Шенрок В. И.: Материалы для биографии Гоголя (старая орфография)
Пять лет жизни за-границей. 1836 - 1841 гг.
II. Заграничная жизнь Гоголя в 1836 - 1839 годах. Глава VII

VII.

Въ ноябре 1836 года прiехалъ Гоголь въ Парижъ. Къ тому времени Данилевскiй успелъ уже хорошо изучить городъ и могъ явиться въ качестве достаточно опытнаго чичероне.

„Первое время“ — разсказывалъ мне Данилевскiй, — „после того какъ мы разстались и встретились снова въ Париже, я узналъ въ немъ прежняго Гоголя. Въ Париже онъ не поехалъ въ гостиницу, а прямо ко мне. Потомъ взялъ номеръ въ гостинице, но тамъ мерзъ, потому что не было печей, а были камины. Мы хотели найти теплую квартиру и поселились на углу Place de la Bourse и Rue Vivienne; въ этомъ доме мы нашли наконецъ печь. Здесь Гоголь писалъ „Мертвыя Души“. Я къ нему не заглядывалъ, потому что онъ былъ постоянно занятъ; только по вечерамъ мы часто собирались въ театръ“.

Въ первыя же недели жизни Гоголя въ Париже они впрочемъ успели вдвоемъ осмотреть все выдающiяся достопримечательности его: картинныя галлереи Лувра, известный ботаническiй садъ (Jardin des Plantes), съездили въ Версаль и проч. Часто отправлялись они вместе въ театръ, преимущественно въ оперу, где Данилевскiй со страстью увлекался особенно Рубини и Гризи, до того, что Гоголь, самъ горячiй любитель оперы, сталъ подтрунивать въ ежедневныхъ беседахъ, а потомъ и въ письмахъ, надъ его обожанiемъ последней. Вместе ходили они обедать въ разные кафе, которые называли обыкновенно въ шутку „храмами“, а после обеда подолгу оставались тамъ играть на бильярде. Въ Париже Гоголь уже нередко удручалъ Данилевскаго своею убiйственною мнительностью: вдругъ вообразитъ, что у него какая-нибудь тяжелая болезнь (всего чаще онъ боялся за желудокъ), и носится съ своимъ горемъ до того, что тяжело и грустно на него смотреть, а разубедить его въ основательности ужасныхъ призраковъ не было никакой возможности. Вотъ въ связи съ этими-то недугами и находились усиленныя заботы объ обедахъ въ ресторанахъ. Отправленiямъ желудка приходилось придавать чрезвычайно важное значенiе, и потому обедъ получилъ у Гоголя названiе жертвоприношенiя, а содержатели ресторановъ величались жрецами.

Очень забавно, что цензура затруднялась впоследствiи пропускать въ письмахъ все те места, где встречались эти шуточныя выраженiя. — Дополнимъ пропуски въ изданiи г. Кулиша по подлинникамъ (кроме перваго письма изъ Лозанны, въ которомъ пропущена только подпись Гоголь, пропуски встречаются въ каждомъ письме). Такъ, въ письме изъ Лiона (28, воскресенье, 1837; изд. Кул., V, 293) после словъ: „Вообрази, что по всей дороге, по всемъ городамъ“, пропущено: „храмы бедные, богослуженiе тоже, жрецы невежи, и неопрятно“.

Несколько ниже, после словъ: „признаюсь, поневоле находятъ вольнодумныя“, следуетъ: „и богоотступныя мысли и чувства, что ежеминутно слабеютъ мои религiозныя правила и вера въ истину религiи, такъ что еслибъ только нашлась другая, съ искусными жрецами, а особенно жертвами, какъ напр. чай или шеколадъ, то прощай и последняя набожность“. (Эти строки отчасти удержаны г. Кулишемъ, но вместо вольнодумная напечатано: вольнодушная и вместо набожность — ревность, а слово храмы заменено написаннымъ кемъ-то внизу: cafés). Далее, въ конце письма пропущено: „Прощай, мой ненаглядный! Безъ всякаго сомненiя еще увидимся съ тобою не разъ, не два, другъ! На это письмо я уже надеюсь застать въ Риме ответъ. Кланяйся Квитке и Козлову“.

Въ письме, напечатанномъ въ изданiи Кулиша, на стр. 297, естъ только незначительный пропускъ: после словъ: несваренiе желудка, стоятъ слова: запоръ и поносъ, и въ конце опущена подпись: твой Гоголь. Упомянутый въ этомъ письме Филиппъ — garçon de café, по поводу котораго А. С. Данилевскiй объяснилъ: „nous avons habitués café Monmartres; забавный слуга!“...

По словамъ Данилевскаго, Гоголь лечился отъ желудочной болезни у доктора Маржолена и строго следовалъ его наставленiямъ, хотя это было для него большимъ лишенiемъ, потому что онъ любилъ покушать и очень любилъ сладкое.

—————

5-го декабря прiехалъ къ нимъ, по приглашенiю Данилевскаго, давно поджидаемый изъ Висбадена сотоварищъ по гимназiи высшихъ наукъ въ Нежине, Симоновскiй, такъ что въ Париже образовался также небольшой нежинскiй кружокъ, какъ и въ Петербурге: такъ баловала судьба нежинцевъ.

Между петербургскимъ кружкомъ, представителями котораго теперь оставались братья Прокоповичи и Ив. Григ. Пащенко, и парижскимъ, установилась полушутливая, развязная дружеская переписка. Впрочемъ, еще до прiезда Симоновскаго, сочинены были Гоголемъ и Данилевскимъ и посланы въ Петербургъ известные стихи:

„Да здравствуетъ нежинская бурса,
Севрюгинъ, Билевичъ и Урсо“, и проч..

Къ подобнымъ шалостямъ обыкновенно принадлежали кроме стиховъ и другiе шутливые наброски; напр. еще въ бытность Гоголя въ Петербурге у него было оригинальное пари съ И. Г. Пащенко. Въ бумагахъ Гоголя, полученныхъ нами отъ племянника поэта, Н. В. Быкова, сохранился между прочимъ следующiй любопытный документъ:

„Мы, нижеподписавшiеся, Николай Гоголь-Яновскiй и Иванъ Пащенко, сирота, сынъ Григорьевъ, закладъ держали о имеющемся родиться отъ Николая Прокоповича и супруги его Марiи чаде, утверждая — первый, что оное чадо будетъ мужеска пола, вторый же, Иванъ Пащенко, — что оно имеетъ быть женскаго пола. А закладъ оный состоялъ въ томъ, что проигравший угощаетъ обедомъ какъ онаго выигравшаго, такъ равномерно и четырехъ персонъ, по приличiю избранныхъ со включенiемъ, кроме ординарныхъ винъ, бутылки шампанскаго и предоставленiемъ полнаго права выигравшему потребовать себе варенья, какого ему будетъ угодно по вкусу и по надобности.

Въ уверенiе истиннаго соблюденiя сего контракта подписались:

Николай Гоголь Яновскiй.
Сирота Иванъ Пащенко.
Свидетели: А. Данилевскiй.
Прокоповичъ.

Къ двумъ вышеупомянутымъ закладодержателямъ прилизались и мы нижеподписавшiеся; первый — къ Гоголь Яновскому, а второй — къ сироте Пащенке

В. Прокоповичъ.
Алекс. Данилевскiй“.

Приводимъ здесь этотъ документъ, какъ живо рисующiй обычное веселое настроенiе нежинскаго кружка, воскресшее на короткое время вновь въ Париже.

и оставались потомъ брать уроки разговорнаго итальянскаго языка, въ виду предстоявшаго путешествiя въ Италiю.

„Мертвыхъ Душъ“. О томъ и другомъ онъ писалъ Жуковскому: „Парижъ не такъ дуренъ, какъ я воображалъ, и что̀ всего лучше для меня: местъ для гулянья множество: одного сада Тюльери и Елисейскихъ полей достаточно на весь день ходьбы. Я нечувствительно делаю препорядочный моцiонъ, что̀ для меня теперь необходимо. Богъ простеръ здесь надо мной свое покровительство и сделалъ чудо: указалъ мне теплую квартиру, на солнце, съ печкой, и я блаженствую. Снова веселъ; „Мертвыя“ текутъ живо, свежее и бодрее, чемъ въ Веве, и мне совершенно кажется, какъ будто я въ Россiи“. Позднее Данилевскiй, восхищавшiйся парижскими театральными знаменитостями, вовлекъ и Гоголя, также страстнаго любителя драмы и оперы, въ усиленныя посещенiя театровъ, при чемъ оба продолжали восторгаться Гризи, Тамбурини, Тальони и проч. Въ одно изъ посещенiй Théâtre Français Гоголь присутствовалъ при годичномъ празднованiи дня рожденiя Мольера и здесь передумалъ и перечувствовалъ те мысли, которыя имъ были потомъ высказаны въ конце „Театральнаго Разъезда“. Въ письме сказано: „Меня обняло какое-то странное чувство. Слышитъ ли онъ, и где онъ слышитъ это“; въ „Театральномъ Разъезде“: „Побасенки! А вотъ: стонутъ балконы и перила театровъ; все потряслось съ низу до верху, превратясь въ одно чувство, въ одинъ мигъ, въ одного человека; все люди встретились, какъ братья, въ одномъ душевномъ движенiи, и гремитъ дружнымъ рукоплесканiемъ благодарный гимнъ тому, котораго уже пятьсотъ летъ, какъ нетъ на свете. Слышатъ ли это въ могиле истлевшiя его кости? отзывается ли душа его, терпевшая суровое горе жизни?“.

Раздел сайта: