УЧЕНИЧЕСКІЕ ГОДЫ ГОГОЛЯ
I.
КРАТКІЯ СВЕДЕНІЯ О ДЕТСТВЕ ГОГОЛЯ ДО ВСТУПЛЕНІЯ ВЪ ШКОЛУ И О ДОМАШНЕЙ СРЕДЕ ЕГО ВЪ ШКОЛЬНЫЙ ПЕРІОДЪ.
Н. В. Гоголь родился 19 марта 1809 г. въ местечке Соро̀чинцахъ, находящемся на границе Полтавскаго и Миргородскаго уездовъ. Случайное обстоятельство было причиной прiезда матери Гоголя передъ родами въ Соро̀чинцы: ее привело туда опасенiе, после двухъ неудачныхъ родовъ, за жизнь будущаго ребенка и надежда на помощь и искусство местнаго врача (Трахимовскаго). Вследствiе той же боязни ею былъ данъ обетъ, если родится сынъ, назвать его Николаемъ въ честь чудотворнаго образа, называвшагося Николаемъ Диканьскимъ. Сведенiя эти сообщены Г. П. Данилевскимъ на основанiи данныхъ, собранныхъ на месте, тогда какъ прежде родиной Николая Васильевича ошибочно считали Васильевку, родовое именiе его отца (см. статью Кулиша, „Отеч. Зап.“ 1852, 4). Въ статье Данилевскаго есть также некоторыя сведенiя и о раннихъ годахъ детства Гоголя, которыя могли бы быть драгоценны при отсутствiи иныхъ данныхъ, если бы они не были до некоторой степени разсчитаны на эффектъ разсказа, — о томъ, напр., что Гоголь, „трехъ летъ “; что онъ рано началъ писать стихи и что однажды известный поэтъ-сатирикъ Капнистъ, навещавшiй пососедству семейство Гоголей, захотелъ увидеть эти стихотворческiе опыты и сталъ настаивать, чтобы Гоголь прочелъ ему что-нибудь; после некоторыхъ колебанiй малютка-Гоголь будто бы съ важностью исполнилъ его просьбу, и Капнистъ призналъ въ немъ зародыши дарованiя... Интереснее и правдоподобнее сообщенiе о томъ, что отецъ Гоголя во время прогулокъ заставлялъ своихъ детей что-нибудь импровизировать, при чемъ всегда торжествовалъ Николай Васильевичъ, уже обнаружившiй большую находчивость...
Около десяти летъ отъ роду Гоголь былъ отвезенъ въ Полтаву и отданъ вместе съ братомъ для приготовленiя въ местную гимназiю къ одному изъ служившихъ въ ней учителей. Сношенiя съ родной семьей, какъ письменныя, такъ и личныя, какъ видно изъ писемъ, были очень часты, что̀ происходило отчасти потому, что состоянiе здоровья ребенка было ненадежно и самое ученье шло не совсемъ успешно, такъ что вскоре потребовались усиленныя занятiя съ особенно приглашеннымъ для этой цели учителемъ.
Дальнейшихъ подробностей о жизни Гоголя въ это время мы не имеемъ никакихъ, но съ этой поры является уже возможность для нашихъ целей пользоваться его письмами.
Согласно личнымъ воспоминанiямъ людей, знавшихъ близко Марью Ивановну, и эти письма показываютъ въ ней женщину чрезвычайно добрую, всей душой преданную тесному кругу родныхъ и близкихъ знакомыхъ, съ характеромъ открытымъ и любящимъ. Это типъ скромной помещицы прежняго времени, интересы которой сосредоточивались на семейныхъ и хозяйственныхъ хлопотахъ съ одной стороны и на заботахъ о делахъ благочестiя съ другой. Свиданiя съ родными, требовавшiя частыхъ поездокъ въ соседнiя деревни, прiемъ гостей у себя въ Васильевке, встречи и проводы старшихъ детей, прiезжавшихъ домой на каникулы, уходъ за меньшими и заботы о нихъ, распоряженiя по дому и хозяйству — все это совершенно наполняло время Марьи Ивановны и вместе съ темъ давало содержанiе и окраску ея интимной жизни. Тонъ писемъ, везде одинаковый и ровный, даетъ возможность при однообразiи содержанiя по несколькимъ выдержкамъ вполне охарактеризовать эту симпатичную личность и ея повседневныя заботы.
„Мало, что езжу по хозяйственнымъ деламъ, и дрожки никогда не откладываются, а только переменяютъ лошадей: надобно еще смотреть за порядкомъ въ доме, за детьми маленькими смотреть и о большихъ думать, и сверхъ того безпрестанно должна писать о разныхъ предметахъ и отвечать добрымъ прiятельницамъ, которыя закидываютъ меня письмами; еще я должна, хотя въ полгода одинъ разъ, сделать визиты добрымъ соседямъ моимъ, которыхъ, благодаря Бога, у меня много; у родителей моихъ каждую неделю бываю“ и проч.
При чтенiи писемъ нельзя не удивиться энергической и подвижной натуре Марьи Ивановны; при всей любви своей къ спокойной жизни въ Васильевке, которую она особенно неохотно покидала после смерти мужа, она постоянно предпринимала по разнымъ деламъ поездки то къ знакомымъ въ соседнiя деревни (Обуховку, Ярески, Грунь, Псёловку), то въ ближайшiе города, напр. въ Харьковъ, Полтаву, Миргородъ. Среди этихъ мелочныхъ и разнообразныхъ хлопотъ обыденной жизни, какъ видно изъ переписки съ родными, Марья Ивановна посвящала особое вниманiе предметамъ религiознымъ. Въ целомъ ряде писемъ находимъ ея разспросы и наставленiя Косяровскому о приготовленiи плащаницы, предназначавшейся, вероятно, для сельской церкви въ Васильевке. Косяровскому, какъ близкому родственнику и другу, было поручено приготовленiе плащаницы въ Одессе, где онъ служилъ въ то время; онъ следилъ за исполненiемъ работы. Дело было, очевидно, весьма дорогое и близкое сердцу заказчицы, которая не переставала постоянно осведомляться о немъ въ продолженiе почти целаго года.
Сделаемъ несколько выписокъ.
„Плащаницу, мне кажется, лучше сделать по последнему описанiю вашему, чтобы Спаситель нашъ нарисованъ былъ на гроденапле, а слова бы были въ рамахъ, бархата же можно пришить и голубого — хорошаго цвету, впрочемъ я отдаюсь совершенно на изящный вкусъ той особы, которая будетъ трудиться надъ приведенiемъ въ порядокъ сего богоугоднаго дела и, верно, я буду восхищена плащаницей, когда ее увижу“ (письмо отъ 26 iюня 1826 г.). Почти черезъ годъ (16 мая 1827 г.), она пишетъ въ последнiй разъ о плащанице по поводу окончанiя дела: „Усерднейше благодарю васъ, милейшiй братецъ, за попеченiе о плащанице. Да вознаградитъ васъ Богъ! Мне все въ ней нравится“.
деревняхъ, а дороги были невыносимо плохи и грязны, такъ что предпринимать далекiя странствованiя по оврагамъ и балкамъ было крайне затруднительно и неудобно. Марья Ивановна имела полное основанiе гордиться сооруженiемъ храма, для котораго не жалела ни тратъ, ни хлопотъ, совершая это дело съ глубокимъ сознанiемъ важности принятой на себя священной обязанности. При своей сообщительности, несмотря на обычную скромность, она любила вспомнить и поразсказать, какъ строилась церковь и какъ, какъ бы по благословенiю свыше, неожиданно и легко устранялись все препятствiя, и дело устраивалось само собой.
Но построенiе храма было лишь важнейшимъ, а не единственнымъ благодеянiемъ, оказаннымъ целой округе васильевскими помещиками. Весьма полезною оказалась учрежденная въ деревне ярмарка, собирающаяся доныне по четыре раза въ годъ въ сроки чрезвычайно удачно выбранные и установленные Василiемъ Афанасьевичемъ. Вообще можно сказать, что всегдашняя готовность делать добро и неизменныя приветливость и радушiе были одинаково свойственны обоимъ супругамъ и служили для нихъ залогомъ прочнаго нравственнаго союза.
Въ отношенiяхъ къ окружающимъ любящая натура матери нашего писателя сказывается такъ или иначе въ каждомъ незначительномъ письме, — то въ сочувствiи ихъ заботамъ и горю, то въ одобренiи и советахъ, часто наивныхъ, и если способныхъ подействовать успокоительно, то, конечно, только темъ неподдельно ласковымъ, совершенно женскимъ участiемъ, которымъ веетъ отъ каждой строки и которое бываетъ дорого именно своей неоцененной искренностью и теплотой. Въ этомъ отношенiи заслуживаетъ вниманiя самый простодушно-дружескiй тонъ писемъ. „Душевно обрадована была прiятнейшимъ письмомъ вашимъ, почтеннейшiй Петръ Петровичъ. Читая письмо ваше, я вообразила на минуту, что нахожусь вместе съ вами. Какъ бы хорошо сделали вы, милые друзья мои, когда бы прiехали къ намъ; но какъ на сiе нужны финансы, то не могу васъ и упрашивать. О, когда бы у меня было ихъ столько, чтобы мне делиться съ вами! какъ бы я была рада! Для меня единственная отрада быть съ родными вместе!“... Иногда случается ей делиться въ письмахъ более выдающимися впечатленiями. „Сейчасъ возвратились мы изъ церкви; слушали страданiя Спасителя нашего и со свечами шли домой. Чрезвычайная ночь!“
Преданность воле Божiей и покорность Провиденiю выражаются у Марьи Ивановны нередко въ наивной и непосредственной форме, но показывающей явно, что благочестивое настроенiе исходило изъ души ея и имело довольно существенное влiянiе на ея жизненныя правила и убежденiя. На чистой глубокой вере основывался ея светлый оптимистическiй взглядъ на жизнь, несмотря на все испытанiя, — взглядъ, весьма часто высказываемый въ письмахъ. Не имея возможности помочь близкимъ более существеннымъ образомъ, она не скупится на добрыя пожеланiя, стараясь поддерживать въ нихъ бодрость въ житейскихъ испытанiяхъ и превратностяхъ. Она постоянно рекомендуетъ держаться излюбленной ею Панглоссовой системы, заключающейся въ положенiи: „все идетъ къ лучшему въ лучшемъ изъ мiровъ“. Такъ, успокоивая Косяровскаго, долго не находившаго службы, она пишетъ: „О службе вы не безпокойтесь; лета ваши еще не ушли. Вамъ можно и въ штатскую; да еще лучше и безопаснее; и определиться тамъ же въ Одессе, когда сей городъ такъ нравится и, избравши себе по сердцу супругу, прелестную женщину душою и теломъ, — какое бы это было счастье для васъ! — прiехать въ Малороссiю!“ Такiе советы, часто даже противоречивые, не были, конечно, выраженiемъ определенныхъ взглядовъ и взвешенныхъ соображенiй. Въ одномъ письме, напр., она сокрушается о губительномъ действiи климата Грузiи на здоровье своего родственника и советуетъ ему, оставивъ военную службу, прiехать въ Малороссiю; въ следующемъ письме, напротивъ, желаетъ тому же лицу всякихъ успеховъ въ той же стране на поприще военной службы. „Жалею душевно о безпрерывныхъ преградахъ вступить вамъ въ службу, но вы не безпокойтесь о семъ ни мало; держитесь Панглоссовой системы, что все, что̀ ни делается, все къ лучшему. Я и сама въ томъ совершенно уверена. Когда бы вы определились прежде, то, Богъ знаетъ, были ли бы вы уже на свете о сю пору“. Къ собственному горю Марья Ивановна относилась совершенно такъ же: „Машенька моя жестоко была больна; можно сказать, что изъ мертвыхъ воскресла, и вы можете себе представить, что̀ я тогда чувствовала, но Богъ все устраиваетъ къ лучшему, иногда для того, чтобы больше чувствовать милосердiе Его“.
„Обстоятельства ваши поправятся и вы будете покойны; идите прямой дорогой и будьте всегда одинаково добры, и вы въ самомъ себе найдете большое утешенiе во всякое время... Я слышала, что Павлу Петровичу отказываютъ въ просьбе; когда это такъ, то ему остается женитъся; видно, не судьба ему служить. Держитесь все Панглоссовой системы: вы пишете, что много больныхъ и раненыхъ; можетъ быть, и вамъ бы не миновать такой же участи; но лучше сидеть въ скуке, нежели въ болезни. Вспомните, что Богъ никогда не оставляетъ уповающихъ, и я совершенно уверена, что Онъ меня выведетъ изъ нужды, терпимой мною, и рано или поздно успокоитъ, или же такъ быть должно, чтобы я здесь не была спокойна, но зато въ будущемъ вознаградитъ меня. Съ этимъ счастьемъ что̀ можетъ сравниться!“
Въ заключенiе характеристики быта Марьи Ивановны после смерти ея мужа остановимся на отношенiяхъ къ родственнику ея, вельможе и бывшему министру, Трощинскому.
Какъ богатый и знатный человекъ, жившiй широко и обставленный совершенно по-барски, какъ помещикъ, содержавшiй при себе целое народонаселенiе, начиная отъ домашнихъ докторовъ и кончая шутами и многочисленной челядью, Трощинскiй, естественно, былъ предметомъ благоговейнаго почитанiя для всехъ родныхъ и соседей. Легко себе представить, что его должны были окружать со всехъ сторонъ подобострастiе и зависть, тогда какъ за спиной у него происходили интриги, отъ которыхъ подчасъ жутко приходилось именно людямъ, пользовавшимся наибо̀льшимъ расположенiемъ хлебосольнаго хозяина. Знакомые и родственники во множестве стекались въ домъ своего патрона въ торжественные дни для заявленiя чувствъ преданности и расположенiя, и гордились его вниманiемъ, если, въ свою очередь, онъ удостоивалъ ихъ своего посещенiя. Въ последнемъ случае изо-всехъ силъ старались оправдать оказываемую честь прiемомъ, достойнымъ столь почетнаго гостя. Въ такихъ именно отношенiяхъ находилась къ Трощинскому Марья Ивановна. Обыкновенно въ ожиданiи прiезда именитаго родственника, котораго привыкли даже за глаза величать не иначе, какъ превосходительствомъ и благодетелемъ, въ доме поднимались суетливыя хлопоты и приготовленiя, далеко не ограничивавшiяся обычной въ подобныхъ случаяхъ уборкой комнатъ. При многочисленности свиты, съ которой разъезжалъ Трощинскiй, заботы о размещенiи ея заставляли нередко Марью Ивановну отказывать себе въ привычномъ покое и даже переселяться на время къ соседямъ, а сына посылать за покупками и припасами изъ Васильевки въ Полтаву, Кременчугъ и дальше. Иногда приходилось приносить немаловажныя жертвы: такъ однажды она должна была отказать себе въ удовольствiи оказать помощь одному изъ наиболее любимыхъ родственниковъ, находившемуся въ бедственномъ положенiи, и сделать много тратъ въ ожиданiи не состоявшагося прiезда Трощинскаго, при чемъ приходилось располагать собой, своимъ временемъ и помещенiемъ, применяясь къ вкусамъ и привычкамъ высокаго гостя. „Къ Петру и Павлу ожидаемъ Дмитрiя Прокофьевича со всемъ его семействомъ. Къ тому дню и мы должны ехать съ Варенькой въ Ярески. Она здорова; только скучаетъ, воображая, что прiедутъ сюда кибинцскiе, и надобно будетъ больше съ ними жить въ продолженiе лета“. Особенно тяжело было Марье Ивановне переламывать себя и жить среди веселаго общества въ Ярескахъ, тогда какъ после смерти мужа ей было вовсе не до того. „Мне очень мучительно“, пишетъ она, „имея горесть въ сердце, быть въ веселой компанiи, но я стараюсь какъ можно реже тамъ бывать и оставаться больше въ уединенной и спокойной моей Васильевке“.
„Я вамъ писала, что жду Дмитрiя Прокофьевича; онъ у насъ былъ и чрезвычайно былъ доволенъ угощенiемъ, княжна не была по причине прiезда къ ней отца ея, котораго Дмитрiй Прокофьевичъ просилъ и они оставались въ Ярескахъ. Выпроводя ихъ, ездила я съ Варенькой къ Катеньке, а тамъ должна была ехать на именины къ благодетелю моему (темъ более, что онъ былъ у меня), где провела время очень скучно“ и проч.
„О Дмитрiи Прокофьевиче я, кажется, писала вамъ, какъ онъ у насъ былъ, и старалась доставить ему все те удовольствiя, которыя онъ любитъ“.
„Никоша мой возвратился изъ Кременчуга и навезъ всего для угощенiя Дмитрiя Прокофьевича, и онъ не будетъ, потому что нетъ возможности прiехать по причине тесноты. Теперь прiехали Шамшевы, Софья Алексеевна и Ростиславъ; Иванъ Ефимовичъ возвратился изъ Кибинецъ. Я вообразила, что тогда еще будутъ въ Кибинцахъ, и Родзянки прiехали, и мне никакъ невозможно ихъ поместить всехъ, и, признаюсь, я и рада сему случаю; жаль только, что употреблено много денегъ: лучше бы послала вамъ“. „Въ Кибинцахъ мы провели время и прiятно и грустно, — прiятно потому, что я имела особую комнатку, где могла свободно предаваться своимъ мыслямъ и обдумывать свои планы (я просила, чтобы мне дали въ гостиномъ флигеле особую комнатку вместе съ моей Машей, для того, что съ Ольгой Дмитрiевной мне надобно было помещаться съ Капнистами и съ другими женщинами и поздно слишкомъ ложиться, потому что после ужина все молодые люди всегда во флигеле собираются, а для моей Машеньки не годится поздно ложиться, и мы отъ ужина тотчасъ уходили въ свою квартиру). Одинъ Андрей Андреевичъ, истинно какъ родной братъ, со мной обходился, а больше никто. Мне казалось, что ужаснейшая зависть меня окружаетъ, а впрочемъ, можетъ быть, я ошибаюсь, — Богъ знаетъ!.. Кажется, совсемъ нечего мне завидовать: я ожидаю единственной и самой большой помощи отъ благодетеля моего Дмитрiя Прокофьевича — рекомендательныхъ писемъ для моего сына къ темъ особамъ, которыя ему будутъ нужны, а более никакой помощи я не надеюсь, потому что слишкомъ ужъ стараются отдалять его отъ моего сердца. О люди! Я теперь только ихъ узнаю; прежде мне и въ голову не приходило, чтобы можно было говорить и писать не такъ, какъ чувствуешь“.
„Ангелъ мой, благодетель Дмитрiй Прокофьевичъ, платилъ за меня въ казну и редко отъ меня принималъ и, видно, для памяти писалъ у себя, сколько я ему должна, и вышло 4,060 р., и сiя записка нашлась; и мне платить сiи деньги; но такъ какъ никакого средства ихъ нетъ мне уплатить, то я предложила Андрею Андреевичу принять Яресковское мое именiе, состоящее изъ десяти десятинъ. Онъ согласился, но только не даетъ по 30 р. десятину, и выходитъ, что именiя лишусь и долгу не уплачу; но да будетъ воля Божiя: мы располагаемъ, а Богъ определяетъ“.
Наконецъ вотъ известiе о смерти Трощинскаго:
„Изъ Кибинецъ я возвратилась съ разбитымъ горестью сердцемъ, поклонилась гробу благодетеля моего, который такъ поставленъ, что можно туда ходить и видеть гробъ“...
————
перемены въ отношенiяхъ его къ Трощинскому, упомянемъ и объ отрицательныхъ сторонахъ быта последняго. Мы говорили о томъ, какъ ожидалось съ трепетомъ его появленiе къ гостямъ. Какъ ни привычно было большинство гостей къ этимъ торжественнымъ выходамъ, едва ли многiе изъ нихъ не ощущали некоторой робости въ минуты такихъ появленiй. Но вотъ кто-нибудь изъ гостей, — конечно изъ техъ, которые, съ одной стороны, уже пользуются известной свободой и прерогативами, а съ другой, не прочь подслужиться и угодить вельможе, — находитъ, что наступаетъ время развлечь Дмитрiя Прокофьевича. На сцену вызывается кто-нибудь изъ шутовъ и начинаетъ занимать общество своими выходками. Но трудно шуту даже при невзыскательности присутствующихъ къ увеселенiямъ подобнаго рода быть постоянно, такъ сказать, на высоте своей задачи: шутки или повторяются, или становятся черезчуръ избитыми и не достигаютъ цели. Приходится изобресть что-нибудь новое, не успевшее наскучить. Къ стыду нашихъ дедовъ, нельзя не сознаться, что нередко въ подобныхъ случаяхъ скудоумiе шутовъ не только не уравновешивалось находчивостью гостей, но даже давало поводъ къ проявленiю со стороны последнихъ возмутительной пошлости. У Трощинскаго въ случае нужды оживить общество на выручку являлись особые шутодразнители, т. е. люди, не гнушавшiеся жестокимъ и тупоумнымъ глумленiемъ надъ несчастными, забитыми идiотами, или полупомешанными скоморохами, — для того чтобы и хозяину угодить, и на моментъ выдвинуться изъ толпы и удовлетворить чувству мелкаго самолюбiя, сделавшись, подобно Добчинскому или Бобчинскому, героями минуты. Въ такихъ шутодразнителяхъ не было недостатка при разнородномъ составе гостей Трощинскаго. Что̀ они выделывали и изобретали въ угоду знатному вельможе, можно судить по следующимъ примерамъ. Среди шутовъ, кроме известнаго Романа Ивановича, обращалъ на себя вниманiе жалкiй, отставленный вследствiе умопомешательства заштатный священникъ, отецъ Варфоломей. Онъ былъ главной мишенью для насмешекъ и издевательства, а иногда и побоевъ со стороны не знавшей удержу толпы, не считавшей для себя обязательнымъ даже уваженiе къ прежнему сану помешаннаго. Этого мало: была изобретена особая, часто повторявшаяся жестокая потеха, состоявшая, въ томъ, что бороду несчастнаго шута припечатывали сургучемъ къ столу и заставляли его, делая разныя движенiя, выдергивать ее по волоску. И это могло быть на глазахъ умнаго и добраго по природе, a главное —, просвещеннаго вельможи!... Шутъ этотъ былъ не столько забавенъ даже, сколько отвратителенъ и грязенъ въ буквальномъ смысле слова: неопрятность его доходила до такихъ невероятныхъ размеровъ, что смотреть на него во время обеда было противно и непристойно и его принуждены бывали отделять отъ остального общества особыми ширмочками, чтобы не оскорблять по крайней мере зренiя соседей, тогда какъ слухъ ихъ ежеминутно оскорблялся его безобразнымъ чавканьемъ. Несмотря на такiя отвратительныя привычки и наружность отца Варфоломея, съ нимъ после стола ежедневно проделывали одну и ту же шутку. Глумясь надъ жадностью его къ деньгамъ, между нимъ и Трощинскимъ, садившимся нарочно возле шута, потихоньку подвигали ассигнацiю и наблюдали, какъ, не будучи въ состоянiи устоять противъ соблазна, шутъ наконецъ ее схватывалъ и собирался уже ею завладеть, какъ вдругъ, остановленный въ своемъ намеренiи безцеремоннымъ толчкомъ и браннымъ словомъ Трощинскаго, невозмутимо повторялъ двусмысленное: „а нехай се вамъ!...“ Однажды во время прiезда архiерея шутодразнители вложили отцу Варфоломею мысль обратиться къ его преосвященству съ приветственною речью. Речь была действительно приготовлена и, къ крайнему соблазну однихъ и лукавой радости другихъ, торжественно начата. Архiерей слушаетъ и недоумеваетъ. Наконецъ, когда не осталось уже сомненiя, въ чемъ дело, находя неприличнымъ и скучнымъ слушать такой вздоръ, прервалъ автора словами: „хорошо, очень хорошо! остальное досказывай чушкамъ“...
не представлялось возможнымъ. Наконецъ, и самъ отецъ Варфоломей, свыкшись съ своимъ положенiемъ и исполняя свои обязанности, вероятно силился, чемъ могъ, обращать на себя вниманiе и возбуждать смехъ....
„Свежо преданiе, a верится съ трудомъ!...“