РАЗБОРЪ ЛЕКЦІИ ГОГОЛЯ ОБЪ АЛЬ-МАМУНЕ.
Мы видели, что конецъ профессорской деятельности нисколько не походилъ на его блестящее начало, на сравнительно эффектную первую лекцiю.
Но то была вступительная лекцiя, на которой присутствовалъ ректоръ университета Плетневъ и къ которой, по вполне понятному обычаю всехъ профессоровъ, Гоголь, что̀ называется, приготовился на славу. На эту лекцiю следуетъ смотреть такимъ образомъ какъ на светлое исключенiе въ ряду тусклыхъ обыденныхъ университетскихъ чтенiй Гоголя, какъ на нее действительно и смотрели его слушатели. Другою блестящею лекцiей Гоголя былъ напечатанный потомъ въ „Арабескахъ“ очеркъ „Аль-Мамунъ“. Она, какъ известно, прочитана была въ присутствiи Жуковскаго и Пушкина. Недаромъ, конечно, именно эти две показавшiяся слушателямъ увлекательными лекцiи появились потомъ въ печати. Очевидно, что Гоголь могъ бы превосходно читать курсъ, если бы ученый багажъ его давалъ ему больше простора. Не онъ одинъ, конечно, посвятилъ вступительной лекцiи несоразмерно бо̀льшее количество труда сравнительно съ обыкновенными чтенiями; но его лучшiя лекцiи доказывали только, что , Гоголь носилъ въ себе, такъ сказать, известную возможность быть хорошимъ профессоромъ, — никакъ не более. Вступительная лекцiя его могла быть эффектнее и лучше большинства обыкновенныхъ вступительныхъ чтенiй, о чемъ мы и имеемъ указанное свидетельство его слушателя; но для успеха постоянныхъ занятiй со студентами ему нужны были бы, по крайней мере, годы упорнаго подготовительнаго труда, недостатокъ котораго делалъ его лекцiи безсодержательными, вялыми и скучными. Не удивительно, что Гоголь имелъ сравнительно больше успеха въ Патрiотическомъ институте и на частныхъ урокахъ, где требованiя были ограниченнее, но для университетской кафедры онъ былъ совсемъ не готовъ и долженъ былъ для спасенiя репутацiи прибегать къ ходульнымъ эффектамъ. Чтобы понять всю естественность этого явленiя, достаточно бросить взглядъ на его лекцiю „Аль-Мамунъ“, прочитанную имъ въ университете въ присутствiи Жуковскаго и Пушкина.
„поэтическое угощенiе“ двухъ друзей-поэтовъ. Это ясно уже изъ того, что, не зная времени прiезда обоихъ друзей поэтовъ въ университетъ, Гоголь держалъ на готове блестяще обработанную лекцiю, которую и прочелъ, когда они прiехали, нисколько не заботясь о связи ея съ излагаемымъ курсомъ. По словамъ Иваницкаго, эта лекцiя была прочтена Гоголемъ, „какъ говорится, “. Темъ не менее она произвела сильное и благопрiятное впечатленiе на слушателей, а Жуковскiй и Пушкинъ нашли ее увлекательной. Но если мы присмотримся ближе къ этой казовой лекцiи Гоголя, то мы тотчасъ же увидимъ въ ней все отличительныя особенности и въ частности главные недостатки его обычныхъ чтенiй, хотя въ данномъ случае недостатковъ было по количеству все-таки, конечно, несравненно меньше, нежели въ его обыденныхъ чтенiяхъ.
Укажемъ прежде несомненное достоинство этой лекцiи, заключающееся въ томъ, что въ ней Гоголь даетъ живую и яркую характеристику какъ самого Аль-Мамуна, такъ и всего арабскаго государства во время его правленiя. Подобно тому, какъ въ теорiи Гоголь требовалъ отъ профессора блестящаго, живого и увлекательнаго изложенiя, такъ онъ въ самомъ деле на этотъ разъ осуществилъ свою мысль и на практике. Но надо обратить вниманiе на всю ослепительную роскошь неожиданныхъ и эффектныхъ сравненiй, на обдуманность и изысканную меткость каждаго выраженiя отдельно, наконецъ на пышную обработку всей лекцiи до последней степени блеска и лоска и особенно на изящный поэтическiй колоритъ, старательно придаваемый Гоголемъ всему чтенiю, — чтобы понять, что такого рода успехъ могъ быть исключительнымъ, что здесь профессоръ, съ необычайной роскошью расточая эффекты и украшенiя речи, все свое уменье и талантъ. Такъ матерiала, на который является чуть не ежедневный спросъ, и не можетъ посвятить все силы одной-двумъ лекцiямъ. Соединенiе увлекательнаго красноречiя въ томъ духе, какъ мы видимъ у Гоголя, и равномерной содержательности, и кроме того строго выдержанная обработка курса дело вовсе не легкое, и оно-то было совершенно не подъ силу нашему писателю. Но и въ самомъ „Аль-Мамуне“ встречаются повторенiя и такое неумеренное злоупотребленiе эффектами, которое очень скоро могло бы показаться избитымъ. Сто́итъ только обратить вниманiе на слишкомъ частое повторенiе въ „Аль-Мамуне“ такихъ словъ и выраженiй, какъ, напр., государство музъ, блестящая эпоха, колоссальное воображенiе, огненныя страницы, музыка ученыхъ толкованiй и тонкостей, „чудный народъ не шелъ, а летелъ къ своему развитiю“, и проч. Такiе эпитеты, какъ блестящiй, огненный, пламенный, грозный, колоссальный, величественный, возвышенный, чудесный, встречаются у Гоголя въ этой лекцiи на каждомъ шагу. Некоторыя такiя выраженiя повторены въ ней два или несколько разъ, напр., воображенiе арабовъ дважды названо колоссальнымъ, и кроме того, мы встречаемъ еще въ третiй разъ подобное же выраженiе: „воображенiе араба слишкомъ потопляло тощiе выводы холоднаго ума“; объ энтузiазме арабовъ упоминается несколько разъ, и проч. Однажды прочтенная съ воодушевленiемъ такая лекцiя, преисполненная, такъ сказать, кричащихъ эффектовъ, при известномъ искусстве произнесенiя, наконецъ при уменiи сгладить это нагроможденiе разсыпанныхъ съ излишней расточительностью украшенiй, могла быть въ самомъ деле увлекательной; но постоянное повторенiе все техъ же громкихъ эпитетовъ и техъ же прiемовъ и красокъ скоро должно было бы уронить лекцiи Гоголя во мненiи слушателей, тогда какъ онъ надеялся преимущественно на этомъ внешнемъ блеске основать успехъ своихъ чтенiй. Заразить и увлечь своихъ слушателей интересомъ къ предмету и постоянно поддерживать въ нихъ искру воодушевленiя онъ могъ бы, пожалуй, напитавшись темъ энтузiазмомъ, о которомъ онъ такъ охотно любитъ упоминать; но именно этого-то энтузiазма у него и быть не могло на самомъ деле, потому что его вниманiе разделялось между многими излюбленными предметами и занятiями, изъ которыхъ иныя были гораздо более близки его сердцу, нежели исторiя. Наконецъ „исторiя не романъ, и мiръ не садъ, где все должно быть прiятно; она изображаетъ действительный мiръ“, какъ говоритъ Карамзинъ, и эффекты встречаются въ ней вовсе не въ такой мере, чтобы ихъ расточать безъ счета или сыпать ими, какъ изъ рога изобилiя, вследствiе чего, для постояннаго успеха своихъ чтенiй въ этомъ роде, Гоголю пришлось бы ихъ придумывать и изыскивать при помощи разныхъ натяжекъ. Хорошо, сосредоточивъ все эффекты въ одной и двухъ лекцiяхъ, где къ услугамъ лектора являются пальмы, фонтаны, дворцы, Магометовъ рай и проч., очаровать и поразить слушателей однажды; но наполнять сплошными эффектами все лекцiи физически не возможно. Не следуетъ притомъ думать, что Гоголь создавалъ эти лекцiи, повинуясь вдохновенiю, какъ поэтъ-художникъ; намъ кажется, что такимъ плодомъ поэтическаго его вдохновенiя можно считать, напр., отрывокъ „Жизнь“, но никакъ не те университетскiя чтенiя, надъ которыми онъ работалъ собственно по обязанностямъ профессiи...
После разсказа о томъ, какъ студентовъ очаровала вступительная лекцiя Гоголя и съ какимъ нетерпенiемъ ждали они следующей, онъ продолжаетъ: „Гоголь прiехалъ довольно поздно и началъ лекцiю фразой: „Азiя была какимъ-то народовержущимъ вулканомъ“. Потомъ поговорилъ немного о великомъ переселенiи народовъ, но такъ вяло, безжизненно и сбивчиво, что скучно было слушать, и мы не верили сами себе, тотъ-ли это Гоголь, который на прошлой неделе прочелъ такую блистательную лекцiю. Наконецъ, указавъ намъ на кое-какiе курсы, где мы можемъ прочесть объ этомъ предмете, онъ раскланялся и уехалъ. Вся лекцiя продолжалась 20 минутъ. Следующiя лекцiи были въ томъ же роде, такъ что мы совершенно наконецъ охладели къ Гоголю и аудиторiя его все больше и больше пустела. Но вотъ однажды — это было въ октябре — ходимъ мы по сборной зале и ждемъ Гоголя. Вдругъ входятъ Пушкинъ и Жуковскiй. Отъ швейцара, конечно, они ужъ знали, что Гоголь еще не прiехалъ, и потому, обратясь къ намъ, спросили только, въ которой аудиторiи будетъ читать Гоголь. Мы указали на аудиторiю. Пушкинъ и Жуковскiй заглянули въ нее, но не вошли, а остались въ сборной зале. Черезъ четверть часа прiехалъ Гоголь, и мы, вследъ за тремя поэтами, вошли въ аудиторiю и сели по местамъ. Гоголь взошелъ на кафедру, и, какъ говорится, ни съ того, ни съ другого, началъ читать взглядъ на исторiю Аравитянъ. Лекцiя была блестящая, въ такомъ-же роде, какъ и первая. Она вся изъ слова въ слово напечатана въ „Арабескахъ“. Видно, что Гоголь зналъ заранее о намеренiи поэтовъ прiехать къ нему на лекцiю, и потому приготовлялся угостить ихъ поэтически. После лекцiи Пушкинъ заговорилъ о чемъ-то съ Гоголемъ, но я слышалъ одно только: „увлекательно“! Все следующiя лекцiи Гоголя были очень сухи и скучны; ни одно событiе, ни одно лицо историческое не вызвало его на беседу живую и одушевленную... Какими-то сонными глазами смотрелъ онъ на прошедшiе века и отжившiя племена. Безъ сомненiя, ему самому было скучно, и онъ виделъ, что скучно и его слушателямъ. Бывало, прiедетъ, поговоритъ съ полчаса съ кафедры, уедетъ, да ужъ и не показывается целую неделю, а иногда и две. Потомъ опять прiедетъ, и опять та же исторiя. Такъ прошло время до мая“…*
Сведенiе это заимствуемъ изъ статьи В. П. Гаевскаго („Совр.“, 1852, № 10, смесь, стр. 145), въ общей характеристике профессорской деятельности Гоголя, совершенно согласной со всеми другими источниками:
„Какъ преподаватель, Гоголь не имелъ большихъ достоинствъ. Сначала онъ горячо принялся за исполненiе обязанностей своего званiя; онъ смотрелъ на свою обязанность не какъ на средство къ жизни, но какъ на цель, какъ на призванiе; онъ хотелъ даже совершенно посвятить себя ученому званiю, но деятельность его, требовавшая другого поприща, ослабела; онъ чувствовалъ себя не въ своей сфере и долженъ былъ навсегда разделаться съ несвойственнымъ и наскучившимъ ему занятiемъ. Лекцiи Гоголя, по словамъ присутствовавшихъ на нихъ, не отличались особеннымъ знанiемъ дела или новостью взгляда, но блестящее изложенiе и уменiе владеть вниманiемъ слушателей были главными достоинствами молодого адъюнкта. Какого мненiя о своихъ лекцiяхъ былъ самъ Гоголь, — не знаемъ, но вотъ фактъ, доказывающiй, что онъ не слишкомъ доверялъ себе въ этомъ отношенiи. Говорятъ, что Гоголь просилъ Пушкина и Жуковскаго прiехать какъ-нибудь къ нему на лекцiю. Оба поэта, очень долго собиравшiеся воспользоваться приглашенiемъ, явились въ университетъ. Поэты нашли полную аудиторiю студентовъ, но Гоголя еще не было; они решились его дожидаться, но прождали напрасно, потому что Гоголь вовсе не явился“. Следовательно, Жуковскiй и Пушкинъ дважды прiезжали въ университетъ для слушанiя Гоголя.