XXIX.
Изъ другихъ лицъ, жившихъ вместе съ Гоголемъ въ Риме въ 1839 г., намъ следуетъ остановиться внимательнее на Шевыреве, Жуковскомъ и Погодине. Впрочемъ съ Шевыревымъ и его женой Гоголь едва ли могъ тогда особенно близко сойтись, такъ какъ бо́льшая часть времени ревностнаго профессора была посвящена научнымъ занятiямъ, которыхъ онъ не оставлялъ нигде во время своего путешествiя за-границей. Въ то время онъ усердно посещалъ лекцiи археологическаго института и изучалъ славянскiя рукописи Ватиканской библiотеки. Плодомъ этихъ работъ были потомъ статьи, напечатанныя въ „Журнале министерства народнаго просвещенiя“, въ „Московскихъ Ведомостяхъ“ и въ „Отечественныхъ Запискахъ“. Кроме того, своимъ пребыванiемъ въ Риме Шевыревъ воспользовался также для знакомства съ разными учеными знаменитостями того времени, какъ-то: Меццофанти, Нибби и другими. Въ Римъ Шевыревъ прибылъ еще въ 1838 г.; это очевидно уже изъ того, что его отчеты о занятiяхъ въ археологическомъ институте появлялись въ „Московскихъ Ведомостяхъ“ еще за 1838 г., и только въ письме отъ 31-го декабря къ А. С. Данилевскому о немъ сказано мимоходомъ: „Изъ моихъ знакомыхъ здесь Шевыревъ, Чертковъ; прочiе незначительные, т. -е. для меня“. И въ этихъ строкахъ Шевыревъ названъ на ряду съ Чертковымъ, далеко не близкимъ человекомъ для Гоголя. Если принять во вниманiе, что до прiезда въ Римъ Шевыревъ былъ слишкомъ поверхностно знакомъ съ Гоголемъ и что въ самомъ Риме онъ былъ постоянно занятъ, то завязавшуюся между ними прiязнь и относительную короткость можно почти съ уверенностью отнести къ тому промежутку времени, когда въ Римъ прiехалъ уже Погодинъ. Тогда, по сведенiямъ „Бiографическаго словаря“ профессоровъ Московскаго университета, Погодинъ „прожилъ месяцъ на квартире у Гоголя, который, “, что́ подтверждается, съ другой стороны, и воспоминанiями Погодина. Въ свое пребыванiе въ Риме Шевыревъ, какъ известно, расширилъ свое знакомство съ произведенiями римской литературы и искусства и въ совершенстве изучилъ итальянскiй языкъ. Съ Гоголемъ онъ, безъ сомненiя, почти ежедневно встречался, когда прiехалъ Погодинъ, и тутъ уже установилась между ними известная близость, вскоре проявившаяся въ томъ, что, разставаясь съ своимъ семействомъ, Шевыревъ поручилъ последнее дружескимъ попеченiямъ Гоголя. Съ этихъ поръ между ними завязалась и переписка, и вообще они становятся близкими другъ къ другу людьми, но близость эта все-таки далеко не была такою, какая существовала между каждымъ изъ нихъ и Погодинымъ. Такимъ образомъ, можно думать, что по крайней мере въ продолженiе двухъ первыхъ месяцевъ 1839 г. Гоголь преимущественно делилъ свое время между сообществомъ Жуковскаго и молодого умирающаго графа Вiельгорскаго. Въ уже цитированномъ письме Гоголя къ Данилевскому отъ 1-го декабря 1838 г. читаемъ известiе о его прiезде: „На дняхъ прiехалъ наследникъ, а съ нимъ вместе Жуковскiй. Онъ все такъ же добръ, такъ же любитъ меня. Свиданiе наше было трогательно: онъ весь полонъ Пушкинымъ. Наследникъ, какъ известно тебе, имеетъ добрую душу. Все русскiе были приглашены къ его столу на второй день его прiезда“. Въ написанномъ вскоре после того письме княжне В. Н. Репниной Гоголь говоритъ: „Я теперь такъ счастливъ прiездомъ Жуковскаго, что это одно наполняетъ меня всего. Свиданiе наше было очень трогательно. Первое имя, произнесенное нами, было Пушкинъ. Поныне чело его облекается грустью при мысли объ этой утрате. Онъ весь упоенъ Римомъ, и только жалеетъ на короткость времени“ (sic). Письма Гоголя къ Жуковскому после ихъ встречи въ Риме носятъ явные следы происшедшаго въ этотъ промежутокъ более теснаго сближенiя между ними. Хотя съ внешней стороны письма Гоголя къ Шевыреву, которому онъ еще въ Риме, повидимому, началъ говорить на ты, кажутся более товарищескими, но въ нихъ нетъ до самой кончины Гоголя никакого намека на истинное расположенiе, которое чувствуется обыкновенно въ письмахъ къ Погодину (до ссоры съ нимъ въ начале сороковыхъ годовъ) и къ Жуковскому.
своемъ прiятеле скорее его точность въ веденiи порученныхъ ему затруднительныхъ и щекотливыхъ денежныхъ делъ и его утонченную деликатность, которою онъ, конечно, безъ сравненiя превосходилъ более симпатичнаго Гоголю въ начале Погодина. Но едва ли въ самомъ деле Гоголь могъ искренно любить Шевырева, темъ более, что онъ состоялъ съ нимъ преимущественно только въ письменныхъ сношенiяхъ, а лично видался въ сущности почти только въ немногiе и короткiе прiезды свои въ Москву. Напротивъ, Жуковскiй съ Гоголемъ делилъ отъ души самыя высокiя наслажденiя прекраснымъ въ продолженiе всего пребыванiя его въ Риме. Маститый поэтъ совершенно оправдалъ задушевныя мечты Гоголя, писавшаго ему еще въ конце 1837 г.: „Неужели вы не побываете здесь, и не поглядите на Италiю? И не отдадите тотъ поклонъ, которымъ долженъ красавице-природе всякъ кадящiй прекрасному? Здесь престолъ ея. Въ другихъ местахъ мелькаетъ одно только воскраiе ея ризы, а здесь она вся глядитъ въ очи, своими пронзительными очами“. Все это онъ действительно переживалъ потомъ вместе съ Жуковскимъ. Съ нимъ Гоголь много странствовалъ по Риму; они вместе всходили на куполъ св. Петра, вместе гуляли по целымъ днямъ и рисовали съ натуры. Когда Жуковскiй уезжалъ, Гоголь почувствовалъ нравственное одиночество и томительную пустоту и ему безпрестанно вспоминались ихъ совместныя прогулки. „Доживу ли я“, говоритъ онъ, „до того времени, когда мы вновь сядемъ вместе, оба съ кистями? Верите ли, что иногда, рисуя, я, позабывшись, вдругъ оборачиваюсь, чтобы сказать слово вамъ, и, оборотившись, вижу и какъ будто слышу пустоту, по крайней мере на несколько минутъ, въ земле, где всякое место наполнено и где нетъ пустоты“. Даже встречая на улицахъ бывшаго слугу Жуковскаго, Гоголь въ разсеянности готовъ былъ спросить его о его прежнемъ хозяине.
Гоголь особенно жалелъ, что Жуковскiй уехалъ изъ Рима слишкомъ рано, почти вследъ за окончанiемъ карнавала, и не дождался въ немъ начала весны. „Бывало, помните“, писалъ онъ, „мы гонялись за натурою, т. -е. движущеюся, а теперь она сама лезетъ въ глаза: то оселъ, то албанка, то аббатъ, то, наконецъ, такого рода странное существо, которыхъ определить трудно“. Такъ какъ въ письме къ Данилевскому отъ 5-го февраля Гоголь говоритъ о начале наступившаго карнавала, когда Жуковскiй еще былъ въ Риме, и даже даетъ ясное указанiе на то, что онъ долженъ черезъ два дня оставить Римъ, то отъездъ Жуковскаго можно отнести приблизительно къ 10-му февраля этого года. Вскоре после этого, въ письме отъ 12-го февраля, Гоголь уже говорилъ: „Жуковскiй теперь только уехалъ и оставилъ меня сиротою и мне сделалось въ первый разъ грустно въ Риме“. Наконецъ, судя по тому, что въ предшествующую пору Гоголь „проводилъ все время съ Римомъ, т. -е. съ его развалинами и природой и Жуковскимъ“, надо думать, что его усиленныя ухаживанiя за больнымъ Іосифомъ Вiельгорскимъ относятся уже къ апрелю и маю месяцамъ этого года. Въ марте же Гоголя посетилъ въ Риме его также землякъ и хорошiй знакомый родителей, Николай Михайловичъ Трахимовскiй, внукъ известнаго доктора, ради совета съ которымъ Марья Ивановна Гоголь, передъ рожденiемъ своего знаменитаго сына, прiехала въ Соро́чинцы, где и увиделъ светъ нашъ писатель. По словамъ А. С. Данилевскаго, онъ былъ гвардейскимъ офицеромъ, лейбъ-уланомъ (потомъ онъ былъ предводителемъ дворянства въ Белостоке). Въ марте также прiехалъ въ Римъ и Погодинъ.