ПРИЛОЖЕНІЯ.
ПО ПОВОДУ БРОШЮРЫ Г. ВИТБЕРГА: „Н. В. ГОГОЛЬ И ЕГО НОВЫЙ БІОГРАФЪ“.
„Tu l’as voulu, George Dandin!“
Molière.
Мы упомянули въ начале книги въ перечне критическихъ статей и заметокъ, вызванныхъ первымъ томомъ настоящаго труда, о рецензiи г. Витберга въ „Историческомъ Вестнике“ и о выпущенной имъ отдельно брошюре подъ заглавiемъ: „Н. В. Гоголь и его новый бiографъ“. Какъ рецензiя, такъ и брошюра преисполнены всевозможныхъ мелочныхъ и невежественныхъ придирокъ, лучшимъ опроверженiемъ которыхъ послужило бы простое сопоставленiе ихъ съ отзывами другихъ гг. рецензентовъ. Правда, въ нашей печати брошюра г. Витберга не обратила на себя абсолютно никакого вниманiя, кроме опроверженiя въ заметке „Библiографическихъ Записокъ“ (1892, VI); но уже въ виду того, что нельзя ожидать самостоятельной и верной оценки ея отъ лицъ, не получившихъ литературнаго образованiя, съ нею все-таки приходится считаться, темъ более, что сущность дела въ брошюре основана на искаженiяхъ, передержкахъ и наконецъ просто на грубомъ непониманiи написаннаго, непониманiи, совершенно невероятномъ въ человеке, решающемся выступить съ печатнымъ разборомъ книги. Некоторыя изъ менее несостоятельныхъ и притомъ не безусловно мелочныхъ возраженiй г. Витберга были уже опровергнуты нами выше, въ самомъ тексте книги; но намъ необходимо отразить и остальныя. Чтобы дать въ немногихъ словахъ достаточное понятiе о томъ, съ какимъ возражателемъ мы имеемъ дело въ настоящемъ случае, любопытно указать предварительно следующiя курьезныя строки на странице 24 брошюры, где, по поводу несколькихъ мимоходомъ сказанныхъ нами въ подстрочномъ примечанiи словъ объ одномъ изъ довольно неудачныхъ разсужденiй г. Витберга, последнiй выражается такъ: „это опять говоритъ за насъ г. Шенрокъ“, (т. е. за Гоголя и за г. Витберга, при чемъ эти скромныя и исполненныя глубокаго такта и смысла слова „за насъ“ даже внушительно подчеркнуты г. Витбергомъ). Къ сожаленiю, нашъ уважаемый противникъ не догадался, когда писалъ и подчеркивалъ эти слова, въ какомъ карикатурномъ свете онъ выставилъ ими самого себя, отрекомендовавшись передъ своими читателями съ довольно двусмысленной стороны, и не подумалъ, что подобное эффектное приравниванiе себя къ Гоголю можетъ напомнить имъ скорее о некоторомъ сходстве г. Витберга (если ужъ онъ хочетъ непременно равняться съ знаменитыми или известными людьми) съ Сумароковымъ, который, какъ все знаютъ, не задумывался ставить свое имя рядомъ съ именемъ Вольтера. Не подумалъ г. Витбергъ и о томъ, что, написавъ несколько статей о Гоголе, онъ не совсемъ скромно и уместно упрекаетъ меня въ „широкихъ замыслахъ“, советуя мне ограничиться однимъ напечатанiемъ найденныхъ мною документовъ, — тогда какъ самъ онъ, г. Витбергъ, явно разрешаетъ себе ту самую обработку опубликованныхъ другими матерiаловъ, которую хотелъ бы запретить мне по отношенiю къ тому, что̀ собрано и найдено мною. Это, конечно, и основательно и безпристрастно. Въ своей рецензiи, помещенной въ „Историческомъ Вестнике“, г. Витбергъ также крайне необдуманно упрекаетъ меня въ поразительной, по его словамъ, скудости собранныхъ мною матерiаловъ о Гоголе, почти равняющейся будто бы ихъ полному отсутствiю въ моемъ труде. Онъ спешитъ съ первыхъ же словъ предупредить читателей, что они жестоко ошибутся, если „вообразятъ“ (просимъ заметить это слово!) „при взгляде на довольно объемистую книгу, что найдутъ въ ней целый томъ новыхъ, нигде не напечатанныхъ и весьма ценныхъ документовъ о Гоголе“. Безпристрастный судья упускаетъ изъ виду, что мой трудъ, предполагавшiйся, какъ ему известно, въ объеме трехъ томовъ, никакъ не можетъ состоять исключительно изъ сообщенiя новыхъ документовъ, и что такое требованiе было бы равносильно требованiю клада, что̀ въ наше время, когда чудесъ не бываетъ, не совсемъ легко осуществить. Такое суровое сужденiе могло бы быть со стороны г. Витберга законно разве въ томъ случае, если бы онъ самъ, какъ известно, также занимающiйся Гоголемъ, могъ указать на собственныя, достаточно успешныя находки, или, ужъ куда ни шло, если бы онъ нашелъ хоть одинъ, единственный новый документикъ! Кроме того, г. Витбергъ своимъ заявленiемъ выказалъ крайнее неуваженiе къ темъ, смею сказать, вполне почтеннымъ изданiямъ, где несколько летъ сряду печатались мною новые документы о Гоголе, о которыхъ человеку, пишущему статьи объ авторе „Мертвыхъ Душъ“ и въ частности „рецензенту“ бiографическаго труда о немъ, не знать совершенно не извинительно, а не зная о ихъ существованiи, слишкомъ опрометчиво и рискованно утверждать, будто совсемъ не найдено мною никакихъ матерiаловъ о Гоголе. Притомъ ведь г. Витбергъ, будучи снисходителенъ къ себе, косвеннымъ образомъ находитъ возможнымъ требовать отъ меня совершенно исключительной удачи, въ роде той, какая некогда въ деле собиранiя былинъ выпала на долю покойныхъ Рыбникова и Гильфердинга. Даже примеръ г. Кулиша, полагаю, не можетъ служить мне укоромъ, потому именно, что мне пришлось посвятить свой трудъ тому же делу почти сорокъ летъ спустя, тогда какъ за весь этотъ промежутокъ времени въ нашей литературе почти безъ перерыва, тамъ или здесь, появлялись новые письма и документы, касающiеся Гоголя. Жалею единственно о томъ, что какое-то непонятное для меня чувство яростнаго недоброжелательства помешало г. Витбергу отнестись спокойнее къ моему труду и внушило ему даже какой-то неблагородный намекъ чуть ли не на шарлатанство съ моей стороны, которое можно будто бы усмотреть въ данномъ моей книге заглавiи. Въ противоположность академику К. Н. Бестужеву-Рюмину, находящему наше заглавiе скромнымъ, г. Витбергъ, осуждая въ книге решительно все, обрушивается и на самое заглавiе. Правда, г. Витбергъ былъ вынужденъ после нашего ответа ему въ „Историческомъ Вестнике“ (1892, V) взять свои слова обратно и заявить, что онъ будто и не думалъ приписывать мне недобросовестности, а приписывалъ-де только небрежность; но ведь улика-то на лицо: ведь уже начальныя строки его неблаговидной рецензiи въ „Историч. Вестнике“ совершенно ясно показываютъ, что онъ, желая полнаго и безусловнаго неуспеха нашему труду, не отступилъ и передъ довольно недобросовестными заявленiями; такъ, у него хватило духу сказать приведенныя слова въ своей рецензiи: „Если читатель, прiобретая книгу почти въ 400 страницъ, вообразитъ“ и проч. Какiя же могутъ быть оправданiя после этого „вообразитъ“?! Не показываютъ ли уже одни эти слова, насколько г. Витбергъ способенъ быть справедливымъ и компетентнымъ рецензентомъ моихъ работъ о Гоголе.
Зная по опыту, съ какой неохотой некоторые издатели помещаютъ у себя самыя законныя и совершенно необходимыя опроверженiя напечатанныхъ у нихъ статей, мы въ весьма умеренномъ тоне возражали г. Витбергу въ майской книге „Историческаго Вестника“. Вотъ что́ мы тамъ сказали:
„Во-первыхъ, г. рецензентъ отметилъ мнимое противоречiе въ двухъ рядомъ стоящихъ предложенiяхъ, где, непосредственно после замечанiя о высокомъ мненiи Гоголя о себе, сказано будто бы о его врожденной скромности. Очень жаль, что, указывая точно страницу, где допущено такое по истине вопiющее противоречiе, г. рецензентъ не заглянулъ въ перечень опечатокъ, где онъ нашелъ бы указанiе, что слово скромность напечатано вместо скрытность. Опечатокъ въ книге немного, и оне были тщательно проверены; но г. рецензентъ случайно нападалъ именно на типографскiя погрешности: указанная имъ неточность даты на странице 232 представляетъ также опечатку, какъ въ томъ можно убедиться изъ сличенiя этого места настоящаго изданiя съ предыдущимъ изданiемъ („Ученическiе годы Гоголя“, Москва, 1887 года, стр. 114). Не могу также признать противоречiе въ характеристике отношенiй Гоголя къ матери: я считаю искреннимъ только чувство любви къ ней со стороны Гоголя, но это нисколько не обязываетъ меня верить каждому слову въ его письмахъ, въ чемъ со мною согласились многiе другiе гг. рецензенты, отчасти полагающiе, впрочемъ, вопреки г. Витбергу, что я въ своемъ доверiи къ Гоголю иду дальше, нежели следовало. Уже существованiе такого разногласiя показываетъ спорность сделаннаго мне упрека.
Наконецъ, г. рецензентъ возражаетъ противъ отнесенiя мною несколькихъ выдержекъ изъ дневника А. О. Смирновой (рожденной Россетъ) къ 1830 году, тогда какъ онъ самъ относитъ ихъ къ 1829—1831 годамъ. Но на странице 324 моей книги, въ 4 примечанiи и объяснено именно, что эти выдержки относятся къ указаннымъ тремъ годамъ обладательницей дневника, г-жей О. Н. Смирновой; мною же отнесена къ 1830 году только первая выдержка, и мне непонятно, какимъ образомъ г. Витбергъ нашелъ возможнымъ приписать мне ошибочныя хронологическiя указанiя объ остальныхъ выдержкахъ, которыя мною не прiурочиваются къ какой-либо строго определенной дате (такъ какъ это и не нужно было для установленiя года знакомства Гоголя съ Смирновой), кроме небольшой выдержки на стр. 327, прямо отнесенной мною къ 1829, а не къ 1830 г.
Съ однимъ замечанiемъ г. Витберга я совершенно согласенъ. Я вполне разделяю его недовольство количествомъ собранныхъ мною матерiаловъ о жизни Гоголя и желанiе видеть въ печати несравненно больше данныхъ, нежели сколько находится въ моей книге. Въ свое оправданiе, позволю себе только сказать, что я положилъ на это дело, и не безъ некотораго, хотя, быть можетъ, очень скромнаго успеха много труда, волненiй, затратъ и времени, и что находить новыя ценныя и любопытныя данныя о Гоголе далеко не такая легкая вещь, какъ это можетъ казаться, а, можетъ быть, эти матерiалы уже почти исчерпаны. Во всякомъ случае, я очень желалъ бы, чтобы другимъ изследователямъ Гоголя посчастливилось доказать на деле неосновательность последняго предположенiя и обогатить русскую литературу капитальнымъ вкладомъ“.
—————
По поводу нашего разъясненiя объ опечаткахъ, г. Витбергъ неожиданно заявилъ въ своей брошюре: „Н. В. Гоголь и его новый бiографъ“, что хотя это и справедливо, но что ему яко бы „не пришло въ голову заглянуть въ опечатки“, потому де, что вся книга „наполнена неточностями и противоречiями“., Мы уже достаточно показали выше, что обыкновенно противоречiя эти оказываются только мнимыми и основанными единственно на томъ, что г. Витбергу „“ то то, то другое; ниже разберемъ и опровергнемъ и остальныя возраженiя. Но какое въ самомъ деле прекрасное объясненiе: не догадался, „не пришло въ голову“.
На стр. 36 своей брошюры г. Витбергъ между прочимъ указываетъ у меня и „“. Въ чемъ же оно состоитъ? Приведемъ слова нашего единственнаго въ своемъ роде аристарха:
„На странице 157 авторъ говоритъ, что Гоголь прiехалъ въ Петербургъ, съ известнымъ мiросозерцанiемъ и сложившимися взглядами на назначенiе своей жизни и будущей деятельности, — мiросозерцанiемъ, составлявшимъ, каково бы ни было его действительное достоинство, внутреннее содержанiе юноши. То же самое находимъ и на стр. 170. А на странице 191 уже оказывается, что при неопределенномъ и неустановившемся положенiи Гоголя въ Петербурге, у него и мiросозерцанiе было несколько ; а далее, на стр. 192, говорится о туманности некоторыхъ местъ „Исповеди“, явившейся „естественнымъ следствiемъ туманности самыхъ воззренiй автора“ и проч. Ну и что́ же изъ всего этого? Да ведь и раньше же было сказано: „Каково ни было действительное достоинство этого мiросозерцанiя?“ След. достоинство его было не особенно высокое. Неужели и это надо разъяснять?! Все сказанное мною я готовъ повторить и теперь; впрочемъ, ведь, все дело въ томъ, что г. Витбергу „“, что известное мiросозерцанiе совсемъ не значитъ ясное, и вотъ въ чемъ заключалось „ противоречiе!“ Но что̀ же мне-то делать, если г. Витбергъ такъ затрудняется пониманiемъ самыхъ простыхъ вещей? Неужели изъ-за этой будто бы уважительной причины я обязанъ подробно разъяснять такiя вещи, которыя, безъ сомненiя, покажутся избитыми каждому не вовсе не развитому школьнику. Не въ праве ли, напротивъ, я спросить съ своей стороны: где же наконецъ пределъ этой невероятной недогадливости г. Витберга?! И кто же здесь виноватъ: авторъ ли книги, или единственный на одномъ примере. Въ рецензiи на брошюру г. Витберга, напечатанной въ 6 № „Библiографическихъ Записокъ“ за 1892 г., было совершенно справедливо указано, что г. Витбергъ неправильно понялъ мои слова въ выраженiи: „Плетневъ является въ переписке довереннымъ посредникомъ обоихъ писателей“ (Пушкина и Гоголя). „Ясно“ — читаемъ мы далее въ заметке „Библiогр. Записокъ“, — „что приведенныя слова имели смыслъ: какъ видно или насколько можно судить по переписке“. Но г. Витбергъ и такого объясненiя не беретъ въ толкъ и въ следующемъ же № „Библiограф. Записокъ“ комично заявляетъ: „Не буду спорить, правильно или нетъ понялъ я слова г. Шенрока“, (вотъ тебе разъ! хорошъ критикъ!) „но, даже имея и тотъ смыслъ, какой даетъ имъ г. рецензентъ, они оказываются несогласными съ фактами, ибо вовсе не существуетъ такой переписки, изъ которой бы можно было заключить о посредничестве Плетнева между Гоголемъ и Пушкинымъ въ мае и вообще летомъ 1831 г., а объ этомъ именно времени и идетъ только речь (?), такъ какъ это для г. Шенрока однимъ изъ доказательствъ того, что Гоголь познакомился съ Пушкинымъ въ мае 1831 г.“ Но вотъ что́: г. Витбергъ опять не догадался, въ чемъ дело, и почему-то вообразилъ, будто я утверждаю, что существуетъ переписка, „изъ которой можно заключить о посредничестве Плетнева между Гоголемъ и Пушкинымъ въ мае и вообще летомъ 1831 г. (курсивъ г. Витберга). На самомъ же деле ни о чемъ подобномъ у меня нетъ речи, и сказано буквально следующее: „ остававшiйся летомъ въ Петербурге, или, если жившiй въ окрестностяхъ его, то разве въ другомъ месте, напр. Лесномъ, где онъ не разъ проводилъ каникулы, — является въ переписке“ NB. (вообще въ переписке, а вовсе не именно въ мае или летомъ) „довереннымъ посредникомъ“ и проч..
Какъ же такъ, г. Витбергъ? Где же у меня сказано, что Плетневъ является посредникомъ „въ переписке Гоголя и Пушкина“ (?) въ мае или вообще летомъ 1831 г. (?!) На стр. 2-ой вы советуете мне „не смотреть на читателя, какъ на неразумнаго ребенка, а на деле безпрестанно побуждаете поступать противоположнымъ образомъ, ибо кто же можетъ поручиться, что не найдется и еще какой-нибудь иной читатель, который также все перепутаетъ? Впрочемъ, можетъ быть, перестановка въ данномъ примере главнаго и придаточнаго предложенiй будетъ целесообразнее въ следующемъ изданiи и тогда будетъ устраненъ малейшiй поводъ къ какому бы то ни было недоразуменiю, если фраза получитъ такой видъ: „Плетневъ, являющiйся въ переписке довереннымъ посредникомъ обоихъ писателей, оставался летомъ въ Петербурге“ и проч. Впрочемъ намъ кажется, что г. Витбергъ въ сущности больше притворяется непонимающимъ, хотя и довольно правдоподобно, такъ какъ въ другихъ его работахъ мы не заметили такой опрометчивости. Такимъ образомъ, капитальное противоречiе после проверки является просто плодомъ черезчуръ комическаго недоразуменiя со стороны г. Витберга.
„Библiогр. Запискахъ“:
„На стр. 11 г. Витбергъ правильно указываетъ на неточность въ словахъ г. Шенрока: „въ д. Модераха (на Малой Морской), Гоголь оставался все время до отъезда за-границу“. Г. Витбергъ справедливо возражаетъ, что въ 1835 г. Гоголь жилъ также на Малой Морской, но въ д. Лепена. Справедливо также замечено на стр. 6 объ одномъ письме Гоголя, что оно было написано не по возвращенiи его изъ за-границы, но когда онъ, возвращаясь, остановился на несколько дней въ Любеке. Верно также, что на стр. 152, въ передаче разсказа А. С. Данилевскаго, следовало бы оговорить въ примечанiи, что выраженiе „Гоголь съ Данилевскимъ повидались съ некоторыми товарищами и между прочимъ съ неуспевшимъ выехать изъ Петербурга же Прокоповичемъ“, не вполне точно, такъ какъ Прокоповичъ кончилъ курсъ годомъ позднее — подробность, которую А. С. Данилевскiй могъ позабыть.
Съ другой стороны, г. Витбергъ ошибается, считая сомнительной любовь Данилевскаго къ Э. А. Шанъ-Гирей на основанiи следующаго соображенiя: „Сколько же ей летъ было въ 1841 г., если она уже десять летъ назадъ кружила голову такимъ красавцамъ, какъ А. С. Давилевскiй?“ Изъ статьи „Русскiе писатели и писательницы, умершiе въ 1891 г.“ можно видеть, что Э. А. Клингенбергъ (впоследствiи Шанъ-Гирей) родилась въ 1815 г., след. въ 1831 г. ей было уже 16 летъ, а въ 1841—26, и, конечно, она могла блистать въ продолженiе десятилетняго промежутка времени. Нельзя также согласиться со многими хронологическими поправками г. Витберга. Такъ онъ говоритъ: „подъ 1830 г. въ дневнике Смирновой разсказывается о первомъ посещенiи ея Гоголемъ, приведеннымъ къ ней Жуковскимъ и Пушкинымъ“. Цитируется страница, где сказано: „Затемъ следуетъ несколько страницъ о событiяхъ после революцiи 1830 г., потомъ снова любопытное место о Гоголе“ и проч. Отъ предыдущаго отрывка все это отделено не только чертой, показывающей наглядно, что речь касается уже другого предмета, но и целымъ объяснительнымъ замечанiемъ, которое первыми же строками ясно показываетъ, что хронологическiя соображенiя, относящiя первую выписку изъ дневника къ 1830 г., окончены; а далее, на стр. 345, знакомство Гоголя съ Пушкинымъ ясно отнесено къ маю 1831 г., а не къ 1830 г. Также неверно указано, что на стр. 324 „Смирнова разсказываетъ, будто въ томъ же 1830 (?!) г. Жуковскiй говорилъ съ ней о Гоголе: на цитируемой странице нетъ никакого прiуроченiя выдержки именно къ 1830 г. На стр. 346 г. Витбергъ неправильно понимаетъ смыслъ предложенiя: „Плетневъ является въ переписке довереннымъ посредникомъ обоихъ писателей“, спрашивая: „о какомъ посредничестве Плетнева въ переписке Гоголя съ Пушкинымъ говоритъ г. Шенрокъ?“ Ясно, однако, что приведенныя слова имели смыслъ: . Затемъ г. Витбергъ, по нашему мненiю, находитъ мнимыя противоречiя въ характеристике отношенiй Гоголя къ матери у г. Шенрока, такъ какъ искренняя любовь къ матери и сравнительная откровенность съ ней не мешали Гоголю, подъ влiянiемъ сознаваемой имъ вины во время его первой поездки за-границу, стараться представить дело более извинительнымъ для него образомъ. Вообще, какъ намъ кажется, трудно требовать безусловнаго категорическаго признанiя искренности или неискренности всехъ поступковъ и словъ Гоголя. Также напрасно г. Витбергъ находитъ противоречiя въ выраженiяхъ: „Гоголь прiехалъ въ Петербургъ съ известнымъ мiросозерцанiемъ“ и „мiросозерцанiе у Гоголя было несколько смутное“: ведь известное мiросозерцанiе совсемъ не значитъ ясное. Далее, если г. Шенрокъ находитъ не разъясненнымъ и преувеличеннымъ у г. Кулиша различiе между нравственнымъ состоянiемъ Гоголя въ Нежине и въ Петербурге, не соглашаясь признать отсутствiе какихъ-либо точекъ соприкосновенiя между двумя последовательными перiодами жизни Гоголя, то это еще никакъ не можетъ обязать его не замечать въ разсматриваемое время ровно никакой перемены въ характере Гоголя.
На стр. 8—9 г. Витбергъ упрекаетъ г. Шенрока за то, что онъ пытается „установить приблизительно, что интересъ къ труду надъ „Вечерами“ возникъ у Гоголя въ апреле 1829 г., постепенно возрасталъ до поездки за-границу и затемъ на время значительно ослабеваетъ“. Но о томъ, что Гоголь собиралъ матерiалы для „Вечеровъ“ уже въ апреле 1829 г., можно видеть изъ письма отъ 30 апреля, где онъ проситъ прислать описанiе малороссiйскихъ обычаевъ, костюмовъ и проч.; а что Гоголю во время заграничной поездки было не до литературнаго труда, ясно само собой, подтверждается содержанiемъ относящихся къ этому времени писемъ и особенно отсутствiемъ въ нихъ прежнихъ упоминанiй и просьбъ о матерiалахъ, которые ему доставляли между прочимъ изъ дому его родные».
Къ этимъ вполне вернымъ замечанiямъ, какъ не исчерпывающимъ все-таки всехъ пунктовъ, о которыхъ говоритъ г. Витбергъ, прибавимъ несколько словъ. На стр. 5 г. Витбергъ упрекаетъ меня въ томъ, что я „не только не собралъ всего известнаго матерiала о Гоголе, но не воспользовался, какъ следуетъ, и темъ, на который ссылаюсь въ своей книге“. На это замечу, что, во-первыхъ, г. Витбергъ ограничивается голословнымъ заявленiемъ о неполноте собраннаго мною матерiала, и во-вторыхъ, что исполнить такую обширную задачу не такъ легко, какъ легко этого требовать; главное же, что я и самъ не сомневаюсь, что после моего труда могутъ оказаться некоторые пробелы, иначе я и не назвалъ бы свой трудъ „Матерiалами“. Следовательно, все это, очевидно, самыя пустыя придирки—7, теперь уже пополненъ нами во второмъ томе. Затемъ на стр. 9—11 мы находимъ целый рядъ самыхъ безцеремонныхъ передержекъ, или же самаго невероятнаго непониманiя; такъ, тамъ замечено, будто подъ 1830 г. (?!) въ дневнике Смирновой разсказано о первомъ посещенiи ея Гоголемъ, при чемъ г. Витбергъ цитируетъ въ подтвержденiе своихъ словъ страницу 323 моей книги, где — просимъ заметить это — 1830 г. ни разу даже не упоминается, а говорится тамъ напротивъ о событiяхъ, происходившихъ после 1830 г., что̀ ясно изъ конца предыдущей страницы„Смирнова разсказываетъ, будто въ томь же 1830 г. (?!) Жуковскiй говорилъ съ ней о Гоголе“, но изъ моей книги нигде не видно, что этотъ фактъ относится Смирновою именно къ 1830 г.; перепутать же и не понять можно положительно что́ угодно, и ни одинъ авторъ не можетъ иметь противъ этого гарантiи. Совершенно не понятно, откуда беретъ все это г. Витбергъ! После этого все обличительныя замечанiя о томъ, будто я „не твердъ въ гоголевской хронологiи“ и что вышла путаница, въ которой я „запутался въ хронологическихъ показанiяхъ А. О. Смирновой“, падаютъ сами собой, являясь или потешнымъ плодомъ непониманiя, или же безсовестной выдумкой, разсчитанной на то, что едва ли-де кто потрудится все это проверять!
На стр. 11, г. Витбергъ, возражая мне, весьма тонко и замечательно глубокомысленно изумляется: „какимъ образомъ май оказался летнимъ месяцемъ — непонятно“. Но вотъ что́ странно: въ своемъ возраженiи мне въ „Библiогр. Запискахъ“ (1892, VII) онъ самъ называетъ май летнимъ месяцемъ. Конечно, последнее я указываю лишь въ шутку, вполне сознавая основательность названнаго выше возраженiя и принося повинную: май въ самомъ деле весеннiй месяцъ по календарю; г. Витбергъ на этотъ разъ правъ.
На стр. 12 мой почтенный возражатель утверждаетъ, что Плетневъ не могъ видеться въ Петербурге съ Гоголемъ и Пушкинымъ летомъ 1831 г., на томъ основанiи, что онъ писалъ 19 iюля, что слишкомъ месяцъ не былъ въ Петербурге; но что́ же изъ этого? да ведь въ мае-то и въ начале iюня онъ былъ же тамъ! Это ужъ совсемъ, какъ говорится, изъ рукъ вонъ.
„тогда какъ тутъ же, въ примечанiи, я указываю на письмо его къ Н. Д. Белозерскому, свидетельствующее какъ-разъ о противоположномъ“. Но указываемое здесь мнимое противоречiе какъ нельзя проще объясняется психологически: будучи школьникомъ, Гоголь тяготился лицеемъ и не долюбливалъ его, впоследствiи же это чувство съ годами смягчилось и улеглось или даже и совсемъ исчезло. Такiе примеры встречаются въ жизни сплошь и рядомъ и удивляться этому, разумеется, вовсе нечего. Впрочемъ, далее на стр. 15, г. Витбергъ самъ признаетъ эту нелюбовь Гоголя къ школе, говоря, что въ неблагопрiятномъ впечатленiи, какое она произвела на лучшихъ изъ учениковъ заключается источникъ того недовольства, той „нелюбви“ къ школе, — которую авторъ указываетъ въ Гоголе. И такъ все дело было въ придирке.
На стр. 16 г. Витбергъ, упрекая меня въ бездоказательности того, что Гоголю во время заграничной поездки некогда было сосредоточиться на обработке своихъ произведенiй (см. „Н. В. Гоголь и его новый бiографъ“, стр. 16), пишетъ: „весьма возможно, что мысль о „чужихъ краяхъ“, явившаяся въ Петербурге у товарища Гоголя Высоцкаго и съ такимъ увлеченiемъ воспринятая Гоголемъ, находится въ связи съ этимъ впечатленiемъ“ (отъ нежинской исторiи). На это мы должны сказать, что еще более возможно, что мысль о „чужихъ краяхъ“ совсемъ не находилась въ связи съ нежинской исторiей, и что возражать следуетъ на основанiи фактовъ, а не наобумъ безъ всякаго основанiя не доверяетъ словамъ Данилевскаго, то еще менее можно доверять мутнымъ призракамъ его собственнаго воображенiя“.
На стр. 18 г. Витбергъ находитъ неверными мои слова, что Гоголь сделалъ гораздо меньше того, къ чему былъ призванъ, и притомъ сделалъ это въ значительной мере благодаря Белинскому, сумевшему взростить брошенныя имъ семена и дать имъ новую жизнь“. Г. Витбергъ возражаетъ: „Что Белинскiй взростилъ брошенныя Гоголемъ семена, это до некоторой степени верно; но это вовсе не относится къ литературной деятельности самого Гоголя. Это важно для исторiи развитiя художественнаго пониманiя въ русскомъ обществе, передъ которымъ Белинскiй, действительно, явился истолкователемъ гоголевскихъ созданiй. Темъ не менее это еще не даетъ намъ права говорить о влiянiи Белинскаго на самого Гоголя и на характеръ и содержанiе его поэтическаго творчества“. На это ответимъ, что г. Витбергъ возражаетъ въ конце своей тирады лишь на собственное неверное пониманiе моихъ словъ. На стр. 19—20 г. Витбергъ отрицаетъ, что письма Гоголя 1829—1830 г. проникнуты мистическими размышленiями о своей участи, о действiи Промысла и проч. Противъ слова „мистически“ г. Витбергъ совершенно неуместно ставитъ знаки вопроса и восклицанiя, которые доказываютъ только смутное пониманiемъ дела, ибо некоторыя размышленiя Гоголя ужъ тогда были въ самомъ деле мистическiя.
На стр. 20 г. Витбергъ придирается къ одному ничтожному стилистическому недосмотру, выхваченному изъ „объемистой“, по его же выраженiю, моей книги, тогда какъ самъ онъ въ своей не „объемистой“ брошюре на первой же странице и въ первыхъ же строкахъ выражается положительно безграмотно: „указавъ на главнейшiя погрешности въ этой книге“, говоритъ г. Витбергъ, — „я заявилъ, что въ “ [ихъ?] (чего же этого?! того, что г. Витбергъ указалъ какiя-то погрешности?), „ее следуетъ подвергнуть более подробному и обстоятельному разсмотренiю“ и проч. Также въ первыхъ строкахъ одной маленькой статейки онъ даетъ блестящiе образцы своего „витберговскаго слога“: появившiеся „Очерки“ г. Морозова, „превратившiеся“ и прочее. И этотъ г. Витбергъ толкуетъ о стиле!
На стр. 21—22 мне сделанъ упрекъ, что я сказалъ: „Не слыхавъ, вероятно, о происхожденiи своей фамильной прибавки, Гоголь впоследствiи отбросилъ ее, говоря, что онъ не знаетъ, откуда она взялась, что ее поляки выдумали“. — Какъ же не знаетъ“, — неудачно пускается разсуждать г. Витбергъ, „когда самъ же говоритъ, что поляки ее выдумали“. Пожалуй, въ нашихъ словахъ и есть здесь вначале не большая неточность, которую теперь же мы исправляемъ ниже въ опечаткахъ: Гоголь не сказалъ именно, что не знаетъ происхожденiя своей прибавочной фамилiи (см. „Современникъ“, 1854, III, 86); но, конечно, ничемъ не можетъ быть доказано, что Гоголю была известна действительно его родословная„ее поляки выдумали“ можетъ означать скорее, если не догадку, то простую шутку со стороны Гоголя. Последнее кажется намъ вероятнее. Во всякомъ случае это дело по меньшей мере спорное.
На стр. 33 г. Витбергъ упрекаетъ меня въ томъ, что изъ моихъ словъ о школьномъ перiоде жизни Гоголя вытекаетъ такое заключенiе: „Гоголь самый даровитый изъ всехъ тогдашнихъ учениковъ Нежинской гимназiи, почти ничего не усвоивъ изъ гимназическаго курса, обязанъ въ своемъ развитiи беседамъ съ немногими избранными товарищами, которые все были ниже его по дарованiю“. На этотъ разъ г. Витбергъ уже понялъ мои слова, но не догадался, что даровитый человекъ можетъ уступать въ развитiи менее даровитому.
На стр. 35 г. Витбергъ усматриваетъ небывалое противоречiе въ следующихъ словахъ моихъ (на стр. 154): „жизнь въ Петербурге произвела значительную перемену въ характере Гоголя“ — и на следующей странице, что мненiе г. Кулиша о той же перемене „несколько грешитъ односторонностью, такъ какъ именно представляетъ обобщенiе, сделанное на основанiи однихъ внешнихъ признаковъ“. Но какое же тутъ опять противоречiе? Разве не ясно, что я говорю только, что г. Кулишъ судитъ односторонне, а ведь это еще вовсе не значитъ не верно. Снова спрашиваемъ: какъ же надо писать, чтобы г. Витбергу были доступны все эти, повидимому, столь не сложные оттенки мысли.
На стр. 36 г. Витбергъ, какъ мы уже говорили выше, придирается къ показавшимся ему противоречивыми замечанiямъ моимъ о мiровоззренiи Гоголя; но тамъ онъ заметилъ по крайней мере неоговоренную въ опечаткахъ неточность выраженiя: „въ позднейшую пору своей деятельности, Гоголь определенно выразилъ взглядъ на задачу всей своей жизни, къ которой стремился чуть не съ детства, но которую более сознательно уяснить себе былъ въ силахъ лишь значительно позднее“. По недосмотру на стр. 3 нашего труда остался неисправленнымъ при перепечатке изъ книги „Ученическiе годы Гоголя“ пропускъ слова „более“.
Наконецъ, ниже, на той же странице, приведены следующiя выдержки изъ моего труда: „задача будущей полной бiографiи должна заключаться въ определенiи того, что̀ можетъ быть выделено и принято изъ показанiй Гоголя въ его „Авторской Исповеди“ за достоверное, что̀ было имъ действительно сознаваемо и правдиво передано, и что̀ явилось подъ влiянiемъ неблагопрiятныхъ мненiй и нападокъ“ и проч. „На стр. 221“, говоритъ г. Витбергъ, — «находимъ какъ разъ обратное. Приводя несколько строкъ изъ «Авторской Исповеди», авторъ говоритъ по ихъ поводу: «Эти слова, вышедшiя изъ устъ писателя въ такую минуту, когда онъ всего менее былъ расположенъ къ притворству, высказывая съ горечью то, что́ давно уже наболело на сердце и было плодомъ давняго убежденiя, “ и проч. Но тутъ нетъ противоречiя: стоитъ только поставить курсивъ тамъ, где онъ долженъ быть, а не тамъ, где ставитъ его г. Витбергъ, и все будетъ какъ нельзя более ясно: Самъ же г. Витбергъ приводитъ следующiя мои строки после слова нападокъ (въ предыдущей цитате): „нападокъ, посыпавшихся на него со всехъ сторонъ и заставившихъ “. Вотъ въ этомъ и дело: нападки заставили Гоголя во многихъ (но опять ) отношенiяхъ взглянуть на себя и свое прошлое иначе. Именно поэтому и надо стараться выделить достоверное отъ недостовернаго, и притомъ недостовернаго не въ силу заведомаго обмана, а невольной перемены взглядовъ, что̀ нисколько не мешаетъ признанiю его искренности въ той же „Авторской Исповеди“.
Мы нарочно не оставили безъ ответа ни единаго изъ возраженiй г. Витберга, чтобы не было никакого повода думать, будто мы замалчиваемъ изъ нихъ более вескiя; но, конечно, опровергнуть нельзя было въ несколькихъ строкахъ (темъ более, что везде почти приходится делать выписки для того, чтобы разъяснить искаженiя). Въ этомъ невольномъ нашемъ грехе и просимъ извиненiя у читателей.
возможно, что и въ предлагаемомъ томе онъ будетъ, при помощи всевозможныхъ натяжекъ, отыскивать ихъ и даже, быть можетъ, выпуститъ еще брошюру подъ заглавiемъ: „Н. В. Гоголь и второй томъ его новой бiографiи“. Въ виду того, что продолженiе полемики только портило бы страницы нашего труда, заявляемъ теперь же, что мы не считаемъ ее впредь для себя обязательной, въ особенности въ случае повторенiя подобнаго же непониманiя, соединеннаго съ несокрушимой самоуверенностью, которая поневоле заставляетъ насъ безъ особой деликатности указывать г. Витбергу его комическiе промахи. Быть можетъ, и въ предлагаемомъ томе г. Витбергъ осудитъ противоречiе, состоящее въ томъ, что на стр. 154-й, согласно имеющимся въ литературе даннымъ, я говорю, что у Жуковскаго литературные вечера были по субботамъ, а на стр. 203 привожу безъ оговорокъ показанiе покойнаго графа Соллогуба о томъ, что собранiя эти происходили по пятницамъ. Не имея времени и данныхъ для устраненiя этого ничтожнаго противоречiя, предоставляю любознательности г. Витберга доискаться, ошибся ли Соллогубъ, въ противность всемъ другимъ сведенiямъ, называя по памяти прiемнымъ днемъ Жуковскаго пятницу, или же вечера у Жуковскаго бывали сначала по пятницамъ, а позднее по субботамъ, или же, можетъ, наоборотъ. Можетъ быть также, г. Витбергъ, не обративъ вниманiя на наши разъясненiя, что Гоголь постепенно прiобреталъ въ Петербурге житейскую опытность, выпишетъ, въ качестве противоречивыхъ, такiя выраженiя въ нашей книге, какъ: „Гоголь не могъ сначала даже установить необходимый масштабъ своихъ расходовъ и въ самомъ перечисленiи неизбежныхъ тратъ указываетъ многое, противъ чего можно было бы возразить“ (стр. 9), и замечанiе на стр. 20 о томъ, что, после уже прiобретенiя известной степени опытности, „траты его были умеренныя“. Между обоими этими замечанiями есть еще третье, на стр. 15, где сказано, что „Гоголь постепенно научился отказывать себе въ томъ, что̀ казалось ему заманчивымъ и необходимымъ“. Также г. Витбергъ, прочитавъ на стр. 51 следующiя слова: „Гоголь въ кружке нежинцевъ являлся истинно добрымъ товарищемъ“, усмотритъ въ нихъ, быть можетъ, „капитальное противоречiе“ съ моимъ возраженiемъ его утвержденiю, будто „характеръ Гоголя былъ “. Но нельзя же, во избежанiе подобныхъ недоразуменiй, объяснять на каждой странице самыя элементарныя вещи, что напр. открытымъ можно назвать человека, котораго искренность является вообще господствующей чертой характера въ его сношенiяхъ съ людьми, или что самый скрытный человекъ иногда и при известныхъ условiяхъ можетъ быть сравнительно откровеннымъ.
Прибавлю еще, что г. Витбергъ напрасно принялъ на свой счетъ мое замечанiе, что не следуетъ, касаясь интимной жизни писателя, „переходитъ отъ разъясненiя къ суду“. Онъ могъ бы, справившись, убедиться, что слова эти перепечатаны изъ моего возраженiя г-же Белозерской въ „Историческомъ Вестнике“, 1889, II, стр. 386, когда я совсемъ ничего не зналъ о г. Витберге: такимъ образомъ и здесь онъ выказалъ проницательность, достойную гоголевскаго Аммоса Федоровича.
Отме„Русской Жизни“ (1891, № 39) г. Витбергъ хотелъ навязать мне несуществующiя противоречiя относительно датъ, определяющихъ начало знакомства Гоголя съ Пушкинымъ, о чемъ я съ удивленiемъ упомянулъ въ 3-ьемъ примеечанiе мое г. Витбергъ оставилъ безъ ответа; но въ статье своей: „Н. В. Гоголь въ 1831 г.“ онъ отмечаетъ слова мои, ечивыми, уже какъ тождественныя, ссылаясь рядомъ на те же самыя страницы, между которыми прежде усматривалъ противоречiе. (Ср. „Русская Жизнь“, 1891, № 39 и „Историч. Ве“, 1892, VI, 671 примеч.). Не есть ли это явное доказательство одного только желанiя придираться во что̀ бы то ни стало?!