ДРАМАТИЧЕСКІЯ ПРОИЗВЕДЕНІЯ ГОГОЛЯ.
(Заметки и наблюденiя).
ДРАМАТИЧЕСКІЯ ПРОИЗВЕДЕНІЯ ГОГОЛЯ.
(Общiя замечанiя).
I.
жесты, прiемы, самый складъ речи наиболее близкихъ ему лицъ, но часто даже едва уловимыя внутреннiя ихъ черты, — рано или поздно не могла не увлечь его въ область драматической поэзiи. Создавать изъ предполагаемыхъ разговоровъ живыя, глубоко комическiя сцены и положенiя — во всю жизнь, съ самаго детства, было потребностью и любимымъ развлеченiемъ нашего писателя. Въ многочисленныхъ воспоминанiяхъ о немъ безпрестанно встречаются разсказы о томъ, какъ онъ юношей превосходно копировалъ своихъ профессоровъ, разныхъ знакомыхъ своей матери, а въ зрелыхъ годахъ съ необычайною легкостью рисовалъ передъ своими собеседниками во весь ростъ людей, чемъ-нибудь остановившихъ на себе его вниманiе, отъ знаменитаго итальянскаго ученаго Меццофанти до последняго полового на постояломъ дворе Часто при этомъ, благодаря мимике и другимъ способамъ непосредственной передачи множества мелкихъ, но характеристическихъ оттенковъ речи изображаемыхъ лицъ, последнiя съ такою яркостью выступали передъ глазами слушателей, что неизвестныя или даже вымышленныя лица представлялись имъ давними знакомцами. Мысль воспользоваться этимъ счастливымъ даромъ впервые блеснула Гоголю после его перваго успешнаго литературнаго дебюта въ начале тридцатыхъ годовъ. Съ этихъ поръ онъ не оставлялъ комедiи до времени исключительнаго погруженiя въ главную задачу своей жизни — въ созданiе „Мертвыхъ Душъ“.
При изученiи драматическихъ произведенiй Гоголя, служившихъ всегда отраженiемъ накопившихся въ душе его художественныхъ о́бразовъ, захваченныхъ его памятью въ разное время и при различныхъ обстоятельствахъ, весьма существенную трудность представляетъ недостатокъ вполне точныхъ хронологическихъ данныхъ о томъ, въ какой последовательности и какъ именно создавались и обработывались они авторомъ. Такiя трудности почти вовсе неизвестны изследователямъ Пушкина и большинства другихъ писателей и объясняются прежде всего неопределенностью датъ, указываемыхъ въ разныхъ местахъ самимъ Гоголемъ, а часто даже и совершеннымъ ихъ отсутствiемъ. При такихъ условiяхъ неудивительно, что даже после прекрасныхъ и вполне обстоятельныхъ примечанiй къ сочиненiямъ Гоголя академика Н. С. Тихонравова, вопросъ все-таки не можетъ считаться безусловно исчерпаннымъ, и мы позволимъ себе поэтому высказать съ своей стороны несколько новыхъ соображенiй о времени появленiя драматическихъ пьесъ изъ-подъ пера автора и ихъ отношенiй къ другимъ произведенiямъ нашего писателя. Намъ кажется, что на помощь въ данномъ случае можно до некоторой степени призвать последовательность въ появленiи въ разныхъ произведенiяхъ Гоголя одинаковыхъ или сходныхъ художественныхъ о̀бразовъ, преимущественно занимавшихъ въ тотъ или другой перiодъ его творческую фантазiю, также пересмотръ матерiаловъ для заимствованныхъ имъ сюжетовъ, и, наконецъ, не следуетъ забывать, что, подобно другимъ произведенiямъ, и драматическiя пьесы Гоголя создавались постепенно изъ техъ первоначальныхъ отрывочныхъ набросковъ, которые сохранились въ записныхъ книжкахъ автора. Наметивъ здесь довольно широкую, можетъ быть, программу для изследованiй о Гоголе въ данномъ направленiи, мы не принимаемъ на себя, однако, нелегкаго труда исполнить ее во всемъ объеме, и ограничимся только указанiемъ
Комедiя, начиная съ 1832 г., надолго становится любимымъ предметомъ и главной задачей творчества Гоголя. Къ лету этого года, какъ мы знаемъ изъ воспоминанiй Аксакова, у него сложился уже вполне определенный и замечательно верный взглядъ на задачи и сущность этого рода поэзiи, безъ всякаго сомненiя, не только подсказанный светлымъ инстинктомъ художника, но зрело обдуманный и серьезно выработанный упорнымъ и сознательнымъ трудомъ мысли. Соображенiя, высказанныя Гоголемъ Аксакову случайно и мимоходомъ, при всей ихъ простоте и непритязательности, произвели на этого опытнаго и умнаго литератора впечатленiе какого-то новаго слова, какого-то художественнаго откровенiя. Съ другой стороны, въ набросанныхъ Гоголемъ въ 1832 г. „Матерiалахъ общихъ“ мы находимъ такiя мысли, которыя проливаютъ некоторый светъ на то направленiе, въ какомъ онъ предполагаетъ создавать свои комедiи, выработанное, въ свою очередь, жизненнымъ опытомъ и наблюденiями автора. Въ „Матерiалахъ общихъ“ у Гоголя значится: „Старое правило: уже хочетъ достигнуть, схватить рукою, какъ вдругъ помешательство и отдаленiе желаемаго предмета на огромное разстоянiе“. Эти незначительныя, повидимому, слова являются, въ самомъ деле, программой для всей драматической деятельности Гоголя и везде они применяются къ главному герою комедiи. Вспомнимъ городничаго, Ихарева и чиновника, помешавшагося отъ неполученiя ожидаемаго ордена. Мало того: и въ эпическихъ произведенiяхъ Гоголя нередко повторяется то же самое („Шинель“, „Мертвыя Души“). Также всецело могутъ быть отнесены къ каждой изъ комедiи Гоголя следующiя затемъ строки въ общихъ матерiалахъ: „Внезапное или неожиданное открытiе, дающее вдругъ всему делу новый оборотъ или озарившее его новымъ светомъ“. Указанное обстоятельство даетъ намъ право остановиться на некоторыхъ общихъ особенностяхъ всехъ драматическихъ пьесъ Гоголя.
II.
Главной особенностью натуры Гоголя была его глубокая оригинальность, резко выделявшая его изъ толпы и оставившая яркiй отблескъ на его сочиненiяхъ. Всегда и везде онъ оставался въ строгомъ смысле слова самимъ собой, съ своей характерной, чисто-нацiональной украинской нравственной физiономiей, нисколько не принимая того спецiальнаго отпечатка, который налагаютъ почти на каждаго профессiя, обстановка, условiя жизни. При встрече каждый виделъ въ немъ прежде всего малороссiянина; но трудно было бы заметить въ его характерной малороссiйской фигуре отраженiе какихъ-либо типическихъ признаковъ бывшаго чиновника, профессора или писателя. Такимъ же оригинальнымъ самородкомъ являлся Гоголь въ своей литературной деятельности, въ своемъ творчестве, по глубоко-справедливому замечанiю одного критика, находившаго что „въ развитiи своемъ Гоголь былъ независимее отъ постороннихъ влiянiй, нежели какой-либо другой изъ первоклассныхъ писателей“. Эту-то самобытность его натуры и таланта необходимо иметь въ виду прежде всего, въ какомъ бы мы отношенiи ни стали разсматривать Гоголя.
Какъ писатель драматическiй, кроме обычныхъ его свойствъ тонкой наблюдательности, уменiя въ высокой степени правдиво, просто и ярко воспроизводить окружающую жизнь, Гоголь отличается еще темъ, что у него комическое положенiе действующихъ лицъ обыкновенно создается не внешними условiями и не одной только въ нихъ комической-стороной, какъ-то: алчностью, невежествомъ, хвастовствомъ; въ комическое положенiе не фатально Какъ бы наблюдая ихъ съ особенно выгодной позицiи, авторъ видитъ ихъ сразу со всехъ сторонъ, тогда какъ обыкновенному взору были бы доступны лишь некоторыя. Комизмъ безпрестанно поддерживается и возвышается во все продолженiе действiя явной неспособностью действующихъ лицъ смотреть на свое положенiе просто и разумно, тогда какъ, благодаря тонкой проницательности автора и искусному руководству имъ зрителей, это становится легко для самаго зауряднаго изъ последнихъ. Верхъ совершенства представляетъ въ этомъ отношенiи известная встреча Хлестакова и городничаго; но съ не менее поразительной яркостью выступаетъ это искусство во всей пьесе „Театральный Разъездъ“, где мненiя и толки, не только возможные, но существовавшiе на самомъ деле и даже не казавшiеся въ свое время особенно уродливыми и безобразными, эти самые безцветные и пустые толки, озаренные могучей силой истиннаго комизма, безъ всякой натяжки и, темъ более, карикатуры, выдаютъ головой техъ, кемъ они высказывались; мало того, во многомъ они должны быть призваны имеющими общечеловеческое значенiе и возможными всюду и во все времена, такъ какъ, передавая ихъ въ художественной форме, авторъ вместе съ темъ умелъ схватить вообще типическiя черты взглядовъ и сужденiй пестрой толпы, высказываемыхъ подъ свежимъ впечатленiемъ спектакля.
Другой, не менее важной отличительной особенностью драматическихъ произведенiй Гоголя можно считать то, что заблужденiя комическихъ лицъ представляются у него последнимъ темъ убедительнее и несомненнее, чемъ невероятнее кажутся они при нормальномъ взгляде на вещи, — и при всемъ томъ Гоголь ни мало не впадаетъ въ карикатуру и ни на шагъ не отступаетъ отъ требованiй самаго строгаго реализма. Во многихъ герояхъ Островскаго единственнымъ или значительно преобладающимъ источникомъ комизма служитъ ихъ самодурство, забитость и проч.; у Гоголя комизмъ Хлестакова или городничаго заключается не въ одномъ хвастовстве и легкомыслiи перваго или въ преступной корыстности последняго, но оба они, кроме того, различнымъ образомъ безпрестанно обращены къ зрителямъ съ комическихъ сторонъ, такъ какъ имъ не удается прямо взглянуть на вещи и увидеть ихъ въ настоящемъ свете, какъ это часто бываетъ и въ жизни, но лишь раскрывается въ ней слишкомъ поздно. Вообще, конечно, эта способность толково и просто взглянуть на дело встречается въ действительности несравненно реже, нежели какъ это могло бы казаться съ перваго взгляда, и изображенiемъ этого, въ высокой степени жизненнаго и реальнаго, явленiя пользовался Гоголь въ своихъ комедiяхъ въ самыхъ широкихъ размерахъ. „Не грозная действительность“ — говоритъ Белинскiй о городничемъ — „а призракъ, фантомъ, или, лучше сказать, тень отъ страха виновной совести должны были наказать человека призраковъ“. Жертвы обмановъ въ комедiяхъ Гоголя попадаютъ въ свое жалкое положенiе обыкновенно не въ силу чьего-либо злого умысла, который если и бываетъ иногда въ наличности, то не иначе, какъ играя второстепенное значенiе въ ходе пьесы, но въ силу целаго естественнаго сцепленiя обстоятельствъ и возбуждаемыхъ ими недоразуменiй, главнымъ же образомъ, по вине собственной „Ревизоре“, ясно уже изъ того, что также и въ другихъ пьесахъ Гоголя комическiя лица видятъ себя въ конце пьесы одураченными и опозоренными . Какъ въ „Ревизоре“ для городничаго не остается больше никакого утешенiя, кроме расточаемыхъ имъ самому себе брани и упрековъ, такъ точно въ „Игрокахъ“ Ихаревъ принужденъ сознаться, что положенiе каждаго мошенника, разсчитывающаго на свою „тонкость ума и развитiе“, благодаря которымъ онъ надеется всехъ обмануть и не быть обманутымъ самому, всегда непрочно, потому что того и гляди „тутъ же, подъ бокомъ, отыщется плутъ, который тебя переплутуетъ, мошенникъ, который за одинъ разъ подорветъ строенiе, надъ которымъ работалъ несколько летъ“. Этого недостаточно; онъ принужденъ сознаться, что дела поправить невозможно: винить некого и жаловаться онъ не имеетъ права, такъ что совершенно напраснымъ оказывается его отчаянный и безсильный вопль: „законъ! законъ! законъ призову!“ Въ этомъ убiйственномъ сознанiи своей вины и безпомощности какъ городничаго, такъ и Ихарева, и заключается глубокая нравственная идея, положенная авторомъ въ основу обеихъ комедiй. Въ комедiи „Владимiръ 3-й степени“ также, по первоначальному замыслу Гоголя, мнимоделовой человекъ, Иванъ Петровичъ, долженъ былъ кончить сумасшествiемъ, когда всплывшiя наружу его нечистыя проделки убили въ немъ надежду на вожделенную награду, и онъ съ горя вообразилъ себя самого не доставшимся ему, несмотря на все старанiя, орденомъ. Въ развязке всехъ этихъ комедiй Гоголя въ самомъ деле является „неожиданное открытiе, дающее вдругъ всему делу новый оборотъ и озаряющее его новымъ светомъ“, но всего ярче это видно въ „Ревизоре“ и „Игрокахъ“.