Кулиш П. А.: Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя
Глава XXIX

Глава XXIX.

Чувства Гоголя по возвращенiи въ места его детства. — Продолженiе "Мертвыхъ Душъ". — Описанiе деревни Васильевки и усадьбы Гоголя. — VI статья "Завещанiя". — Заметки Гоголя для переделокъ и дополненiя "Мертвыхъ Душъ". — Два письма къ С. Т. Аксакову.

Въ последнемъ письме Гоголя къ Н. Н. Ш***** мы находимъ его уже въ деревне Васильевке, то есть, въ родномъ семействе. Вотъ какъ описываетъ онъ своему "ближайшему" испытанныя имъ впечатленiя, при виде давно покинутыхъ местъ.

"16 мая (1848). Васильевка.

"Твое письмо принесло мне также много удовольствiя. Ты спрашиваешь меня о впечатленiяхъ, какiя произвелъ во мне видъ давно покинутыхъ местъ. Было несколько грустно, вотъ и все. Подъехалъ я вечеромъ. Деревья — одни разрослись и стали рощей, другiя вырубились. Я отправился того же вечера одинъ степовой дорогой, позади церкви, ведущей въ Яворовщину, по которой любилъ ходить некогда, и почувствовалъ сильно, что тебя нетъ со мной. Вероятно, того же вечера я былъ бы въ Толстомъ, но Толстое пусто, и мне стало еще грустнее. Все это было въ день моихъ имянинъ, 9 мая. Матушка и сестры, вероятно, были рады до nec plus ultra моему прiезду, но наша братья, холодный мужеской полъ, не скоро растапливается. Чувство непонятной грусти бываетъ къ намъ ближе, чемъ что-либо другое."

"Мертвыхъ Душъ", которыхъ изданiе теперь более, нежели когда-либо онъ считалъ нужнымъ для общей пользы. Читатель помнитъ, какое это было время. Гоголь, по его словамъ, желалъ "хоть что̀-нибудь вынести на светъ и сохранить отъ этого всеобщаго разрушенiя". Это онъ называлъ "подвигомъ всякаго честнаго гражданина".

Но страшная жара тогдашняго лета и, вследствiе ея, болезненное разслабленiе тела, долго не давали ему заняться деломъ. Вотъ его два письма объ этомъ къ П. А. Плетневу.

1.

"Іюня 8 (1848). Д. Васильевка.

"Жаль векселя. Но такъ какъ въ нынешнее время всемъ приходится нести потери и утраты имуществъ, то почему же не понести и мне? Разменяй 3-й билетъ въ 571 р. и пришли сюда въ Полтаву. Уведоми меня, поступилъ ли въ число означенныхъ тобою четырехъ билетовъ тотъ вексель, который былъ посланъ мне Прокоповичемъ и препровожденъ, много годъ тому назадъ, ко мне. Въ это время пролетело столько событiй всякаго рода, какъ мимо меня, такъ и внутри меня, что я начинаю позабывать совершенно порядокъ делъ моихъ. У тебя же все это, по обыкновенiю, въ порядке, съ означенiемъ, безъ сомненiя, и месяцевъ, и дней, въ какiе что́ было ко мне отправлено. Если когда-нибудь въ свободное время не побрезгаешь сделать объ этомъ записочку [ее же выйдетъ пять-шесть строчекъ всего], то меня весьма обяжешь.

"Я еще ни за что́ не принимался. Покуда, отдыхаю отъ дороги. Брался было за перо, но — или жаръ утомляетъ меня, или я всё еще не готовъ. А между темъ я чувствую, что, можетъ, еще ни когда не былъ такъ нуженъ трудъ, составляющiй предметъ давнихъ обдумыванiй моихъ и помышленiй, какъ въ нынешнее время. Хоть что́-нибудь вынести на светъ и сохранить отъ этого всеобщаго разрушенiя — это уже есть подвигъ всякаго честнаго гражданина.

"Какъ мне скорбно, что бедная С**ва такъ страдаетъ! Передай ей это маленькое письмецо."

2.

"Д. Васильевка. Іюля 7 (1848).

"Пишу къ тебе больной, едва оправившiйся отъ изнурительнаго (недуга), который въ три дни оставилъ отъ меня одну тень. Впрочемъ это, слава Богу, еще не холера, а просто (недугъ) отъ нестерпимыхъ жаровъ, томительнее которыхъ, я думаю, не бываетъ въ самой Африке. Никакого освеженiя даже по ночамъ. Холера везде вокругъ, и я думаю, еще никогда не была она такъ повсеместна и скоро разносима. Маленькую доверенность [въ разсужденiи того, что она на восьмушке] при семъ прилагаю. Если по ней еще нельзя будетъ взять вдругъ, то обяжешь меня, если вышлешь мне хоть изъ своихъ, какiя найдутся у тебя подъ рукою, хоть рублей 150 сер. Я совсемъ на безденежьи. Вокругъ — тоже ни у кого, начиная съ моихъ родныхъ, которымъ долженъ буду помочь. Голодъ грозитъ повсеместный. Хлеба, покуда, еще нечего даже собирать: все не выросло и выжглось такъ, что не жнутъ, а вырываютъ руками по колоскамъ. Надежда есть еще кое-какая на позднiе хлеба, особенно на гречу, если перепадетъ несколько дождей и засуха не будетъ такъ жестока. Я ничего не въ силахъ ни делать, ни мыслить отъ жару. Не помню еще такого тяжелаго времени. Деньги посылай по такому же адресу, какъ и письма: въ Полтаву. Пришли две тысячи асс., а остатокъ, въ виде пятаго билета, примкни къ прежнимъ четыремъ. Еслижъ тебе почему-нибудь удержать при себе не захочется, или будетъ хлопотливо возиться, то, пожалуй, пришли хоть и весь вексель, въ два прiема, или въ одинъ."

былъ писанъ второй томъ "Мертвыхъ Душъ", отъ котораго намъ достались только обломки, можетъ быть, очень давней, позабытой авторомъ редакцiи. Каковы бъ ни были достоинства этого похищеннаго у насъ судьбою произведенiя, но актъ его созданiя интересенъ уже потому, что Гоголь такъ долго готовился къ нему, такъ много для него страдалъ и томился жаждою света и истины. Подобно религiознымъ художникамъ старинной испанской школы, писавшимъ на коленяхъ, въ рубище и со слезами на глазахъ, мучениковъ за веру во Христа, онъ каждую страницу этого произведенiя вымаливалъ у неба долгими молитвами и долгими покаянiями. Смиренномудрый въ высшей степени и постоянно одушевляемый жаждою приносить пользу ближнимъ, онъ трепеталъ при мысли о "техъ страшилищахъ, которыхъ семена мы сеемъ въ жизни своими делами", и только, очистивъ и какъбы освятивъ душу молитвами у Гроба Господня, онъ решился наконецъ передать свету ея внушенiя. Этотъ актъ христiянски поэтическаго творчества совершился въ Васильевке, и потому сама Васильевка делается для насъ уголкомъ въ высшей степени интереснымъ. Но по одному ли этому обстоятельству она интересна? Здесь протекло детство нашего поэта; сюда онъ нетерпеливо рвался бывало изъ надоевшей школы, "чтобъ обновить свои силы" после томительныхъ экзаменовъ; здесь онъ, въ ранней юности, по собственнымъ словамъ его, былъ "окружаемъ почти съ утра до вечера веселiемъ" и, наконецъ, сюда, безъ сомненiя, часто улетала за свежими чувствами его творческая фантазiя изъ отдаленнаго севера и чужого юга. Бросимъ же взглядъ на эту счастливую точку нашего обширнаго отечества, къ которой долго, долго будутъ обращаться мысли многихъ и многихъ тысячь людей со всехъ концовъ его.

накрапленныя кое-где светлыми пятнами воды. Поднимаетесь изъ долинъ на возвышенность — и передъ вами то, что̀ собственно называется степью: невспаханная площадь во все пространство широкаго горизонта, съ скирдами сена я стадами овецъ и рогатаго скота. Далее вы встретите остатки старинныхъ лесовъ, где чаще всего видны дубы, свидетели татарскихъ набеговъ я расправъ съ Поляками. Скудная водою и богатая камышами речка Голтва несколько разъ покажетъ вамъ свои "загогулины", между селъ, спускающихся съ косогоровъ къ воде, между плоскихъ и гладкихъ какъ столъ возвышенностей, усеянныхъ скирдами, и между густыхъ рощъ, обещающихъ — хотя напрасно — вдали обширные леса. Если ваши лошади бегутъ быстро, какъ бежаля те, на которыхъ ехалъ я, вы будете всю дорогу гоняться за развивающимися вдали заманчивыми видами, и скоро передъ вами появится белая, съ зеленою крышею, небольшая церковь объ одной главе, на холме, тихо склоняющемся во все стороны, соответственно плавнымъ линiямъ степныхъ долинъ и возвышенностей, — Васильевская

"чаба́нъ", стоявшiй среди поля у могилы, опершись на свой деревянный крюкъ. Я спросилъ: чей онъ? и онъ отвечалъ мне: "Васильевскiй". — Я разговорился съ нимъ о покойномъ его "пане" и получилъ отъ него, въ немногихъ словахъ, верную характеристику Гоголя въ деревенской жизни. "На все ды́вытця та въ усёму́ коха́етця", говорилъ онъ, то есть, что Гоголь во все вникалъ и любилъ все, что́ ни входитъ въ хозяйство.

Церковь стоитъ впереди села, которое закатилось въ долину, противоположную взъезду на плоскiй церковный холмъ, и выказывается только своими деревьями, черными "дымаря́ми" да верхами хлебныхъ скирдъ. Съ правой стороны церкви, за небольшою купою дубовъ, видно господское гумно, предупреждающее путника, что тутъ не нуждаются въ хлебе; съ левой — густой старый садъ, или, пожалуй, роща, въ которой уютно укрылся помещичiй домъ, съ своими службами, амбарами и другими постройками. Издали видны только красныя деревянныя кровля съ белыми трубами, я кажется, что домъ со всехъ сторонъ окутанъ деревьями; но, когда вы подъедете ближе, передъ вами, сквозь веселую решетку, откроется просторный, весь зеленый дворъ, симметрически обставленный съ трехъ сторонъ постройками, которыя прiятно рисуются на садовой зелени.

Въ целомъ, Васильевка и ея усадьба представляютъ такое прiятное, сельски прiятное место, что, еслибы вамъ и не было известно, кто жилъ здесь, кто любилъ эти деревья, эту церковь, эти ласково глядящiя изъ саду строенiя, вы бы велели своему кучеру проехать мимо усадьбы и черезъ деревню шагомъ и вникнули бы внимательно въ общiй характеръ местности. "Здесь, должно быть, живутъ весело и дружно!" такъ бы, мне кажется, подумалъ я, не зная ничего о Васильевке. Но когда жизнь Гоголя-поэта и человека наполняетъ вашу память и содержите вы въ уме своемъ его произведенiя, — вамъ непременно хочется определить меру влiянiя на него этихъ местъ, этихъ предметовъ, этой богатой, но простой, сельской природы. Здесь, мне кажется, душа поэта не подчинялась впечатленiямъ резко картиннаго, но не была лишена и того, что̀ поднимало ее отъ холоднаго, пасмурнаго взгляда на окружающее. Въ местоположенiи и во всей обстановке Васильевки, где протекло первое детство Гоголя, было много располагающаго къ тихой мечтательности; но, разъ приведенная въ движенiе, фантазiя поэтическаго ребенка, могла легко оторваться отъ места своего рожденiя и на свободе творить неясный мiръ виденiй, которыя потомъ, въ перiодъ полнаго развитiя силъ, принимали уже определенныя формы. Конечно, мудрено найти несомненную связь между видимыми предметами и таинственными движенiями души, развивающейся среди нихъ; но зачемъ же есть въ насъ инстинктъ искать этой связи? и зачемъ предметы, въ кругу которыхъ совершалась неизъяснимая работа творчества, такъ манятъ къ себе и такъ много обещаютъ сказать намъ? Повинуясь этому влеченiю, общему всемъ почитателямъ высокихъ поэтическихъ личностей, я везде искалъ здесь следовъ, началъ, зарожденiй того, что̀ въ сочивенiяхъ Гоголя составляетъ его исключительныя особенности. И какъ ни мало отвечаетъ видимое на голосъ души, но я задавалъ свои умственные вопросы всему въ родномъ уголке моего поэта — отъ густыхъ сеней его сада до выраженiя лицъ и языка движенiй его осиротелаго семейства.

любилъ разводить преимущественно лесныя деревья и насаживалъ ихъ такъ искусно, что аллеи образовались какъбы сами собою, въ лесной чаще. Въ его время садъ упирался въ мокрую, кочковатую долину. Онъ обратилъ ее въ пруды, которые прiезжему кажутся рекою. Извилины ихъ во многихъ местахъ окаймлены камышомъ, и это придаетъ местности видъ пустыни, спокойной, удаленной отъ людей. Гоголь, въ свои прiезды домой, подсаживалъ лесныя деревья въ саду, где только находилъ для нихъ место; наконецъ избралъ для себя более просторное поприще за прудами, где уже существовало несколько купъ молодыхъ деревьевъ, и намеренъ былъ развести здесь такой же неправильный садъ, какъ и возле дома, по сю сторону прудовъ. Отчасти онъ уже исполнилъ свое предпрiятiе. Что̀ предположено имъ было впередъ, видно изъ плана, набросаннаго имъ на листке при инструкцiи, которую онъ оставилъ сестрамъ, уезжая въ последнiй разъ изъ дому. По всему видно, что онъ имелъ въ виду прежде всего богатую растительность и старался размещать деревья по свойствамъ и высоте почвы, оставляя природе красоту группъ, промежутковъ и склоновъ къ воде. Здесь, за прудами, должно быть особенно весело весною, когда большiя луговыя поляны между насажденiй превратятся въ зеленые ковры, когда высокоствольныя деревья надъ водою заговорятъ голосами птицъ, а поля, видныя въ перспективе за извилинами прудовъ, засiяютъ на солнце молодыми посевами.

отъезда Гоголя изъ Васильевки. Но я заметилъ безъ указанiя одинъ предметъ, который оживилъ въ моей памяти картину густого, заглохшаго сада, написанную Гоголемъ, можетъ быть, отчасти по домашнимъ впечатленiямъ. То была надломанная ветромъ береза, которой стволъ круглился среди осенней зелени, какъ белая колонна, чернея на небе своею косою оконечностью, похожею на сидящую птицу....

Домъ, въ которомъ теперь помещается семейство покойнаго Гоголя, построенъ не очень давно. Не въ немъ протекло детство Гоголя. На этомъ самомъ месте стоялъ низенькiй, ветхiй домикъ, украшенный затейливыми зубцами вдоль крыши, крыльцомъ съ намеками на готическiй вкусъ, боковыми башенками и остроконечными окнами по угламъ. Гоголю, видно, дорого было воспоминанiе объ этомъ домике, потому что онъ хранилъ собственноручный рисунокъ съ него въ своей записной книге.

́ касается до нынешняго господскаго дома въ деревне Васильевке, то о немъ нечего больше сказать, какъ только, что онъ деревянный, одноэтажный, довольно просторенъ и удобенъ для помещенiя небольшого семейства покойнаго поэта. Гоголь, однакожъ, находилъ его не такъ уютнымъ и, можетъ быть, не такъ комфортнымъ, какъ бы желалъ. Онъ произвелъ въ немъ некоторыя переделки и усовершенствованiя, оштукатурилъ его, для большей теплоты, особеннымъ составомъ, котораго рецептъ вывезъ изъ-за границы, но все-таки оставался имъ недоволенъ и намеренъ былъ выстроить новый домъ, который бы удовлетворялъ потребностямъ всего семейства вообще и каждаго изъ его членовъ порознь. Онъ заготовилъ даже лесъ для этого дома и, уезжая въ последнiй разъ изъ Васильевки, наметилъ собственноручно каждое бревно. Отдыхая после утреннихъ трудовъ въ семейномъ кругу, онъ любилъ предаваться архитектурнымъ фантазiямъ и выражалъ ихъ отчасти карандашомъ на бумаге. Я виделъ набросанные имъ чертежи двухъ фасадовъ и одного плана. Оба фасада интересны, между прочимъ, въ томъ отношенiи, что сохраняютъ черты домика, въ которомъ протекло его детство; а планъ напоминаетъ его мысль, высказанную еще въ 1832 году Н. Д. Белозерскому, что хорошо было бы построить домъ, въ которомъ зала входила бы глубоко между другихъ комнатъ и была бы почти темною. Такая зала (говорилъ онъ) летомъ была бы очень прохладна и удобна для семейныхъ беседъ.

Гоголя въ детстве. Въ этомъ же отношенiи интересны и пять небольшихъ старинныхъ англiйскихъ гравюръ, представляющихъ: 1) Продажу рыбы, 2) Продажу серныхъ спичекъ, 3) Точенiе ножницъ, ножей и бритвъ, 4) Покупателей гороху и 5) Покупателей новыхъ балладъ. Но истинное украшенiе дома составляетъ прекрасный грудной портретъ Гоголя, въ натуральную величину, писанный Моллеромъ около 1840 года въ Риме. Гоголь просилъ Моллера написать его съ веселымъ лицомъ, "потому что христiянинъ не долженъ быть печаленъ", и художникъ подметилъ очень удачно привлекательную улыбку, оживлявшую уста поэта; но глазамъ его онъ придалъ выраженiе тихой грусти, отъ которой редко бывалъ свободенъ Гоголь. Судя по этому портрету, авторъ "Мертвыхъ Душъ" одаренъ былъ наружностью, которая не бросалась въ глаза съ перваго взгляда, но оставляла прiятное впечатленiе въ томъ, кто его виделъ, а при повторенныхъ свиданiяхъ заохочивала изучать себя и наконецъ делалась дорогою для сердца. Высокiй лобъ, полузакрытый спущенными наискось, светлорусыми, лоснящимися волосами; тонкiй съ небольшимъ горбомъ носъ, несколько нагнувшiйся надъ русыми усами; глаза, которые въ Малороссiи называютъ карыми, съ тонкими, поднятыми какъ-бы отъ удивленiя бровями, и легкiй румянецъ щекъ, на светломъ, почти беломъ цвете всего лица: таковъ былъ Гоголь въ то время, когда первый томъ "Мертвыхъ Душъ" былъ написанъ, а второй и третiй существовали только въ его уме.

Но иной представлялся мне образъ, во время моихъ грустныхъ беседъ съ его матерью. Мне указали место, въ углу дивана, где обыкновенно онъ сиживалъ, гостя на родине. Въ последнее пребыванiе его дома, веселость ужъ оставила его; видно было, что онъ не былъ удовлетворенъ жизнью, хоть и стремился съ нею примириться. Телесные недуги, происходившiе, вероятно, не отъ однехъ физическихъ причинъ, ослабили его энергiю; а земная будущность, сократившаяся для него уже въ небольшое число летъ, не обещала исполненiя его медленно осуществлявшихся плановъ. Онъ впадалъ въ очевидное унынiе и выражалъ свои мысли только короткимъ восклицанiемъ: "И все вздоръ, и все пустяки!"

заботъ его о матери было возобновленье тканья ковровъ, которымъ она въ молодости распоряжалась съ особеннымъ удовольствiемъ. Онъ думалъ, что ничемъ такъ прiятно не разсеетъ ея подъ часъ грустныхъ мыслей, какъ занятiемъ, которое будетъ напоминать ей молодость. Для этого-то съ неутомимымъ терпенiемъ рисовалъ онъ узоры для ковровъ и показывалъ, что придаетъ величайшую важность этой отрасли хозяйства. Съ сестрами онъ безпрестанно толковалъ о томъ, что́ всего ближе касается деревенской жизни, какъ-то: о садоводстве, объ устройстве лучшаго порядка въ хозяйстве, о средствахъ къ искорененiю пороковъ въ въ крестьянахъ, или о леченiи ихъ телесныхъ недуговъ, но никогда о литературе. Кончивъ утреннiя свои занятiя, онъ оставлялъ ее въ своемъ кабинете и являлся посреди родныхъ простымъ практическимъ человекомъ, готовымъ учиться и учить каждаго всему, что́ помогаетъ жить покойнее, довольнее и веселее. Отъ этого, дома его знаютъ и вспоминаютъ больше, какъ нежнаго сына, или брата, какъ отличнаго семьянина и какъ истиннаго христiянина, нежели какъ знаменитаго писателя. И въ общей любви къ нему родныхъ, независящей отъ удивлещя къ его высокому таланту, много трогательнаго: тутъ видимъ Гоголя-человека, съ заслугами, которыя имели не все великiе писатели. Работалъ онъ у себя во флигеле, где кабинетъ его имелъ особый выходъ въ садъ. Если кто изъ домашнихъ приходилъ къ нему по делу, онъ встречалъ своего посетителя на пороге, съ перомъ въ руке, и если не могъ удовлетворить его короткимъ ответомъ, то обещалъ исполнить требованiе после; но никогда не приглашалъ войти къ себе, и никто не видалъ и не зналъ, что́ онъ пишетъ. Почти единственною литературною связью между братомъ и сестрами были малороссiйскiя песни, которыя оне для него записывали и играли на фортепьяно. Я виделъ въ Васильевке сборникъ, заключающiй въ себе 228 песень, записанныхъ для него отъ крестьянъ и крестьянокъ его родной деревни, и слышалъ множество напевовъ, переданныхъ на фортепьяно. Ничто не дало мне почувствовать такъ ясно души поэта, какъ эти мотивы, слышанные подъ его роднымъ кровомъ, — ничто, кроме разве самаго радушнаго, самаго можно сказать христiянскаго гостепрiимства, которое нашелъ я тамъ. Оно соответствовало шестой статье завещанiя Гоголя, которая, при жизни его, не могла явиться въ печати, но которая теперь прибавитъ новую черту къ его драгоценному для насъ образу.

"— — — По кончине моей, никто изъ нихъ уже не имеетъ права принадлежать себе, но всемъ тоскующимъ, страдающимъ и претерпевающимъ какое-нибудь жизненное горе. Чтобы домъ и деревня ихъ походили скорей на гостинницу и страннопрiимный домъ, чемъ на обиталище помещика; чтобы всякой, кто ни прiезжалъ, былъими принятъ, какъ родной и близкiй сердцу человекъ; чтобы радушно и родственно распросили они его обо всехъ обстоятельствахъ его жизни, дабы узнать, не понадобится ли въ чемъ ему помочь, или же по крайней мере дабы уметь ободрить и освежить его, чтобы никто изъ ихъ деревни не уезжалъ сколько-нибудь неутешеннымъ. Если же путникъ простого званiя привыкнулъ къ нищенской жизни и ему неловко почему-либо поместиться въ помещичьемъ доме, то чтобы онъ отведенъ былъ къ зажиточному и лучшему крестьянину на деревне, который былъ бы притомъ жизни примерной и умелъ бы помогать собрату умнымъ советомъ; чтобы онъ распросилъ своего гостя такъ же радушно обо всехъ обстоятельствахъ, ободрилъ, освежилъ и снабдилъ разумннымъ напутствiемъ, доиеся потомъ обо всемъ владельцамъ, дабы и они могли съ своей стороны прибавить къ тому свой советъ, или вспомоществованiе, какъ и что́ найдутъ приличнымъ, чтобы такимъ образомъ никто изъ ихъ деревни не уезжалъ и не уходилъ, скольно-нибудь неутешеннымъ."

"Мертвымъ Душамъ", которыхъ продолженiемъ занятъ былъ въ своей деревне Гоголь. Внутреннiй актъ творчества есть таiна, такъ же неразгаданная психологiей, какъ физiологiей — зарожденiе жизни въ существе органическомъ; но любопытству нашему доступенъ по крайней мере внешнiй процессъ перехода изящныхъ идей въ изящныя формы, и наблюденiе этого процесса, кроме интереса для всякаго мыслящаго человека, полезно для руководства молодыхъ талантовъ. Мы не знаемъ, какъ поднялъ Гоголь изъ небытiя второй томъ "Мертвыхъ Душъ", сожженный въ 1845 году: набрасывалъ ли онъ планъ на бумаге, писалъ ли по плану, содержимому въ уме, последовательно ли, или съ промежутками живописалъ онъ свои сцены и характеры, — этого мы ничего не знаемъ. Но я представлю часть его заметокъ для передедки перваго тома и сочиненiя второго, найденныхъ въ чемодане за границею и следовательно принадлежащихъ времени до перваго состоянiя второго тома "Мертвыхъ Душъ". Эти заметки обнаруживаютъ въ Гоголе силу творчества, способную постигать несовершенство уже разъ выношеннаго въ душе созданiя и вновь его переработывать, что̀, ведь, труднее работы первоначальной. Интересны оне также и потому, что говорятъ о времени литературной жизни Гоголя, столь различномъ отъ того, въ которое былъ написанъ почти безъ помарокъ "Тарасъ Бульба". Многiе привыкли удивляться быстроте сочиненiя, обнаруживающейся въ автографахъ писателей; но это чаще бываетъ недостаткомъ, нежели достоинствомъ. Не даромъ существуетъ пословица, что скорой работы не хвалятъ; не даромъ также и такiе люди, какъ Томасъ Муръ говорятъ, что очень редко случается, чтобы поэтическое созданiе, стоившее мало труда автору, приносило много удовольствiя читателямъ. Въ последнее время Гоголь готовъ былъ трудиться надъ страницей столько, сколько трудился прежде надъ целой пьесой и, въ ожиданiи истиннаго вдохновенiя, проводилъ целые годы, не принимаясь за перо. Это былъ у него перiодъ строгаго суда надъ самимъ собою, строгаго осмотра, до последнихъ мелочей, своего созданiя. Даже въ этихъ летучихъ заметкахъ, которыя сейчасъ будутъ мною приведены и которые набросаны такими намеками на слова, что часто нетъ возможности догадаться, что̀ хотелъ сказать авторъ, даже и въ этихъ заметкахъ — обратите внимание — иногда одна по видимому ничтожная подробность, вновь прибавленная авторомъ, даетъ другой светъ целой сцене, и одно удачно подмеченное наблюденiе развиваетъ полнее картину общества и нравовъ.

"Къ 1-й части.

"Идея города. Возникшая до высокой степени пустота. Пустословiе, сплетни, перешедшiя пределы. Какъ все это возникло изъ безделья и приняло выраженiе, смешное въ высшей степени. Какъ люди неглупые доходятъ до деланiя совершенныхъ глупостей.

" въ разговорахъ дамъ. Какъ къ общимъ сплетнямъ примешиваются частныя сплетни. Какъ въ нихъ не щадятъ одна другую. Какъ созидаются соображенiя. Какъ эти соображенiя восходятъ до верха смешного. Какъ все невольно занимаютъ, и какого рода бабичи и юпки образуются.

"Какъ пустота и безсильная праздность жизни сменяются мутною, ничего неговорящею смертью. Какъ это страшное событiе совершается безсмысленно. Не трогаются. Смерть поражаетъ нетрогающiйся мiръ. И еще сильнее между темъ должна представиться читателю мертвая безчувственность жизни. — —

"Проходитъ страшная мгла жизни, и еще глубокая сокрыта въ томъ тайна. Не ужасное ли это явленiе — жизнь безъ подпоры прочной? не страшно ли великое она явленье? Такъ слепа.....

"Частности. Дамы ссорятся именно изъ-за того, что одной хочется, чтобы Чичиковъ былъ темъ-то, другой — темъ-то, и потому (каждая) принимаетъ только те слухи, которые сообразны съ ея идеями.

"Явленiе другихъ дамъ на сцену.

"Дама прiятная во всехъ отношенiяхъ имеетъ чувственные наклонности и любитъ разсказывать, какъ иногда она побеждала чувственныя наклонности посредствомъ ума своего, и какъ умела не допустить до слишкомъ короткихъ съ нею изъясненiй. Впрочемъ это случилось само собою, очень невиннымъ образомъ. До короткихъ объясненiй никто не доходилъ уже потому, что она и въ молодости своей имела что-то похожее на будошника, не смотря на все свои прiятности и хорошiя качества.

"Нетъ, милая, я люблю — понимаешь? — сначала мужчину приблизить и потомъ удалить, и потомъ приблизить. Такимъ же образомъ она поступаетъ и на бале съ Чичиковымъ. У другихъ тоже составляются идеи по собственной высоте. Одна почтительна. Две дамы, взявшись подъ руки, ходили и решились хохотать; даже. Потомъ нашли, что совсемъ у Чичикова нетъ манеръ истинно хорошихъ.

"Дама прiятная во всехъ отношенiяхъ любила читать всякiя описанiя баловъ. Описанiе Венскаго конгреса... Все очень занимат(ельно). Просто любила дама, то есть, замечать на другихъ, что̀ на комъ хорошо и что́ не хорошо.

"Сидя разсматриваютъ входящихъ. Н. совсемъ не умеетъ одеваться, совсемъ не умеетъ. Этотъ шарфъ такъ ей не идетъ... Какъ хорошо одета губернаторская дочка......

"Весь городъ со всемъ вихремъ сплетены прообразованiе бездельности жизни всего человечества въ массе. Рожденъ балъ и все соединенiя. Сторона славная и бальная общества.

"Противупо... ему прообразовать во II занятiй, разорванныхъ бездельемъ.

"Какъ низвести всемiрн.... бсзделья во всехъ родахъ до сходства съ городскимъ бездельемъ? и какъ городское безделье возвести до прообразованiя безделья мiра?

"Для, включить все сходства и внести постепенный ходъ."

Помещаю еще два письма Гоголя изъ Васильевки, адресованныя къ С. Т. Аксакову. Они важны преимущественно въ томъ отношенiи, что показываютъ новое направленiе умственной деятельности Гоголя. Кажется, после изданiя "Переписки съ Друзьями", онъ почувствовалъ, какой вредъ причинило ему долгое пребыванiе вне Россiи, не смотря на все удобства, которыя онъ находилъ въ заграничной жизни для своего самовоспитанiя и творчества. Кажется, онъ усомнился, действительно ли руссiй человекъ то, чемъ онъ сделалъ его въ своемъ самосозерцательномъ уединенiи. Какъ бы то ни было, но жажда понять Русской народъ въ его прошедшемъ и настоящемъ обнаружилась въ Гоголе сильнее, нежели когда-либо, по возвращенiи его изъ Іерусалима и уже не оставляла его до конца жизни.

1.

"1848 года, iюня 8-го. Васильевка.

"Какъ вы меня обрадовали вашими строчками, добрый другъ мой! Но меня печалитъ, что вы такъ часто хвораете. Ради Бога, берегите себя. — — — Теперь тысячами вокругъ болеютъ и мрутъ. Въ Полтавской губернiи свирепствуетъ холера почти повсеместно, и въ самой Полтаве. Богъ да хранитъ васъ.

"Драмы Константина Сергеевича я еще не имею; сегодня, однако, пришло объявленiе о посылке. Вероятно, это она. Я ее прочту съ любопытствомъ уже и потому, что въ ней долженъ заключаться вопросъ, решенiемъ котораго я серьезно теперь занять не менее самаго Константина Сергеевича. — — —"

2.

"Іюля 12 (1848). Васильевка.

"И за письмо, и за книги благодарю васъ, добрый другъ Сергей Тимофеевичъ. Какъ ни слабъ я после недуга, отъ котораго еще не оправился какъ следуетъ, но не могу отказать себе написать къ вамъ несколько строчекъ. Какое убiйственно-нездоровое время и какой удушливо томительный воздухъ! Только три, или четыре дни, по прiезде моемъ на родину, я чувствовал себя хорошо; потомъ безпрерывныя разстройства въ желудке, въ нервахъ и въ голове отъ этой адской духоты, томительнее которой нетъ подъ тропиками. Все переболело и болеетъ вокругъ насъ. Холера — — не даетъ перевести духъ. Тоска [еще более отъ того, что никакое умственное занятiе не идетъ въ голову]. Даже читать самаго легкаго чтенiя не въ силахъ. А потому не ждите отъ меня, покуда, никакихъ отчетовъ относительно впечатленiй, произведенныхъ присланными книгами. Я после напишу Константину Сергеевичу мое мненiе о его драме. Статья его о современномъ споре мне понравилась, можетъ быть, отъ того, что во время чтенiя голова моя была свежа и вниманiя достало на небольшую статью. — — —

"Въ драме, что̀ всего важнее, постигнуто высшее свойство нашего народа. Вотъ ея главное достоинство. Недостатокъ — что, кроме этого высшаго свойства, народъ не слышенъ своими другими сторонами, не имеетъ грешнаго тела нашего, безтелесенъ. Зачемъ Константинъ Сергеевичъ выбралъ форму драмы? зачемъ не написалъ прямо исторiю этого времени? Странное дело: когда я разворачиваю исторiю нашу, мне въ ней видится такая живая драма на каждой странице, такъ просторно открываетя весь кругозоръ тогдашнихъ действiй и видятся все люди, и на первомъ, и на второмъ плане, и действующiе, и молчащiе; когда же я читаю извлеченную изъ нея нашу такъ называемую историческую драму, кругозоръ передо мною тесенъ; я вижу только те лица, которыя выбралъ сочинитель для доказанiя любимой своей мысли, полнота жизни отъ меня уходитъ; запаха свежести, первой весенней свежести, я не слышу; на место действiя, я слышу словопренiя, и мне кажется все бледно. Не распространяю этихъ словъ на драму Константина Сергеевича. Въ ней вялости нетъ, языкъ свежъ, речь жива. Но зачемъ, не бывши драматургомъ, писать драму? Какъ-будто свойства драматурга можно прiобресть! Какъ-будто для этого достаточно живо чувствовать, глубоко ценить, высоко судить и мыслить! Для этого нужно , и ничто другое. Его ничемъ нельзя заменить. Безъ него, исторiя всегда останется выше всякаго извлеченнаго изъ нея сочиненiя. Можетъ быть, все это, что́ я вамъ теперь говорю, есть плодъ нынешняго мутнаго состоянiя моей головы, неспособной разсуждать отчетливо и ясно; можетъ быть, въ другой разъ, когда прочту внимательно это сочиненiе, и притомъ въ мiнуту светлую, я выражусь иначе и лучше; но мне кажется, я я тогда не соглашусь съ Константиномъ Сергеевичемъ, будто драма есть художественное пониманiе исторiи въ известную эпоху. Скорей разве можно сказать художественное воспроизведенiе "