Переверзев В.: Гоголь Н. В. (Большая советская энциклопедия. - 1-е изд. - 1930 г.)

ГОГОЛЬ, Николай Васильевич (1809—52), знаменитый русский писатель, один из крупнейших представителей поместного стиля 40-х гг. Родился на Украине, в местечке Сорочинцах, на границе Полтавского и Миргородского уездов, в семье мелкопоместного украинского дворянина. Детство, до 13 лет, провел безвыездно в имении отца, Васильевке, Полтавской губернии. Здесь и накопил Г. те богатые и оригинальные впечатления, к-рые послужили впоследствии фундаментом его творчества. Поместная жизнь в те времена отличалась крайне своеобразн. чертами. С одной стороны, поместное дворянство продолжало еще вести сытую и бездельную жизнь, обеспеченную ему указом Екатерины II. С другой — оно ощущало уже близкую гибель своего благосостояния, близкий крах натурального крепостного хозяйства: неуклонно развивающиеся новые формы денежно-менового хозяйства властно разрушали прежние крепостные отношения, делали их не только политически, но и экономически ненужными. Изобилие «плодов земных» уже не спасало помещичьи гнезда от неизбежного разорения. Переполнение рынка натуральными продуктами и обесценение их все сильнее и сильнее било по крепостному хозяйству. Всех помещиков начинает сильно донимать безденежье, а деньги становятся все необходимее и необходимее — то на внесение государственных повинностей, то на неотложные расходы по хозяйству — а доставать их бывает буквально неоткуда. Эту сторону усадебной жизни Г. впоследствии сам великолепно охарактеризовал в письме к Дмитриеву: «Чего бы казалось недоставало этому краю? Полное, роскошное лето. Хлеба, фруктов, всего растительного — гибель. А народ беден, имения разорены и недоимки неоплатны... Начинают понимать, что пора приниматься за мануфактуры и фабрики; но капиталов нет, счастливая мысль дремлет, наконец, умирает, а они (помещики. В. П.) рыскают с горя за зайцами... Деньги здесь совершенная редкость». Такое политическое и экономическое положение дворянства сильно влияло на его психологию, побуждало помещиков искать того или иного выхода из положения. Многие из мелких помещиков, обеднев и разорившись окончательно, бегут из поместий в город и поступают там на службу; другие, не дожидаясь окончательного краха, заранее покидают свои вотчины в поисках более осмысленного и обеспеченного существования; почти все стремятся хотя бы своим детям облегчить в будущем борьбу за жизнь и стараются дать им образование. В значительной, лучшей доле поместного дворянства начинает возникать психология «отталкивания» от поместной среды, приводящая нередко к полному разрыву с усадебной жизнью. Такая психология отталкивания весьма рано становится свойственной и Гоголю. Ребенком окружает его полное довольство, богатая природа, ласки и баловство добрых родителей, и, тем не менее, уже в этом возрасте не чувствует он полного удовлетворения. Сонное спокойствие, безмятежное ничегонеделание и пустые, никчемные делишки мелкопоместной среды рано отталкивают его от себя. С раннего детства начинает испытывать он гнетущее чувство от окружающих его картин мелкопоместной жизни и стремление, пока еще бессознательное, уйти вон из этой удушливой атмосферы в неизведанные еще просторы жизни, сулящие неясные, но, во всяком случае, более интересные переживания. Он отрицает пошлую действительность, ставит себя выше ее и все больше и больше уходит в мечты, пищу которым находит в героике и фантастике украинской народной поэзии.

«существователи», которых вдоволь он насмотрелся и в своих родных палестинах. В письме к одному приятелю Г. так отзывается о своей лицейской жизни: «Как чувствительно приближение выпуска, а с ним и благодетельной свободы: не знаю, как-то на следующий год я перенесу это время (речь идет об экзаменах. В. П. высокое назначение человека. И между этими существователями я должен пресмыкаться... Из них не исключаются и дорогие наставники наши». В лицее Г. учится плохо, но зато сильно увлекается театром и романтической литературой. На лицейской сцене он с необычайным мастерством исполняет комические роли, а его страсть к книгам вызывает даже выговор от матери. Между тем отрицание окружающего и мечты о будущей деятельности принимают у Г. более оформленный характер. Чувствуя в себе необыкновенные силы, в уверенности, что о нем печется само провидение и что ему предстоит необыкновенная будущность, Г. решает посвятить себя какой-то великой службе обществу или государству. И он ясно сознает, что не в сонной провинции сможет он осуществить свою миссию. Ареной своей будущей деятельности избирает он Петербург: «Ежели о чем я теперь думаю, — пишет он в письме к матери, — так это все о будущей жизни моей. Во сне и наяву мне грезится Петербург, с ним вместе и служба государству». «Уже ставлю себя мысленно в Петербурге, пишет он в другом письме, — в той веселой комнатке, окнами на Неву, как я всегда думал найти себе такое место».

В 1829 исполняется, наконец, желание Гоголя выехать в Петербург. Окончивши лицей, заезжает он на короткое время к себе домой и затем со своим приятелем Данилевским уезжает в желанную столицу. Однако, Петербург принимает провинциальных пришельцев отнюдь не ласково. Гоголю не только не достается квартира с окнами на Неву и «служба государственная», а приходится познакомиться с самой настоящей нуждой. Из Васильевки не могут высылать ему даже необходимого прожиточного минимума. Мечты начинают линять, и ему приходится искать работы уже не для славы, а для денег. Но и это оказывается далеко не легкой задачей. Целый ряд попыток заканчивается полной неудачей. Проба поступить в актеры ничего не дает, изданная Гоголем поэма «Ганц Кюхельгартен» встречает со стороны критики такой прием, что автор сам спешит скупить все экземпляры и сжигает их в печке. Наконец, Г. охватывает отчаяние, и он решает совсем покинуть Россию и искать в чужих краях страну счастливой жизни и производительного труда. По свидетельству Данилевского, Г. рассчитывал обосноваться в Америке. Получив в это время от матери 1. 500 руб. для уплаты процентов в банк, Гоголь, недолго думая, с этими деньгами и уезжает на пароходе за границу. Однако, и эта попытка на первых же порах оказывается неудачной. Оторванный от родины, Гоголь чувствует себя крайне тяжело. Он проводит за границей всего 3 месяца и, едва взглянув на Любек, Гамбург и Травемюнде, возвращается в Петербург. Наступает как будто полоса примирения с серой действительностью: Г. трезво оценивает свое положение и стремится поскорее устроиться куда-нибудь чиновником. Вскоре ему удается поступить на службу в департамент уделов. Жизнь как будто подсмеивается над всеми надеждами и мечтами Гоголя и готовит ему обычную карьеру прогоревшего помещика. Ему приходится довольствоваться незначительным местом, получать весьма скромное жалование и часто испытывать нужду. Свои финансовые недочеты пополняет он заказной литературной работой, а также отчасти уроками и гувернерством. Однако, в конце года положение его начинает улучшаться. Некоторые из помещенных им в «Литературной газете» работ дают ему возможность познакомиться с Жуковским, который со своей стороны поручает его заботам Плетнева. С этого момента начинается сближение Г. с крупнопоместным и великосветским кругами. Плетнев проявляет по отношению к Г. почти отеческую заботливость: предоставляет ему место учителя в Патриотическом ин-те и, кроме того, частные уроки в знатных семействах Васильчиковых и Балабиных, а самое главное — вводит Г. в Пушкинский кружок. В кружке Пушкина Гоголь находит первое сочувствие своим литературным предприятиям. Уже давно им был составлен план создания целого ряда «малороссийских» повестей. Еще в 1829, только-что приехавши в Петербург, Г. просит мать в письмах о присылке ему всяких сведений о малорусском быте и нравах, о присылке комедий его отца и т. п. Следствием этого явились рассказы из украинской жизни — «Ночь накануне Ивана Купала» и другие, к-рые теперь и были объединены Гоголем в сборн. «Вечера на хуторе близ Диканьки» и изданы под псевдонимом Рудого Панька (1831). Сборник этот имел большой успех и вызвал симпатию как со стороны публики, так и со стороны большинства критиков. Этот первый успех, а также и сочувственное внимание избранного литературного круга окрылили Гоголя и возвратили ему его прежнее самомнение. Ему стало казаться, что он нашел свое настоящее призвание, что он должен служить обществу как пророк и учитель. Его самоуверенность стала неприятно поражать даже людей, к нему расположенных и высоко его ценивших как писателя. В 1833 Гоголь пишет матери: «Я вижу яснее и лучше многое, нежели другие... Я исследовал человека от его колыбели до конца и от этого ничуть не счастливее. У меня болит сердце, когда я вижу, как заблуждаются люди. Толкуют о добродетели, о боге и между тем не делают ничего. Хотел бы, кажется, помочь им, но редкие, редкие из них имеют светлый природный ум, чтобы увидеть истину моих слов». В 1832 Г. в первый раз выезжает на лето домой. Проездом в Москве заводит он новые литературные знакомства и дружеские связи с Погодиным, семейством Аксаковых, с Загоскиным, Максимовичем и Щепкиным. Впечатления, полученные на родине, были весьма невеселые: Г. наблюдает все прогрессирующий упадок поместного хозяйства и, в первую очередь, своего собственного. По возвращении в Петербург Г. начинает добиваться профессуры сначала в Киевском, а затем в Петербургском университете. Свой литературный труд он не считает еще ни основным «служением» обществу, ни достаточной экономической базой. Все внимание устремляет он на науку, на историю и льстит себя надеждой с университетской кафедры сказать человечеству новое пророческое слово о его судьбах. Исполненный сознания живших в нем богатых внутренних сил, а также проникшись идеей о неизмеримом превосходстве гения над толпой, Гоголь и не задумывался даже о серьезной научн. ответственности профессуры. Ему представлялось, что одним даром картинного представления минувших событий он вполне затмит «толпу вялых профессоров». Насколько наивно представлял он себе научную работу, показывает уже та легкомысленная манера, с к-рой говорит он о своих ученых затеях, когда хочет «дернуть историю Малороссии томиков в восемь или девять», «удрать» необыкновенное издание малорусских песен, и пр. Он тем более уверен в успехе, что считает себя уже имеющим опыт в деле преподавания. Он признается своим друзьям, что учителем в Патриотическом институте он чувствовал себя отлично и что его занятия составляют для его души «неизъяснимые удовольствия». Стремление Г. получить профессуру неожиданно увенчивается успехом. По ходатайству Пушкина и Жуковского ему предоставляется в Петербургском университете кафедра по средней истории. Заранее уверенный в успехе, Г. даже не спешит сосредоточиться на предмете своего курса, а вместо того занят созданием комедии «Ревизор». Зато и результаты его легкомыслия и наивности оказываются очень плачевными. Ученые его замыслы лопаются, как мыльные пузыри, университетские лекции его (за исключением одной — двух) оказываются крайне скучными и легковесными. Слушатели теряют к нему уважение и доверие и если заглядывают к нему в аудиторию, то единственно для того, чтобы позабавиться его сказочным языком. Г. и сам, наконец, начинает чувствовать свою несостоятельность и всю комичность своего положения и все чаще и чаще пропускает свои лекции. Наконец, в конце 1835 Г. принужден покинуть ун-т. Вся эта печальная история с профессурой крайне больно отозвалась на Г. Ведь не одни только материальные соображения заставляли его с таким упорством добиваться кафедры. С этой кафедры рассчитывал он осуществить свою мечту о служении ближним: ему казалось, что он, вдруг, сможет обозреть духовным оком все прошлое и сказать свое новое веское слово.

Переверзев В.: Гоголь Н. В. (Большая советская энциклопедия. - 1-е изд. - 1930 г.)

Н. В. Гоголь, рис. К. Рабус, карандаш 40-х гг. Третьяковская галлерея.

«Ревизор». Постановка комедии и в Петербурге и в Москве вызывает множество всяких затруднений. Наконец, в 1836 «Ревизор» впервые ставится на сцене Александринского театра. Пьеса эта в бюрократических и придворных сферах вызывает бурю сильнейшего негодования. Г. горько жалуется своим друзьям, что пьесу сильно и незаслуженно ругают. Огорчение Г. тем более сильно, что он видит, что его совершенно не поняли; комедия, написанная им исключительно с целью нравственного воспитания общества, подала повод к обвинению его в либерализме, чуть ли не во враждебности к правительству и даже пасквилянтстве. Измученный и потрясенный последними неудачами, Гоголь, наконец, решает вместе с своим приятелем Данилевским уехать за границу отдохнуть и развлечься. За границей он остается надолго и живет там с короткими наездами в Россию с 1836 по 1849. Здесь Г. с упоением новичка спешит насладиться неизведанными впечатлениями, переезжает из одной страны Европы в другую и, наконец, поселяется в Италии, к-рая производит на него настолько сильное впечатление, что он называет ее впоследствии своей «второй родиной». Здесь же продолжает он работу над первым томом «Мертвых душ», начатую еще в Петербурге. Неудача комедии «Ревизор» нисколько не поколебала уверенности Гоголя в высокой миссии, порученной ему самим провидением. Он попрежнему уверен, что призван нравственно перевоспитать общество, и большие надежды возлагает теперь на «Мертвые души». В первой части полагает он осмеять отрицательные стороны провинциальной жизни, а во второй — создать добродетельные, «положительные» типы, показать людям, какими они должны быть. Первая часть идет у него очень удачно. Здесь, располагая большим реальным бытовым материалом, Гоголь, действительно, дает потрясающую картину беспросветной пошлости и глубочайшего невежества провинциальн. «существователей». В 1842 Гоголь заканчивает первую часть «Мертвых душ» и приступает к началу второй. Однако, вторая часть подвигается вперед очень туго. Г. крайне болезненно переживает неудачи своей работы. Он сознает свое творческое бессилие и склонен объяснять его не отсутствием реального материала, а своими личными нравственными недостатками. Упорно желая исполнить свое назначение до конца, он видит единственный выход в личном самоусовершенствовании. Чем хуже идет дальнейшая работа над второй частью «Мертвых душ», тем болезненнее он это воспринимает, и, наконец, самовоспитание становится его idée fixe, основным поводом для его прогрессирующего умственного расстройства. Он начинает усердно молиться богу, прося его помощи, и мечтает о поездке в Палестину на поклонение гробу господню. К своей работе начинает он относиться с каким-то религиозно-мистическим благоговением. В начале 1841 Гоголь пишет С. Т. Аксакову: «Клянусь. Грех, сильный грех, тяжелый грех отвлекать меня; только одному неверующему словам моим и недоступному мыслям высоким позволительно это сделать. Труд мой велик, мой подвиг спасителен. Я умер теперь для всего мелочного».

Торопясь высказать свои задушевные мысли, он решается передать их не через художественные образы, а путем поучения и издает в 1847 «Выбранные места из переписки с друзьями». Преподносимая здесь смесь крайне наивного философствования с резко реакционными помещичьими взглядами вызывает в обществе весьма неблагоприятные для Г. толки. Целый ряд резких корреспонденций, а более всего известное письмо Белинского крайне подавляющим образом действуют на Г. Желая оправдаться, он пишет и издает свою «Авторскую исповедь». В начале 1848 Гоголь исполняет свою заветную мечту и уезжает в Иерусалим. Оттуда возвращается он в Россию и последние годы своей жизни проводит в Москве, мучаясь над бесплодными попытками создания второй части «Мертвых душ». Физические и духовные силы его становятся все слабее и слабее, истощаясь в борьбе с непосильной задачей. Бесплодность последних творческих усилий заставляет Гоголя сомневаться в благодетельности и полезности всех его произведений; глухое отчаяние и пламенная надежда продолжают в нем бороться до самого конца. Душевный разлад его доходит чуть ли не до сумасшествия. В припадке отчаяния незадолго до смерти Г. сжигает свою поэму. Наконец, 21 февр. 1852 смерть кладет конец мучительным страданиям Гоголя.

—1852) и совпадает стилистически с деятельностью других крупных художников поместной среды: Пушкина, Лермонтова, Грибоедова и других. Одинаковое в основном социально-экономическ. бытие, разработка одинаковых по существу поместных мотивов объединяют Гоголя и указанных писателей в одну общую литературно-стилевую группу. Однако, основное единство стиля не исключает резкого отличия творчества Гоголя от творчества указан. писателей. Мелкопоместное происхождение первого и крупнопоместное и великосветское последних кладет между ними резкую грань. Высшие дворянские круги иначе живут и по-другому переживают социально-экономическое падение своего класса, чем мелкое провинциальное дворянство. Разрушающее влияние денежно-менового хозяйства значительно слабее сказывалось на крупных поместьях. Крупные помещики хотя и чувствовали все прогрессирующее падение своих доходов, но, тем не менее, продолжали получать вполне достаточные деньги для своей широкой жизни. Испытывая все последствия моральной опустошенности своего класса, они, по крайней мере, были избавлены от борьбы с нуждой, от трудных поисков выхода из тяжелого материального положения. В соответствии со значительно большей материальной обеспеченностью, крупные помещики отличались от мелкопоместного дворянства и несравненно более высоким уровнем образования и культурности и соответственно иными внешними условиями своей жизни. В то время как мелкие дворяне были тесно связаны со своими усадьбами, крупные помещики почти совсем в них не бывали. Их сношения с родовыми вотчинами сводились, главным обр., к получению оттуда провианта, денег и живой силы, в виде слуг. Жили они там редко и недолго, или совершая «bon voyage» или пребывая в опале. Уже с самого детства центром их жизни становилась столица. Здесь воспитывались они в аристократических лицеях, здесь блистали они в великосветских салонах, здесь вели они внешне богатую и внутренне пустую жизнь великосветской «золотой молодежи». Совсем иначе протекала жизнь мелкопоместных дворян. Обычно жили они безвыездно в глухой провинции, в лучшем случае получая весьма скромное образование. О жизни большого города не имели они никакого представления, а если и попадали туда, то сильно бедствовали, а не блистали в салонах. Вот эти-то характерные особенности мелкопоместного бытия — провинциализм, необразованность, малая экономическ. обеспеченность — и придают творчеству Гоголя своеобразные черты, делают необходимым в общепоместном стиле различать две существенно различные струи: крупнопоместную — великосветскую и мелкопоместную. В творчестве Гоголя мелкопоместная среда отразилась широко и полно, со всеми своими как экономическими, так и психологическими вариациями. Мелкопоместная стихия обусловила и все структурные элементы гоголевских произведений — характеры их, лица, сцены и движения, а также и самую эволюцию его творчества. Не случайно, конечно, творчество Гоголя начинается с подражательных и исторических мотивов: упадок мелкопоместной среды, загнивание всех устоев ее существования, удушливая атмосфера разложения грозили задушить и похоронить под обломками все живое. Естественно было всем, в ком еще теплился инстинкт жизни, бежать отсюда прочь, мечтать об иной обстановке, искать более благоприятных условий жизни и развития. Образ такого искателя и лег в основу первого произведения Гоголя «Ганц Кюхельгартен». В этом, насквозь подражательном, нарочито оторванном от реальных русских условий и перенесенном в экзотическую обстановку образе внимательный наблюдатель легко разглядит черты уходящего в экзотику изгоя мелкопоместной рус. провинции. Разработка образа сделана незрелой рукой, произведение плохо удалось Гоголю и справедливо было уничтожено автором и забыто читателями. Но для понимания путей гоголевского творчества оно имеет большое значение. Тот факт, что гоголевское творчество началось «Ганцем Кюхельгартеном», показывает, что уже в самом начале его лежит противопоставление патриархальным картинам совершенно им чуждых картин исторических и экзотических. Здесь уже наметилось то столкновение мотивов патриархально-поместных с мотивами историческими и экзотическими, которое ярко развернулось в цикле украинских повестей Гоголя.

В своих украинских повестях, объединенных в два сборника — «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1831—32) и «Миргород» (1835), Г. продолжает разрабатывать тему противопоставления мечты и действительности. Здесь, на общем фоне казацкой старины, сталкивает он героические образы, почерпнутые им из украинской народной литературы, с хорошо ему знакомыми из жизни образами поместных «существователей». Конечно, последние удаются ему несравненно лучше, чем первые, и он сам хорошо это чувствует. Поместные образы получаются яркими и оригинальными, несмотря на то, что они вырваны из своей естественной среды и переряжены в старинных казаков, героические же образы, наоборот, — бледными и невыразительными, несмотря на то, что окружены своей подлинной исторической обстановкой. Немудрено, что впоследствии он только один раз возвращается после солидной подготовки к историческому прошлому Украины, в виде последнего своего произведения из истории казачества — романа «Тарас Бульба» (1839). В дальнейшем Гоголь переходит к разработке великолепно ему знакомых мелкопоместных тем и создает здесь целый ряд блестящих и оригинальных произведений. В 1835 появляется превосходный рассказ из жизни поместной среды «Коляска»; в 1842 — комедия «Игроки», а с 1834 по 1842 создаются одна за другой главы первой части «Мертвых душ», которая с небывалой широтой охватывает помещичью жизнь дореформенной провинции. Кроме того, почти одновременно творчество Гоголя эволюционирует к разработке мотивов чиновничьего, интеллигентного и даже великосветского круга. Из чиновничьей жизни в 1834 появляются «Записки сумасшедшего», в 1835 — рассказ «Нос», в 1836 — самое крупное из произведений этого рода — комедия «Ревизор» и в 1842 — «Шинель».

поместий толкало их обитателей искать иных источников существования, а торной дорогой для таких искателей была чиновничья карьера. Обедневший помещик чаще всего перерождался в чиновника. Выродившийся из дворянства чиновник был столь обыденной фигурой для мелкопоместной среды, что фигура эта не могла не занять видного места в творчестве мелкопоместного художника. Кроме торной чиновничьей дороги, был и другой путь, по к-рому двигались выходцы из разлагавшихся мелких поместий. Вместе с экономическим распадом рушилась и примитивная гармония поместной психики. Капитализм врывался в поместье не только с новыми экономическими отношениями, но и с новыми идеями. Не только сфабрикованные в городе товары, но и созданные там книги проникали в помещичью усадьбу, прививая новые вкусы и понятия, рождая в молодых умах беспокойную тоску по новой, более интересной, чем в затхлых усадьбах, жизни. Охваченное этой духовной тревогой, вкусившее плода новой культуры молодое поколение, убегая из усадьбы в город, пополняло собой кадры людей т. наз. свободных профессий, попадало в ряды интеллигентных работников. Отсюда становятся вполне понятными и закономерными те произведения Г., которые дают зарисовки из жизни интеллигенции. К произведениям этого рода относятся «Невский проспект» и «Портрет» В творчестве Г. встречаются еще произведения, гл. обр. в виде неоконченных отрывков, представляющие собою попытки Г. изобразить великосветскую среду. К таким произведениям относятся: «Утро делового человека» (1836), «Лакейская» (1839), «Тяжба» (1840), неоконченная повесть «Рим» (1842) и, наконец, большинство глав второй части «Мертвых душ» (1842—1852). В этих попытках отразилось несомненно существующее основное сходство крупнопоместных и мелкопоместных кругов, которое вполне отчетливо ощущалось и самим Гоголем. Однако, связь между этими кругами была далеко не такой тесной, и переход мелкого помещика в ряды крупнопоместной аристократии, если и был возможен, то лишь как крайне редкое исключение. И как трудно, почти невозможно было мелкому помещику стать аристократом, так художнику мелкопоместного круга, каким был Г., трудно было создать сколько-нибудь удачные образы великосветской знати. Этим и объясняется, что все опыты этого рода плохо удавались Г. и остались только незаконченными отрывками.

Рассмотрение эволюции гоголевского творчества с достаточной убедительностью показало нам, что оно не выходило за пределы мелкопоместного существования, что оно целиком обусловлено мелкопоместной стихией. Те же своеобразные черты мелкопоместного быта, ту же единую социальную подоплеку обнаруживаем мы и во всех структурных элементах гоголевского творчества. Характеры, лица, сцены и движения гоголевских произведений, композиция их и язык, при их исследовании, обнаруживают свое органическое единство, в сумме своей давая монолитное, своеобразно организованное тело гоголевского творчества. — В русской литературе, пожалуй, не найти соперника Г. по обилию и многообразию созданных им характеров. В его творчестве раскрывается обширная галлерея самых разнообразных типов. Правда, в этой галлерее почетное место занимают именно поместные обитатели дореформенной России, но все же немудрено совершенно растеряться среди этой калейдоскопичности образов. Только при внимательном рассмотрении мы обнаруживаем черты несомненного их сходства, общие родовые черты, к-рые и объединяют все гоголевские характеры в одну общую дружную семью. Этими родовыми чертами оказываются никчемность существования и психологическая бедность, свойственная всем без исключения поместным героям Гоголя. Никчемность их выражается либо в полном бездельи либо в бестолковой, никому ненужной деятельности, причем они чаще всего не только не замечают своей никчемности, но даже убеждены в вескости и значительности своего существования. Неудержимый смех, ими вызываемый, их курьезность и комичность и зависят в значительной мере от того, что они с важным видом занимаются переливанием из пустого в порожнее. Отсутствие живого дела, обеспеченная праздная жизнь приводили в результате к другой общей черте гоголевских героев — к их психологической ограниченности, к крайней примитивности их мыслей, чувств и поступков. Последним их свойством объясняется и отмеченная уже выше особенность Г. как творца характеров. Упрощенность психологии поместных существователей не давала ему возможности углубляться в тонкости психологического анализа, но зато тем шире оглядывался он вокруг, тем большее количество типов фиксировал он в своих произведениях. Дальнейшее сопоставление недалеких «пустопорожников» Г. позволяет заметить, что, кроме общих родовых черт, многие из них весьма близки друг к другу и по всему своему психическому складу. Сравнительный анализ гоголевских героев приводит в результате к группировке их вокруг трех основных типов, трех наиболее законченных художественных образов Г. Эти три основные типа находим мы в «Мертвых душах» в лице Манилова, Ноздрева и Собакевича.

Манилов — далеко не плохой человек, в его психологических чертах мы не найдем ничего уродливого и ненормального. Наоборот, его чувствительность, кротость, деликатность, стремление к образованию и несколько идиллическая мечтательность являются сами по себе качествами весьма неплохими. И, тем не менее, Манилов представляет собою весьма комичную фигуру, отнюдь не вызывающую сожаления и сочувствия. Дело в том, что Манилов, как и все поместные типы, является пустопорожником, а праздность и практическая никчемность и придают всем проявлениям мягкой маниловской натуры нелепую и курьезную окраску. За его мечтами не чувствуется ни недовольства настоящим, ни тоски по совершенству; не чувствуется ни малейшего желания действовать и добиваться. Его мечты оказываются лишенными всякого серьезного смысла и представляют собою, по сути дела, бесцельную игру праздного ума, строящего от безделья совершенно бессмысленные и никому ненужные перспективы. Та же ненужность и бессмысленность обнаруживаются и в чувствительности Манилова. От нее никому ни тепло, ни холодно, ибо в ней нет серьезного стремления активно помочь человеку. Он со всеми любезен, всем произносит сочувственные речи и приятные слова, но от его приятности и любезности толку получается столько же, сколько и от бесплодной смоковницы. Образ Манилова дает яркое представление о том, в какую нравственную слякоть превращаются такие хорошие сами по себе свойства, как мягкость и чувствительность, в условиях никчемного поместного существования. — Во втором основном образе гоголевского творчества — типе Ноздрева — дана волевая активная натура, проявляющая себя в тех же условиях никчемности и невежества. Энергия так и кипит в Ноздреве, так и рвется наружу, но в данных условиях и она дает только курьезные и нелепые результаты. Она смешна и нелепа именно потому, что тратится по пустякам, что рассеивается на разные бестолковые и чисто случайные предприятия, совершаемые только сдуру и от нечего делать. Ноздрев готов отправиться куда и когда угодно, он склонен шуметь и бурлить по пустякам, кутить и скандалить напропалую, совершать самые нелепые и бессмысленные проделки, — и, опять-таки, вдумываясь в этот тип, нельзя не признать, что по своей натуре Ноздрев, как и Манилов, вовсе не представляет собою отрицательного явления. Природа у Ноздрева нормальная, здоровая, устойчивая. В нем несомненно есть что-то беззаветное, удалое, что присуще всякой энергичной натуре; Ноздреву свойственен своеобразный альтруизм бьющей через край энергии, альтруизм, в котором нет нежной привязанности, а есть жажда поддержать, примкнуть к делу, чтобы дать исход избытку энергии. Все это черты несомненно ценные и симпатичные, и, если жизнь Ноздрева протекает бестолково и нелепо, то в этом приходится винить не его натуру, не его индивидуальные уродства и несовершенства, а его социальное положение, его принадлежность к тунеядческому сословию. — В психическом складе Собакевича, третьего синтетического типа Г., преобладают хладнокровие, рассудительность и практичность. У Собакевича материальные выгоды и интересы всегда на первом плане. Ему совершенно чужды мягкий сентиментализм и мечтательность Манилова; он — трезвый и грубый реалист. Совершенно несвойственна ему также расточительность, склонность кутнуть и развернуться во-всю, присущая Ноздреву; он прижимист и скуповат. Как натура рассудительная, хладнокровная и практическая, Собакевич великолепно понимает, что́ полезно и нужно в его положении. Он стоит на почве фактов и умело ведет свою линию. Собакевич очень неглуп и толков и, если при всем том имеет нелепый и смешной вид, то объясняется это не его личными свойствами, а его положением; он очень умно и толково ведет свою линию, но линия-то его совершенно бессмысленна. Он — душевладелец и в качестве такового живет, не противореча себе, умно и расчетливо, но так как само душевладение стало бессмыслицей, то и вся жизнь Собакевича приобрела нелепый характер умной и расчетливой бессмыслицы. Прижимистое накопление Собакевича оказывается столь же нелепым и ненужным, как и широкое мотовство Ноздрева. Сколько бы ни скопил Собакевич, это накопление не понадобится ему ни для расширения его личной жизни, ни для иных производительных и творческих целей. Накопление Собакевича — это не сбережения труженика про черный день и не расчеты человека, перед к-рым носятся грандиозные творческие замыслы, а просто собирание по инерции, совершенно ненужное и бесполезное. Вся жизнь пуста и ничтожна, вся она лишена цели, и естественно, что и расчетливое накопление оказывается бесцельной расчетливой пустопорожностью.

«поместных» характеров гоголевского творчества, необходимо упомянуть и о многочисленных вариациях их — то более упрощенных, то, наоборот, более сложных. Вокруг основных образов Манилова, Ноздрева и Собакевича группируются как их поместные разновидности, так и варианты их в крупнопоместной, чиновничьей и разночинной сферах. Поместные эскизы маниловщины мы находим еще в «Вечерах» — в образе Ивана Федоровича Шпоньки, и в «Миргороде» — в виде помещиков Ивана Ивановича Перерепенко и Афанасия Ивановича Товстогуба. Образ Подколесина из комедии «Женитьба» дает нам представление о чиновничьем варианте маниловщины, а образы Акакия Акакиевича Башмачкина («Шинель») и художника Пискарева («Невский проспект») — о ее преломлении в разночинной и интеллигентской среде. — Подобные же разновидности имеются и по отношению к характеру Ноздрева. Тип Пифагора Пифагоровича Чертокуцкого из повести «Коляска» несомненно является поместным прообразом Ноздрева. Кочкарев («Женитьба»), Хлестаков («Ревизор») и поручик Пирогов дают нам представление о Ноздреве в чиновничьем и военном мундирах, а Поприщин («Записки сумасшедшего») и Чертков («Портрет») являют нам варианты Ноздрева в разночинном и интеллигентском кругах. — Поместные разновидности Собакевича находятся в «Вечерах» в образе помещика Гадячского повета Григория Григорьевича Сторченки, в «Миргороде» — в виде Ивана Никифоровича Довгочхуна и в «Мертвых душах» — в виде Плюшкина. В чиновничьей среде Собакевич представлен образом Ивана Павловича Яичницы («Женитьба»). Не случайно, конечно, что в творчестве Г. отсутствуют попытки изобразить рассудительную практическую натуру в условиях непоместного трудового существования. Из всех душевладельцев Собакевич и его аналоги были наиболее упористыми и стойкими фигурами и менее всех прочих рисковали оказаться изгоями поместной среды. Даже пошатнувшись, этот практический тип спешил занять теплое местечко и с большой ловкостью выкручивался из затруднений.

(«Мертвые души»). Сложность этого характера заключается не в наличии новых психологических элементов, а только в комбинации в его особе всех тех черт, которые имеются разбросанными в образах Манилова, Ноздрева и Собакевича. Чаще всего в образе Чичикова встречаются черты маниловской группы: кротость и деликатность. Но эти черты принимают особый характер льстивости и вкрадчивости, благодаря одновременно присущей Чичикову собакевичевской практичности и расчетливости. Он не со всеми одинаково любезен, как Манилов, а только лишь с теми, от кого он ожидает для себя той или иной выгоды. Он прижимист и в сущности груб не хуже Собакевича, а свою чувствительность и деликатность использует лишь в тех случаях, когда необходимо завоевать каких-либо нужных ему людей. И вместе с тем этому плуту и прижимистому приобретателю не чужды и ноздревские черты. Он всегда непрочь кутнуть, пофрантить и похвастать. — Но вся эта многогранность не спасает, однако, и Чичикова от общей всем поместным героям пустопорожности; в его бесцельном существовании нет решительно никакого творческого смысла. Он так же смешон, как и все гоголевские типы, потому что, при своей неразвитости, так же, как и они, не подозревает своего ничтожества и слишком доволен своей особой.

Мелкопоместная среда, создавая своеобразн. характеры, отличалась и своим, только ей присущим оригинальным языком. В творчестве Гоголя именно этот язык и имеет доминирующее значение. Речь Г. обильно уснащена алогизмами и амплификациями, она комично фамильярна как в обращении его героев друг к другу, так и в обращении автора-рассказчика к читателям, она пестрит провинциализмами — характерными словечками и выражениями и своеобразными сравнениями. Эта речь — повседневная и обыденная речь мелкопоместных обитателей — превращается в творчестве Гоголя в целый ряд стилистических приемов, к-рыми он искусно пользуется, давая вполне почувствовать весь специфический аромат мелкопоместного существования. Алогизмы и амплификации великолепно передают все умственное убожество и бестолковое косноязычие мелкопоместной среды. Невежественность и глупость ее ярко иллюстрируются полным отсутствием логики в ее рассуждениях, высказыванием самых невероятных гипотез и приведением самых нелепых доводов для доказательства своих положений. Если к этому добавить еще и амплифицированный язык, составленный из неоконченных фраз, фраз без подлежащего и сказуемого, нередко совершенно ненужных по смыслу речи, прерываемых при этом совершенно излишними словечками, вроде «того», «оно», «в некотором роде» и проч., то мышление и речь скудоумного и неразвитого существователя представятся вполне отчетливо. Обращение запросто, фамильярность языка выявляют еще одно свойство мелкопоместной среды, а именно — крайнюю, почти родственную близость ее сочленов. Это сродство понятно, если принять во внимание, с одной стороны, грубоватую патриархальность нравов, а с другой стороны — долголетние и весьма короткие отношения. Провинциализмы, представляющие собою нередко грубые, но всегда яркие и оригинальные слова и выражения, характеризуют собою большую изобретательность на этот счет поместной, а еще более чиновничьей среды дореформенной поры. Сравнения гоголевского языка в большинстве случаев взяты также из обихода поместного круга. Но приведенными стилистическими приемами не исчерпываются еще богатства гоголевского языка. В нем есть также ряд приемов, взятых уже не из поместного и чиновничьего круга, а из эпической народной поэзии и украинских дум. В целом ряде произведений Г. встречаешься с языком, богатым лирическими отступлениями, эпитетами и тавтологиями, с речью торжественной, ритмичной, песенной. Этот язык и употребляет Г., гл. обр., в произведениях, изображающих жизнь казачества. Но применяет он его и при изображении поместно-чиновничьего круга; здесь получает он, таким обр., совершенно новый эстетический эффект, от к-рого и зависит, главным обр., то свойство гоголевского творчества, к-рое обозначается как юмор. Этот эффект обусловливается контрастом, несоответствием формы и содержания, торжественностью речи и незначительностью повествуемых событий.

Обращаясь далее к рассмотрению композиции произведений Гоголя, можно и здесь констатировать господствующ. влияние мелкопоместной стихии. Самый тон его повествования, спокойный, неторопливый, медлительный, как бы подчеркивает всю медленность и однообразие поместно-крепостн. жизни. Долголетняя неизменность и монотонность этой жизни позволяют Гоголю, не торопясь, зарисовывать картины и события, всматриваясь в детали и оттеняя подробности. Оттого-то у Гоголя так много обширных картин, особенно картин природы, так велико количество тщательно отделанных портретов, а также и отступлений всякого рода, субъективных размышлений и лирических отступлений. В повествовании Гоголя эпос решительно преобладает над драмой, рассказ — над действием. Во внешнем строении его произведений нет стройной связанности, органического единства. Каждая отдельная глава, каждая часть его произведения дает вполне законченную картину и может быть без особого ущерба для целого выделена в качестве самостоятельной единицы. Связь между отдельными частями носит чисто механический характер, иллюстрируя всю примитивность и несложность мелкопоместной и мелкочиновничьей жизни, отсутствие ярких личностей и глубоких социальн. связей, развития, стройности и связанности. Последние обстоятельства подчеркиваются и другой крайне характерной чертой гоголевской композиции, резко отличающей его от прочих поместных художников, а именно — отсутствием главного действующего лица — героя. В мелкопоместной среде все равны по своим нравственным и умственным достоинствам, все одинаково герои и нет выдающихся людей, претендующих на исключительное внимание художника. Зато любая рядовая личность позирует перед художником долго и неизменно и позволяет ему зарисовать себя со всей свойственной ему тщательностью, яркостью и силой. Правда, художнику и не нужно долго изучать эту рядовую личность: психика ее весьма несложна и примитивна, и ему не приходится углубляться в психологический анализ и описывать сложную и длительную эволюцию характера, но тем больше типов охватывает взор художника и тем обширнее становится зафиксированная им галлерея образов. Статичность образов, отсутствие изображения эволюции, развития характеров и широкий охват типов изображенной среды составляют также оригинальные свойства композиции гоголевских произведений. К особенностям архитектоники произведений Г. нужно отнести еще введение фантастики. Фантастика эта также носит крайне своеобразный характер. В ней, по существу, нет ничего от мистики или от видений расстроенного воображения; эта фантастика является фантастикой чепухи, бессмыслицы и питается невежеством, скудоумием и алогизмом мелкопоместных обывателей. Она уходит своими корнями во вранье Хлестакова и Ноздрева, вырастает из гипотез Амоса Федоровича и дамы «приятной во всех отношениях». Г. умело пользуется этой фантастикой и с ее помощью ярче и выпуклей рисует перед нами всю беспросветную обыденщину и пошлость изображаемой им социальной среды.

Выше, в связи с характеристикой повествования, уже отмечено наличие в гоголевском творчестве большого количества тщательно отделанных портретов, что объясняется медленностью и неизменностью мелкопоместного существования. Дореформенный поместный уклад представлял большие удобства для тщательной зарисовки портретов.

образом жизни, с традиционными манерами, с традиционным покроем платья. Гоголь широко использовал эти удобства портретного изображения и проявил себя как исключительный по мастерству портретист. Однако, нужно при этом отметить, что портреты Гоголя остаются ценными и высокохудожественными лишь постольку, поскольку он не выходит за пределы поместно-чиновничьего круга. Там же, где Гоголь, пытаясь уйти от однообразно пошлых образов, рисует демонические или прекрасные портреты, он сразу теряет всю яркость и оригинальность своих красок.

Как жанрист Гоголь почти не выходит из пределов усадьбы и провинциального города и здесь создает много жизненных и правдивых картин. Мелкое и среднее поместье, провинциальный город, ярмарка, провинциальный бал и вечеринки рисуются им с неподражаемым мастерством. Если и встречаются в его творчестве картины другой жизни, другой среды, то в большинстве своем они поражают своею бледностью и явно неудачным подражанием. Таковы его картины жизни больших европейских городов (наброски повести «Рим»), картина светского бала («Невский проспект») и др. То же нужно отметить и по отношению к жанровым картинам казацкой Украины. В этой области более или менее удачными выходят у него только батальные картины, при изображении которых Гоголь сравнительно удачно использует поэтические приемы украинской народной поэзии.

малорусско-казацкой поэмы, рожден ее песенным складом и творческим воображением автора. Его пейзажи не обладают внутренней силой, в них не чувствуется непосредственности и жизненности, и они производят впечатление только благодаря грандиозности образов и внешней красоте речи.

Литературный стиль, крупнейшим мастером к-рого является Г., имеет внутреннюю историю. Корни его нужно искать еще в 18 в., где, рядом с господствующей аристократической литературой в стиле франц. классицизма, существовала литература, третируемая классиками-аристократами как «скаредная» и «подъяческая». В отличие от классиков, повествовавших «высоким штилем» о деяниях вельмож, представители этого литературного течения простым и грубоватым языком рассказывают о проделках мелкотравчатого дворянина, иногда беспоместного, сливающегося с разночинством, пробивающего себе дорогу в жизни изворотливостью и даже прямым плутовством. Большого веса писатели этого рода, вроде Комарова или Чулкова, не имели, произведения их считались стоящими ниже литературного уровня, третировались как ненастоящая, низкопробная литература. Однако, в начале 19 века это литературное течение заметно крепнет, выдвигает ряд писателей, с к-рыми уже приходится считаться, как с серьезной литературной силой. Измайлов, Нарежный, Симоновский, Квитка и Загоскин создают все более и более совершенные образцы нового стиля, завоевывают ему почетное место в литературе и широкую популярность в читательских кругах, прокладывая дорогу Г. В произведениях названных писателей имеются ситуации и фабулы, близкие к гоголевским и оформленные в общем теми же стилистическ. средствами. Так, повесть Нарежного «Два Ивана, или страсть к тяжбам» тематически и стилистически близка к гоголевской повести о ссоре Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем. В «Приезжем из столицы» Квитки дана ситуация, весьма близкая к «Ревизору» Гоголя; «Российский Жиль Блаз» Нарежного, «Русский Жиль Блаз» Симоновского и «Похождения Столбикова» Квитки и тематически и композиционно сближаются с «Мертвыми душами» Гоголя. Т. о., Гоголь был завершителем длинной литературной традиции, наиболее законченным художником определен. поэтического стиля, который с Гоголя занимает господствующее положение в литературе и сохраняет это положение в течение всех 40-х гг. под именем «натуральной школы», признанным мэтром к-рой и является Г. Прогрессивный рост и доминирующее положение мелкопоместного стиля в 30-х и 40-х гг. объясняются тем, что именно этот стиль наиболее безжалостно обнажал все убожество и ничтожество душевладельческой касты, всю гниль и разложение душевладельческого уклада, борьба с которым стала первоочередной общественной задачей, в решение к-рой ушли с головой все живые силы русского общества. Г. и «натуральная школа» оказались мощным стимулятором и организаторам этих сил, знаменем, под к-рым вели наступление на твердыни крепостничества. Г. становится кумиром всех, в ком горел огонь ненависти к крепостному рабству, кому дорог был идеал свободы. «Да, я любил вас со всею страстью, с какою человек, кровно связанный со своею страною, может любить ее надежду, честь, славу, одного из великих вождей ее на пути сознания, развития, прогресса», писал Гоголю один из крупнейших представителей тогдашней освободительной мысли — Белинский. Так же ценил Г. впоследствии идейный вождь освободительного движения 60-х гг. — Чернышевский. С такой оценкой вошел Г. и в наше сознание. Правда, Г. был не только великим художником, но и плохим публицистом, автором таких публицистически бездарных реакционных вещей, как «Размышления о божественной литургии» или «Выбранные места из переписки с друзьями». Но эта качественно весьма низкая публицистика количественно занимает в творчестве Г. ничтожное место, совершенно стушевываясь перед количественной и качественной громадой его художественной продукции. Публицистика эта, как все противоречащее поступательному движению истории, забыта. Мы знаем и ценим Г. как великого художника слова, будившего критическое отношение к «гнусной рассейской действительности» и своей художественной деятельностью служившего делу революции.

—97). Позднее стало выходить издание под редакцией Н. И. Коробки, наново прорабатывавшее тексты Г., но оно осталось неоконченным (вышло 5 тт., СПБ, 1912—14). «Ревизор» издан отдельно с комментариями в серии «Русские и мировые классики», ред. Н. Л. , 2 изд., Москва, 1929. Для широкого читателя можно рекомендовать однотомное изд. (изд. 4), Л., 1929, или 3-томное изд., под ред. Эйхенбаума и Халабаева, Л., 1927. Письма

Лит.: Для биографии Г. много дает работа В., Материалы для биографии Гоголя, 4 тт., СПБ, 1892—98. Ср. С., Из семейной хроники Гоголя. Переписка В. А. и М. И. Гоголь-Яновских, М., 1928; Кирпичников Н. А., Н. В. Гоголь. Очерк истории русской повести и драмы. 4 изд., М., 1915. Здесь творчество рассматривается в связи с биографией и литературным окружением Г. Дополняет обрисовку литературного фона новейшая монография Гиппиуса В., Гоголь, Ленинград, 1924. Особенности гоголевской стилистики исследует монография И., О характере гоголевского стиля, Гельсингфорс, 1902. Общий анализ структуры гоголевского творчества, как социального явления, дан в монографии Переверзева В. Ф., Творчество Гоголя, П., 1914, 3 изд., М., 1928. Анализ творческой психологии Гоголя дает монография -Д. Н., Гоголь, СПБ, 1909, и в собр. соч. Овсянико-Куликовского, т. III, изд. 2, СПБ, 1912. См. еще Виноградов его же Слонимский Зелинский , Гоголь, 2 изд., М., 1929. Подробную библиографию см. Владиславлев его же, Литература великого десятилетия, том I, М., 1928; ср. также Мандельштам

В. Переверзев.