Глава CVI.
Разобранная выше статья „О театре“ была написана подъ впечатленiями временныхъ несогласiй Гоголя съ Толстымъ; но эти несогласiя никакъ не могли поколебать ихъ дружбы, которая была уже настолько сильна, что требовала компромиссовъ, а не разрыва. Основанiемъ ихъ дружбы, какъ это легко понять уже a priori, служило общее обоимъ сильное религiозное чувство, а также болезненное состоянiе здоровья обоихъ. Однажды во время разлуки съ Толстымъ Гоголь писалъ ему: „Болезненныя мои минуты бываютъ теперь труднее, чемъ прежде, и трудно-трудно бываетъ противостать противу тоски и унынiя. Часто желалось бы иметь подъ бокомъ васъ или подобно вамъ думающаго только о спасенiи души человека, темъ более, что братски союзно согласованiе чтенiе книгъ, полезныхъ душе моей, много помогало всегда“, и далее: „тоскующiй долженъ искать тоскующаго и, братски подавъ одинъ другому руку, молиться отъ всехъ силъ ко Христу“ и пр. Съ этихъ поръ внутренняя жизнь Толстого была открыта Гоголю, считавшему своимъ нравственнымъ долгомъ направить дарованiя и деятельность своего прiятеля на благо Россiи и удержать его отъ монастыря. Какъ видно изъ писемъ, гр. Толстой горячо принималъ къ сердцу все, касающееся родины, волновался по поводу непрiятныхъ слуховъ и отзывовъ относительно ея, и въ унынiи ропталъ на себя и собственную душевную черствость. Гоголь отвечалъ ему такъ: „не трудно веселиться и светлеть духомъ, когда съ нами пребываетъ благодать Божiя и Богъ не оставляетъ насъ ни на минуту; но зато въ несколько разъ выше подвигъ того, кто, не получая благодати, не отстаетъ отъ Бога и выноситъ крестъ, тягчайшiй всехъ крестовъ, — крестъ черствости душевной. Искать, желать, просить и молить о благодати есть уже действiе и подвигъ“. Мы говорили выше о томъ, что Гоголь высказывалъ Толстому, какъ раньше Языкову и многимъ другимъ, свое убежденiе въ спасительности болезней; въ статье „Нужно любить Россiю“, согласно мысли только-что приведенныхъ строкъ письма, говорится также и о пользе страданiй; здесь Гоголь приводитъ мысль о необходимости последнихъ для пробужденiя въ людяхъ чувства любви къ ближнимъ, которая можетъ быть единственнымъ путемъ для того, чтобы полюбить Бога. Толстого онъ прямо упрекаетъ въ недостатке любви къ Богу: „Безъ любви къ Богу никому не спастись, а любви къ Богу у васъ нетъ“... „Вы еще не любите Россiю“ — говоритъ онъ дальше: — „вы умеете только печалиться да раздражаться слухами обо всемъ дурномъ, что̀ въ ней ни делается; въ васъ все это производитъ только одну черствую досаду и унынiе“. Статья Гоголя помечена 1845 годомъ, эту же дату принимаетъ Н. С. Тихонравовъ; но мы склонны и здесь предполагать позднейшiя переделки; такъ намъ кажется, что слова въ начале статьи: „Смотрите, сколько есть теперь на свете добрыхъ и прекрасныхъ людей, которые добиваются жарко любви къ Богу и слышатъ только одну черствость да холодную пустоту въ душахъ“, представляютъ какъ будто бы ответъ на указанныя выше жалобы Толстого на самого себя. Затемъ въ статье высказывается мысль, что истинная любовь къ Россiи должна побудить Толстого взять место не губернатора, но капитанъ исправника и даже самое последнее место въ ней, что̀ снова напоминаетъ мысль статьи „Чей уделъ на земле выше?“
„Переписки съ друзьями“. Такъ въ следующей же статье: „Нужно проездиться по Россiи“ Гоголь уже, какъ бы въ виду сделаннаго ему возраженiя, замечаетъ: „Положимъ, вамъ теперь неприлично то же самое место, какое занимали назадъ тому десять летъ, не потому, чтобы оно было нужно для васъ, — слава Богу, честолюбiя вы не имеете и въ вашихъ глазахъ никакая служба не низка; — но потому, что ваши способности, развившись, требуютъ уже для собственной пищи другого, просторнейшаго поприща“. Въ приведенной фразе видно желанiе согласить свои взгляды со взглядами корреспондента, въ чемъ и обнаруживается уже некоторое влiянiе Толстого. Если мы затемъ прочтемъ внимательно вторую изъ статей, озаглавленныхъ: „Несколько словъ о нашей церкви и духовенстве“, то убедимся, что существенный смыслъ ея заключается въ следующемъ возраженiи Толстому: „нетъ, это даже хорошо, что духовенство наше находится въ некоторомъ отдаленiи отъ насъ“. Толстой былъ взволнованъ нападенiями въ западной Европе на православную церковь и возмущался молчанiемъ нашего духовенства. Гоголь взглянулъ на дело иначе, полагая всякiя пререканiя унизительными для церкви. Затемъ, отрицая убежденiе Толстого, что нашему духовенству недостаетъ уменья держать себя въ обществе вследствiе крайней его отчужденности, Гоголь признаетъ полезнымъ сохранить установившiйся обычай духовныхъ лицъ встречаться съ мiрянами на двухъ поприщахъ: исповеди и проповеди. Эти два средства достаточны были для того, чтобы влiять на паству. Все эти споры относились къ 1844 г., въ 1845 г. въ статье: „Нужно проездиться по Россiи“ Гоголь, склоняя Толстого ознакомиться ближе съ Россiей при помощи поездокъ, говоритъ уже: „вы можете оказать большую услугу духовенству техъ городовъ, черезъ которые будете проезжать, “. Последнее, впрочемъ, можетъ быть объяснено другимъ замечанiемъ Гоголя, что священнику „можно входить въ беседу только съ мудрейшими и опытнейшими, которые могли бы познакомить его съ душою и сердцемъ человека“, а къ такимъ мудрейшимъ и опытнейшимъ Гоголь несомненно относилъ гр. Толстого: „Но тогда какъ прежде сила проповеди признавалась совершенно достаточной для влiянiя на мiрянъ, здесь напротивъ высказана мысль, что „многiе изъ духовныхъ уныли отъ множества безчинствъ, возникнувшихъ въ последнее время, почти уверились, что ихъ никто не слушаетъ и что слова и проповедь “. Далее въ статье: „Несколько словъ о нашей церкви и духовенстве“, Гоголь доказываетъ, что священнику прежде всего необходимо внутреннее самовоспитанiе вдали отъ света и что частныя сношенiя съ последнимъ ведутъ къ мелочности и пустоте; въ статье: „Нужно проездиться по Россiи“, это сужденiе распространяется на всехъ людей вообще: „Жизнь нужно показать человеку, — жизнь, взятую подъ угломъ ея нынешнихъ запутанностей, а не прежнихъ, — жизнь, оглянутую не поверхностнымъ взглядомъ светскаго человека, но взвешанную и оцененную такимъ оценщикомъ, который взглянулъ на нее высшимъ взглядомъ христiанина“. Такъ подъ влiянiемъ обмена мыслей развивались и видоизменялись многiе взгляды Гоголя. Недостатокъ данныхъ не позволяетъ намъ проследить это подробнее и представить въ вполне убедительномъ виде; но мы считали небезполезнымъ отметить сказанное, имея въ виду показать на письмахъ и статьяхъ Гоголя къ Толстому следы влiянiя другой стороны, тогда какъ въ остальной „Переписке“ ничего подобнаго заметить невозможно. Такъ, иногда Гоголь, доказывая ту же мысль, пользуется разными доводами; напр. въ статье: „Нужно любить Россiю“, Гоголь признаетъ Толстого не готовымъ къ монастырской жизни, на томъ основанiи, что не находитъ въ немъ любви къ Богу, и предупреждаетъ его, что „въ монастыре ея не найдется; въ монастырь идутъ одни те, которыхъ уже позвалъ туда самъ Богъ“; въ статье „Нужно проездиться по Россiи“ приводится другой аргументъ: „чтобы иметь право удалиться отъ мiра, нужно уметь распроститься съ мiромъ“; раньше речь шла только о предположенiи Толстого постричься, здесь уже о предположенiи его разделить это намеренiе съ Гоголемъ, на что последнiй отвечалъ: „у васъ есть богатство, вы его можете раздать нищимъ; но что̀ же мне раздать?“ и проч. Конечно, все такiя беседы Гоголя съ Толстымъ должны были носить совершенно интимный характеръ и отголоски ихъ въ письмахъ слишкомъ отрывочны и неясны; поэтому всему только-что указанному мы придаемъ лишь значенiе предположенiй, но однако предположенiй, основанныхъ на обмолвкахъ и намекахъ писемъ. Мы не можемъ напр. решительно утверждать, чтобы у гр. А. П. Толстого явилась серiозная мысль о постриженiи, но считаемъ себя въ праве предполагать это по совершенно категорическимъ выраженiямъ Гоголя о монастыре, рясе чернеца и проч. Отъ покойной Анны Васильевны Гоголь мы слышали, будто братъ или кто-нибудь другой передавалъ ей, что Толстой одно время носилъ даже тайно вериги и проч. Но верны или нетъ высказанныя нами предположенiя, а не подлежитъ сомненiю, что сначала роль Гоголя въ отношенiи къ Толстому была совершенно иная, нежели въ отношенiи къ большинству другихъ друзей: последнихъ Гоголь старался направить на путь аскетизма, Толстого же хотелъ напротивъ удержать отъ его крайностей, признавая въ немъ, между прочимъ, полезныя для Россiи, выдающiяся административныя способности. Особенно казалось важнымъ Гоголю уменье Толстого выбирать людей и заставлять работать. У васъ чиновники рвались изо всехъ силъ, и одинъ записался до того, что нажилъ чахотку и умеръ, какъ ни старались вы оттащить его отъ дела. Чего не сделаетъ русскiй человекъ, если станетъ хорошо поступать съ нимъ начальникъ“.
„Нужно проездиться по Россiи“ важна и потому, что впоследствiи Гоголь лелеялъ въ мысляхъ самому совершить такое же путешествiе и также старался обо всемъ разузнавать.
„Занимающему важное место“. Н. С. Тихонравовъ обстоятельно разъяснилъ, что статья эта имеетъ въ виду лицо не занимавшее, но только способное и готовое занять важное место, и это согласно со всемъ ея содержанiемъ, но особенно доказывается следующими возраженiями: „объ этомъ когда-нибудь мы съ вами поговоримъ после, “, или: „вы взошли именно на ту степень состоянiя душевнаго, на которой нужно быть тому, кто захотелъ бы сделать теперь пользу Россiи“, „хотя бы “ и пр. Очевидно, рисуя здесь свой идеалъ генералъ-губернатора и раскрывая свои взгляды на значенiе его власти и на отношенiя къ представителямъ разныхъ сословiй и должностей, Гоголь вкладывалъ въ статью, какъ позднее въ последнюю главу второго тома „Мертвыхъ Душъ“, выработанныя имъ, самостоятельно или въ беседахъ съ Толстымъ, убежденiя, воспроизведенiе которыхъ получило форму, более соответствующую действительности, нежели заглавiе. Въ последнемъ больше по необходимости пришлось допустить необходимую мистификацiю, чтобы придать ему серiозности и значенiя перенесенiемъ теорiи и отдаленныхъ проектовъ на почву живой практической жизни.
„Переписки“, заключается въ убежденiи, что всего целесообразнее действовать на людей искреннимъ словомъ, идущимъ прямо къ сердцу и что именно этотъ способъ долженъ иметь особое значенiе и верный успехъ въ примененiи къ русскому человеку. Гоголь не идеализировалъ современную русскую жизнь, но возлагалъ совершенно фантастическiя надежды съ одной стороны на существующiя государственныя учрежденiя и съ другой на возможность всеобщаго исправленiя прочувствованнымъ душеполезнымъ словомъ. Белинскiй, державшiйся убежденiй, дiаметрально противоположныхъ всемъ взглядамъ, выраженнымъ въ „Переписке“, разошелся съ Гоголемъ не по существу, а только въ определенiи степени и размеровъ зла, когда энергически называлъ Россiю страной, „где нетъ не только никакихъ ручательствъ для чести и собственности, но нетъ даже и полицейскаго порядка, а есть только огромныя корпорацiи различныхъ служебныхъ воровъ и грабителей“. О такихъ же служебныхъ порядкахъ неустанно сообщала Гоголю Смирнова, и не знать объ этомъ онъ не могъ, и въ самомъ деле онъ постоянно возстаетъ противъ взяточничества въ „Переписке“ такъ же, какъ некогда обличилъ его въ своей безсмертной комедiи; но Гоголь совсемъ не тамъ искалъ средствъ къ искорененiю зла, где виделъ его Белинскiй. Ему представлялись возможнымъ два пути къ этому: собственный примеръ представителей губернiи, что̀ онъ уже высказывалъ въ статье: „Что̀ такое губернаторша“, и нравственный авторитетъ слова, идущаго прямо изъ души. „Душу и душу надо знать теперь, а безъ того не сделать ничего“, говоритъ онъ Толстому. „А узнать душу можетъ одинъ только тотъ, кто началъ уже работать надъ собственной душой своей, какъ начали это делать теперь вы“. Въ чемъ именно заключалось это познанiе чужой души и власть надъ нею у Толстого, Гоголь уже указалъ въ статье „Нужно проездиться по Россiи“, которую отчасти повторяетъ и разбираемая статья: „Чего не сделаетъ русскiй человекъ, если станетъ хорошо поступать съ нимъ начальникъ“. Здесь она только развивается полнее: „Всякъ скажетъ вамъ все и съ вами разговорится, потому что въ лице вашемъ есть уже что-то такое, что̀ внушаетъ къ вамъ доверчивость всехъ“; „вы сумеете такъ попрекнуть плута имъ же самимъ, что онъ не найдетъ себе места, куда ему укрыться отъ самого же себя“ и „вы почувствуете, какъ благородна наша русская порода даже и въ плуте“. Но принимать въ буквальномъ смысле все приписываемыя здесь Толстому качества нельзя уже потому, что у Гоголя слишкомъ трудно провести въ данномъ случае черту между действительностью и идеаломъ; Гоголь какъ-будто видитъ въ своемъ прiятеле еще только задатки техъ великихъ достоинствъ, которыя ему приписываются, вследствiе чего, то признаетъ въ немъ главную основу ихъ, заключающуюся въ христiанскомъ смиренiи, то несколько ослабляетъ это признанiе, говоря напр.: „не скажу вамъ, чтобы вы сделались вполне христiаниномъ, но вы близки къ тому“ или „устроить дороги, мосты и всякiя сообщенiя, и устроить ихъ такъ умно, какъ устроили ихъ вы, есть дело истинно нужное; но уладить многiя внутреннiя дороги, которыя до сихъ поръ задерживаютъ русскаго человека въ стремленьи къ полному развитiю силъ его, есть дело нужнейшее“. Для того, чтобы познакомиться обстоятельнее съ темъ, что̀ разумеетъ здесь авторъ подъ выраженiемъ „внутреннiя дороги“, мы отсылаемъ читателей къ большому письму его къ А. С. Данилевскому, напечатанному въ „Древней и новой Россiи“ (1879 г., январь, стр. 59—63), такъ какъ разъясненiю этого посвящена тамъ целая страница, изъ которой выпишемъ только заключительныя строки: „все сойдемся мы на одной дороге. Дорога эта слишкомъ широка и заметна для того, чтобы не попасть на нее. Въ конце дороги этой Богъ, а Богъ есть истина; а истина темъ и глубока, что она всемъ равно понятна: и мудрейшему и младенцу“. До какой степени, увлекаясь своими идеальными надеждами, Гоголь упускалъ изъ виду действительность и какiя призрачно-неисполнимыя требованiя предъявлялъ къ воображаемому генералъ-губернатору, видно напр. изъ его словъ: „Устройте такъ дела, чтобы они шли не только при васъ хорошо, но и после васъ; чтобы не могъ ничего сдвинуть вашъ преемникъ, но вступилъ бы невольно уже самъ въ утвержденныя вами границы, держась вами даннаго законнаго направленiя. Христосъ научитъ васъ, какъ закалять дело крепко и навеки. Имейте на всехъ влiянiе, но влiянiе единственно затемъ, чтобы заставить каждаго иметь на самого себя влiянiе“. Все это можно выразить такимъ образомъ: узнайте въ чемъ истина и добро, и поступайте сами и побуждайте другихъ поступать согласно съ ними; но какъ это сделать и возможно ли, этого вопроса авторъ не задаетъ себе, именно потому, что не разсматриваетъ деятельность отдельнаго должностного лица въ связи съ жизнью всего общества. Какъ найти ключъ къ душе каждаго человека, какъ того требуетъ Гоголь? Гоголю казалось, что генералъ-губернаторъ „патрiархальностью жизни своей и простымъ образомъ обращенiя со всеми можетъ вывести вонъ моду съ ея пустыми этикетами“ и проч. Для него вообще не существовало трудностей въ перемене условiй жизни, сложившихся подъ влiянiемъ историческихъ и соцiальныхъ причинъ, такъ что его неудачный воображаемый генералъ-губернаторъ напоминаетъ отчасти боярина въ сказке Карамзина, которому для того, чтобы разобрать самую сложную тяжбу и удовлетворить правосудiе, достаточно было положить чистую руку на чистое сердце. Вместе съ темъ увлеченiе мечтой у него такъ велико, что онъ относится съ презренiемъ къ устройству мостовъ и дорогъ, говоря: „были бы города, а они сами собой прибегутъ. Въ Европе о нихъ немного (?) хлопотали, но какъ-только явились города, сами собой явились дороги“. Коренная ошибка Гоголя была въ томъ, что онъ признавалъ мимо изученiя практической жизни необходимымъ и достаточнымъ для будущаго администратора погрузиться въ самоуглубленiе; какъ относился къ его разсужденiямъ его корреспондентъ, къ сожаленiю, мы не знаемъ, но, кажется, весьма сочувственно.