августа 1821 г.: въ первомъ высказывается радость и спокойное, светлое состоянiе духа, второе проникнуто уже наивнымъ детскимъ отчаянiемъ. Дело было въ томъ, что, получивъ отъ родителей обещанiе прiехать къ нему только въ октябре, между темъ какъ онъ прежде разсчитывалъ на более скорое свиданiе, Гоголь еще сильнее поддался охватившей было его по возвращенiи изъ дому грусти, и теперь она совершенно вытесняетъ на короткое время свойственную детскому возрасту безпечность и способность легко забывать непрiятныя впечатленiя, и вотъ результатомъ такого тяжелаго настроенiя является жалобное письмо, повидимому, очень напугавшее родителей. Было въ самомъ деле чемъ встревожиться; свое состоянiе Гоголь описываетъ въ яркихъ краскахъ: „Весьма опечалился я, услыша, что вы прiедете еще въ октябре месяце. Ахъ, какъ бы я желалъ, если бы вы прiехали какъ можно поскорее и узнали бы объ участи своего сына! Прежде каникулъ писалъ я, что мне здесь хорошо, а теперь — напротивъ того. О еслибы, дражайшiе родители, вы прiехали въ нынешнемъ месяце, тогда бы вы услышали, что̀ со мною делается! Мне после каникулъ сделалось такъ грустно, что всякiй Божiй день , и самъ не знаю, отчего, и особливо, когда вспомню объ васъ, то градомъ такъ и льются. И теперь у меня грудь такъ болитъ, что даже не могу много писать. Простите мне за мою дерзость, но нужда все заставитъ делать. Прощайте, дражайшiе родители! далее слезы мешаютъ мне писать“. Следующее письмо, заключавшее въ себе извиненiя и оправданiя Гоголя, даетъ основанiе предположить, что на свои жалобы онъ получилъ въ ответъ увещанiя и усовещиванiя. Здесь онъ старается загладить свой необдуманный поступокъ, утверждая, что у него действительно очень болела грудь съ другого же дня по прiезде въ Нежинъ, но что теперь (т. е. когда онъ писалъ) онъ совершенно здоровъ и веселъ. Между темъ накануне тревожнаго письма онъ говорилъ, что былъ здоровъ; онъ писалъ въ первый разъ не въ день прiезда въ Нежинъ, а уже по полученiи известiй изъ дому („осведомившись, что вы находитесь здоровы, пишу къ вамъ...“ Все это отзывается еще ребячествомъ, какъ и приписка къ письму 14 августа въ постскриптуме о томъ, что учениковъ еще не собралось и половины, заключающая въ себе какъ бы намекъ на то, что онъ слишкомъ рано привезенъ, что можно было бы побыть еще несколько времени дома.
Но мало-по-малу Гоголь привыкъ, конечно, къ своему новому месту воспитанiя и достаточно освоился съ жизнью въ немъ: по крайней мере, жалобы его прекращаются, и въ самой переписке замечается довольно продолжительный, именно месячный перерывъ, — верный признакъ некотораго успокоенiя.
—————
поездкахъ домой на каникулы. (Это были Барановъ и А. С. Данилевскiй, оставшiйся другомъ Гоголя въ продолженiе всей жизни). Сверхъ того при мальчике находился еще дядька, котораго отецъ Гоголя получилъ позволенiе держать при пансiоне въ качестве служителя безплатно. Постоянная близость любимаго и преданнаго дядьки была большимъ утешенiемъ для ребенка въ разлуке его съ родителями, особенно на первое время. Заботливые родители, безкорыстно предлагая услуги своего двороваго человека, должны были иметь въ виду именно этотъ уходъ за сыномъ и возможное облегченiе для ребенка времени первоначальнаго ознакомленiя и постепеннаго освоенiя съ неизвестнымъ ему школьнымъ мiромъ.
Вскоре и въ числе воспитателей Гоголя нашлись также люди, расположенные къ нему и отчасти бывшiе въ короткихъ отношенiяхъ съ его родителями. Самъ глава заведенiя, Иванъ Семеновичъ Орлай, познакомился и сошелся съ семействомъ отца Гоголя въ Кибинцахъ у Трощинскаго, еще до назначенiя своего въ Нежинъ. Степень близости отношенiй Орлая къ Гоголю можетъ быть определена по характеру упоминанiй о немъ въ письмахъ (изъ которыхъ ясно, что онъ считался хорошимъ знакомымъ дома), и, главнымъ образомъ, по той заботливости и особенному участiю, которое онъ принималъ въ частныхъ делахъ своего питомца, приказывая ему, напр., чаще писать къ матери и проч.).*
Такова была внешняя обстановка Гоголя въ заведенiи.
Обычное однообразiе школьной жизни прерывалось только театромъ въ стенахъ заведенiя и поездками домой на каникулы.
врядъ ли кто и былъ знакомъ. Театръ, какъ видно, поглощалъ все вниманiе Гоголя: онъ заботится о немъ и съ радостью сообщаетъ объ удачахъ, при чемъ сила увлеченiя видна уже изъ уменiя организовать дело и изъ самой иницiативы въ такомъ раннемъ возрасте. И дома Гоголь также хочетъ непременно играть. „Сделайте милость, объявите мне, поеду ли я домой на Рождество; то, по вашему обещанiю, прошу мне прислать роль. Будьте уверены, что я хорошо ее сыграю“. Со словъ одного изъ школьныхъ товарищей Гоголя, г. Пашковъ, въ своихъ заметкахъ („Гоголь въ Нежине“, „Берегъ“, 1880 г., № 268, дек. 18) свидетельствуетъ, что любовью къ театру и ко всему изящному Гоголь отличался въ школе и выдавался въ этомъ отношенiи между товарищами. Очевидно, что это была страсть, a не мгновенная вспышка обыкновеннаго ребенка.
Любовь къ изящному, развившаяся въ ребенке въ перiодъ жизни въ домашнемъ кругу, вообще заметно проявилась во время его пребыванiя въ школе. Не слишкомъ прилежный ученикъ, мало оказывавшiй успеховъ въ обязательныхъ предметахъ обученiя, Гоголь съ явной охотой принимается за необязательные, т. е. искусства. Онъ ждетъ съ нетерпенiемъ разрешенiя учиться музыке и танцамъ, повторяетъ о своемъ желанiи въ несколькихъ письмахъ сряду, проситъ прислать скрипку и смычекъ и т. п., высказываетъ охоту учиться танцовать, и самъ спешитъ записаться въ число занимающихся этими искусствами, еще не будучи окончательно уверенъ въ согласiи на то родителей. „Я уже подписался хотевшимъ (т. е. желающимъ) учиться на сихъ инструментахъ, также и танцованiю, но не знаю, какъ вамъ будетъ угодно“. Не получивъ ответа изъ дому, онъ уже решается, несмотря на внешнюю робкую почтительность, заблаговременно заявить свое желанiе, очевидно, въ полномъ разсчете на разрешенiе. Вероятнее всего, что и родители относились поощрительно къ такому проявленiю въ мальчике эстетическихъ наклонностей: при несомненной все-таки ограниченности ихъ средствъ, такъ явно обнаружившейся въ переписке, особенно еще въ самыхъ первыхъ письмахъ Гоголя изъ Нежина, въ которыхъ ему приходилось по нескольку разъ сряду просить у родителей объ одномъ и томъ же, о присылке денегъ или о покупке некоторыхъ нужныхъ книгъ, — они не отказывали ему въ конце концовъ въ просьбахъ и находили возможнымъ уплатить прибавочную сумму (около 100 р. въ годъ) за обученiе сына искусствамъ.
Но кроме страсти къ изящному и отчасти безсознательнаго накопленiя матерiала для будущихъ произведенiй изъ разсказовъ отца или деда и виденныхъ въ детстве малороссiйскихъ комедiй, для будущей творческой деятельности Гоголя необходимъ былъ и иной запасъ, данный самой жизнью и доставившiй впоследствiи обильную пищу его фантазiи, уже получившей побужденiе работать въ известномъ направленiи, и эту пищу онъ нашелъ, при необыкновенной врожденной наблюдательности, между прочимъ и въ путевыхъ впечатленiяхъ во время своихъ поездокъ въ Нежинъ и обратно въ Васильевку. Искреннiя, въ высшей степени прочувствованныя воспоминанiя Гоголя о детстве въ начале VI главы „Мертвыхъ Душъ“ и особенно о поездкахъ и о дороге имеютъ, несомненно, весьма важное автобiографическое значенiе. Всего важнее въ этомъ смысле следующiя слова его после длиннаго перечисленiя предметовъ и людей, привлекавшихъ его вниманiе: „Я уносился мысленно за ними въ бедную жизнь ихъ“. Изъ нихъ мы можемъ убедиться, что зародыши его великаго искусства проникать въ тайны внутренняго мiра человека, дающiя ему права на названiе поэта-мыслителя, его глубокое сочувствiе людскимъ несчастiямъ и склонность „смеяться сквозь слезы“ имели свое начало еще въ детской воспрiимчивости и наблюдательности и воспитали въ немъ гуманное отношенiе къ ничтожному и падшему человеку. Если припомнимъ, что въ другомъ месте того же произведенiя онъ говоритъ о дороге: „сколько родилось въ ней чудныхъ замысловъ, поэтическихъ грезъ, перечувствовалось дивныхъ впечатленiй!“, то мы должны будемъ признать, что по крайней мере известная доля этихъ впечатленiй накопилась въ чуткомъ детскомъ возрасте, и несомненно тогда развилась воспрiимчивость къ нимъ, а равно и страстное сочувствiе впечатленiямъ длинной дороги зародилось наверно еще очень рано.
Примечания
„Сочиненiй и писемъ Гоголя“: „Третьяго дня я былъ у Ивана Семеновича, и онъ говорилъ, ежели я буду хорошо вести себя, то онъ отпуститъ меня домой на праздникъ“.
Въ полтавскихъ письмахъ следуетъ вообще указать на совершенное отсутствiе пометы или по крайней мере отсутствiе какой-нибудь даты, если уже допустить возможнымъ, что былъ обозначенъ только годъ, но не было обозначено ни месяца, ни числа, что̀ само по себе, разумеется, весьма сомнительно. Это обстоятельство должно было представлять некоторое затрудненiе для издателя при расположенiи писемъ въ точномъ хронологическомъ порядке, на который имъ, вероятно, при незначительномъ количестве полтавскихъ писемъ, и не было обращено особеннаго вниманiя. По крайней мере следующiя соображенiя могутъ навести на мысль, что изданiе Кулиша въ этомъ отношенiи не свободно отъ небольшихъ неточностей, и, можетъ быть, ошибокъ. Объ Иване Семеновиче упоминается, очевидно, какъ о воспитателе или начальнике, у котораго Гоголь былъ за несколько дней до отъезда. Между темъ известно, что въ нежинской гимназiи, где воспитывался Гоголь, директоромъ былъ Иванъ Семеновичъ Орлай. Не более существеннымъ представляется намъ затрудненiе относительно определенiя места, откуда было отправлено письмо, потому что оно находится въ тесной связи съ предыдущимъ.