Глава XV.
Болезнь Гоголя въ Риме. — Письма къ сестре Анне Васильевне и къ П. А. Плетневу. — Взглядъ на натуру Гоголя. — Письмо къ С. Т. Аксакову въ новомъ тоне. — Замечанiе С. Т. Аксакова по поводу этого письма. — Другое письмо къ С. Т. Аксакову: высокое мненiе Гоголя о "Мертвыхъ Душахъ". — Письма къ сестре Анне Васильевне. — Письма къ Н. Н. Ш*****.
Осенью 1840 года Гоголь сделался очень боленъ, но трудно определить время его болезни по темъ письмамъ, которыя находятся въ моемъ распоряженiи. Отъ 13-го октября (1840) онъ пишетъ изъ Рима къ сестре Анне Васильевне еще какъ человекъ здоровый, а отъ 30-го того же месяца уведомляетъ П. А. Плетнева о перенесенной имъ опасной болезни. Остается думать, что болезнь его была сильна, но кратковременна. Помещаю оба упомянутыя письма.
"Римъ. Октября 13. (1840.)
"Я вчера получилъ твое письмо. Что я былъ ему радъ, объ этомъ нечего и говорить. Ты этому, безъ сомненiя, поверишь, потому что знаешь, что я тебя люблю. Я былъ радъ, что ты совершенно здорова [такъ по крайней мере стоитъ въ письме твоемъ]. Я совершенно радъ, что у тебя завелась охота бегать. Даже радъ тому, что ты теперь ничего не делаешь и ничемъ не занимаешься, потому что придетъ зима; и ты, верно, присядешь и вознаградишь за все. Но... теперь наконецъ приходится сказать, чему я не былъ радъ. — — Ты, приводя причины, отвлекающiя тебя отъ занятiй — — сказала, что у васъ было много праздниковъ и что приняться за иглу въ праздникъ здесь [т. е. въ Васильевке] считается за ужасный грехъ. — — — А для чего дается человеку характеръ? Чтобы онъ могъ презреть толки и пересуды, следовалъ тому, что̀ велитъ ему благоразумiе, и, какъ сказалъ самъ Спаситель, не глядеть на людей. Люди суетны. Нужно въ примеръ себе брать прекрасный, святой образецъ, высшую натуру человека, а не обыкновенныхъ людей. Итакъ я тебе приказываю работать и заниматься именно въ праздникъ, натурально только не въ те часы, которые посвящены Богу. И если кто-нибудь станетъ тебе замечать, что это не хорошо, ты не входи ни въ какiя разсужденiя и не старайся даже убеждать въ противномъ, а скажи прямо коротко и твердо: "". И после этого, верно, тебе не станутъ докучать. И такимъ образомъ поступай и въ другомъ случае, где только собственное твое благоразумiе чего-нибудь не одобритъ. Нужно быть тверду и непреклонну. Безъ твердости характеръ человека — нуль. И признаюсь, грусть бы, сильная грусть обняла бы мою душу, еслибы я уверился, что у сестры моей нете ни характера, ни великодушiя. — — —
"Наконецъ поговоримъ еще объ одномъ довольно важномъ предмете. — — Слушай, моя душа. Тебя должно непременно тронуть положенiе маменьки, на которой лежитъ столько заботъ и такая сильная обуза, что весьма немудрено, если и у человека сильнаго закружится голова и кончится темъ, что онъ наконецъ ничего не будетъ делать. Слушай. Нужно, чтобъ и ты, и Оля взяли на долю свою какiя-нибудь маленькiя части хозяйства и чтобы уже аккуратно вели дела свои. Напримеръ, ты возьми на долю свою молошню, то есть, смотри, чтобъ при тебе набиралось молоко, делалось масло, сыръ, и замечай внимательно, сколько чего должно быть, чтобы потомъ не могли тебя ни обмануть, ни украсть. Натурально, этого еще немного для тебя. Ты возьми на свою долю еще овецъ. Пусть къ тебе приходитъ каждый день овчаръ и рапортуетъ тебе подробно. Ты отправляйся почаще туда сама, лучше, если пешкомъ, и поверяй почаще все на деле. Несколько разъ заставь, чтобы доили при тебе, чтобы знать, сколько наверное могутъ давать молока. Записывай родившихся вновь, отправленныхъ на столъ, прибывшихъ и убывшихъ. После того, когда ты увидишь, что съ этимъ всемъ управляешься хорошо, можешь присоединить къ этому и что-нибудь другое. Безъ этого никогда не будетъ никакого толка въ хозяйстве, если сами хозяева не будутъ входить во все. А такъ какъ одному человеку нельзя входить во все, то по этому самому и должно непременно разделить труды. Иначе — ключницы, домоводки и управители, хоть какъ бы ни казались надежны съ виду, всегда кончится темъ, что будутъ наконецъ обкрадывать, или, еще хуже, нерадеть и неглижировать. Олиньке тоже выбери на долю какую-нибудь часть по силамъ. Ты увидишь потомъ, какую окажешь этимъ пользу хозяйству и какъ облегчишь труды маменьки, — темъ более, что у ней столько главныхъ статей хозяйства: уборка и посевъ хлеба, льну, гумно, винокурня и мало ли чего еще? Страшно я подумать даже. Желалъ бы я очень знать, что́ ты на это скажешь и какое это произведетъ на тебя действiе; и потому жду не....."
"30 октября. Римъ.
"Здраствуйте, безценный Петръ Александровичъ! Напишите мне хоть одну строчку. Я не имею никакихъ, совершенно никакихъ известiй изъ Петербурга. Пишу къ вамъ потому, что я васъ виделъ третьяго-дня во сне въ такомъ необыкновенномъ и грустномъ положенiи, что испугался и не могу быть спокоенъ до техъ поръ, пока не услышу чего-нибудь о васъ.
"Уведомьте меня также, какъ мое дело. Можно ли мне подняться на то место въ Риме, о которомъ я писалъ къ вамъ? Мне нужно теперь знать это, и темъ более теперь. Я заболелъ жестоко, и, Боже, какъ заболелъ! Я самъ виноватъ. Я обрадовался моимъ проснувшимся силамъ, освеженнымъ после водъ и путешеств(iя), и сталъ работать изо всехъ силъ, почуя просыпающееся вдохновенiе, которое давно уже спало во мне. Я перешелъ черезъ край и за напряженiе не во время, когда мне нужно было отдохновенiе, заплатилъ страшно. Не хочу вамъ говорить и разсказывать, какъ была опасна болезнь моя. Гемороидъ мне бросился на грудь, и нервическое раздраженiе, котораго я въ жизнь никогда не зналъ, произошло во мне такое, что я не могъ ни лежать, ни сидеть, ни стоять. Уже медики было махнули рукой: но одно лекарство меня спасло неожиданно. Я велелъ себя положить ветурину въ дорожную коляску, — дорога спасла меня. Три дни, которые я провелъ въ дороге, меня несколько возстановили. Но я самъ не знаю, вышелъ ли я еще совершенно изъ опасности. Малейшее какое-нибудь движенiе, незначащее усилiе, и со мной делается не знаю что̀. Страшно, просто страшно! Я боюсь. И такъ было хорошо началось дело. Я началъ такую вещь, какой, верно, у меня до сихъ поръ не было, — и теперь изъ-подъ самыхъ облаковъ да въ грязь!
"Медику натурально простительно меня успокоивать и говорить, что это совершенно пройдетъ, и что мне нужно только успокоить(ся). Но мне весьма простительно тоже не верить этому, и мое положенiе вовсе не такого рода, чтобы оставаться, темъ больше, что вотъ месяцъ, и я не чуть не лучше. Еслибъ я зналъ, что изъ меня решительно ничего не можетъ быть [страшнее чего конечно ничего не можетъ быть на свете], тогда бы, натурально, дело кончено. У меня нетъ никакой охоты увеличивать всемiрное населенiе своею жалкою фигурою, и за жизнь свою я не далъ бы гроша и не сталъ бы изъ-за нея биться. Но, клянусь, мое положенiе слишкомъ, если даже не черезъ-чуръ. Больной, разстроенный душей и теломъ, и никакихъ средствъ... Уведомьте меня. Можетъ быть, можно какъ-нибудь узнать одно изъ этихъ двухъ словъ: да или нетъ?
"Но, клянусь, мне такъ же, если даже не больше, теперь хочется иметь изветiя о васъ самихъ. После виденнаго мною сна, я не могу успокоиться о васъ. Теперь въ моемъ больномъ, грустномъ, часто лишенномъ надежды душевномъ состоянiи у меня единствен(но), что̀ доставляетъ мне похожее на радость, это — перебирать въ мысляхъ моихъ немногихъ, но любящихъ, прекрасныхъ друзей, вычислять все случаи въ жизни, где дружба ихъ обнаруживалась ко мне, и сердце у меня тогда такъ начинаетъ сильно биться, какъ можетъ только у ребенка, который не изумляется отъ радости, но остается какъ-будто перепуганъ радостью. Знаю, что это происходитъ отъ моего нервическаго разстройства и что движенiе потрясаетъ меня, но всё какъ это сладко! И я тогда едва дышу. — Римъ Via Felice. № 126."
"Изъ подъ самихъ облаковъ да въ грязь!" Слабое тело его не выносило порывовъ духа: это былъ сильный аэростатъ изъ тонкой и бренной ткани. Общество, въ которомъ онъ провелъ свое детство и юношескiе годы, заключая въ себе много пищи для его таланта, всё, однако же, не могло вполне организовать поэта съ такимъ огромнымъ запасомъ природныхъ началъ творчества, какимъ одаренъ былъ Гоголь. Достигнувъ той эпохи умственнаго развитiя, когда передъ писателемъ открывается самый обширный горизонтъ духовнаго мiра, онъ долженъ былъ делать надъ собой усилiя сверхъ-естественныя, чтобы создать выраженiе для отвлеченныхъ речей своихъ, и изнемогалъ подъ бременемъ непомернаго труда. Потому-то умственное "напряженiе", производящее въ другомъ только усталость и отвращенiе къ работе, въ немъ разрушало почти въ конецъ хилый организмъ и рождало одно сожаленiе о той высоте, на которой онъ не въ силахъ былъ удержаться.
"Первое письмо Гоголя въ Москву после болезни, отъ 28 декабря (говоритъ въ своихъ запискахъ С. Т. Аксаковъ) поразило всехъ серьезностью, торжественностью тона и открытымъ выраженiемъ религiознаго направленiя, которое было въ Гоголе всегда, но о которомъ онъ прежде не говорилъ и даже скрывалъ. Этотъ тонъ продолжался до его смерти. Вотъ выписки изъ этого письма:
"Декабря 28 (1840). Римъ.
"Я много передъ вами виноватъ, другъ души моей С. Т., что не писалъ къ вамъ тотчасъ после вашего мне такъ всегда прiятнаго письма. Я былъ тогда боленъ. О моей болезни мне не хотелось писать къ вамъ, потому что это бы васъ огорчило — — —
"Теперь я пишу къ вамъ, потому что здоровъ, благодаря чудной силе Бога, воскресившаго меня отъ болезни, отъ которой, признаюсь, я не думалъ уже встать. Много чуднаго совершилось въ моихъ мысляхъ и жизни! Вы, въ вашемъ письме, сказали, что верите въ то, что мы увидимся опять. Какъ угодно будетъ всевышней силе! Можетъ быть, это желанiе, желанiе сердецъ нашихъ сильное обоюдно, исполнится. По крайней мере обстоятельства идутъ какъ-будтобы къ тому. Я, кажется, не получу места, о которомъ, помните, мы хлопотали и которое могло бы обезпечить мое пребыванiе въ Риме. — — —
"Но Богъ съ нимъ: я радъ всему, всему, что̀ ни случается со мною въ жизни и, какъ погляжу я только, къ какимъ чуднымъ пользамъ и благамъ вело меня то, что̀ называютъ въ свете неудачами, то растроганная душа моя не находить словъ благодарить невидимую руку, ведущую меня. — — —
"Другое обстоятельство, которое можетъ дать надежду на возвратъ мой — мои занятья. Я теперь приготовляю къ совершенной очистке первой томъ "Мертвыхъ Душъ". Переменяю, перечищаю, много переработываю вовсе и вижу, что печатанiе ихъ не можетъ обойтись безъ моего присутствiя. Между темъ дальнейшее продолженiе его выясняется въ голове моей чище, величественнее, и теперь я вижу, что можетъ быть со временемъ кое-что колосальное, если только позволятъ слабыя мои силы. По крайней мере, верно, немногiе знаютъ, на какiя сильныя мысли и глубокiя явленiя можетъ навести незначущiй сюжетъ, котораго первыя, невинныя и скромныя главы вы уже знаете. Болезнь моя много отняла у меня времени, но теперь, слава Богу, я чувствую даже по временамъ свежесть, мне очень нужную. Я это приписываю отчасти холодной воде, которую я сталъ пить по совету доктора, котораго за это благослови Богъ и который думаетъ, что мне холодное леченiе должно помочь. Воздухъ теперь чудный въ Риме, светлый. Но лето, лето — это я ужъ испыталъ, — мне непременно нужно провести въ дороге. Я повредилъ себе много, что зажился въ душной Вене. Но что́ жъ было делать? признаюсь, у меня не было средствъ тогда предпринять путешествiе; у меня слишкомъ было все расчитано. О, еслибъ я имелъ возможность всякое лето сделать какую-нибудь дальнюю, дальнюю дорогу! Дорога удивительно спасительна для меня, Но обратимся къ началу. Въ моемъ прiезде къ вамъ, котораго значенiя я даже не понималъ въ начале, заключалось много, много для меня. Да, чувство любви къ Россiи, слышу, во мне сильно. Многое, что̀ казалось мне прежде непрiятно и невыносимо, теперь мне кажется опустившимся въ свою ничтожность и незначительность, и я дивлюсь, ровный и спокойный, какъ я могъ ихъ когда-либо принимать близко къ сердцу. — — —
"Но довольно; сокровенныя чувства какъ-то становятся пошлыми, когда облекаются въ слова. Я хотелъ было обождать (съ) этимъ письмомъ и послать вместе съ нимъ перемененныя страницы въ "Ревизоре" и просить васъ о напечатанiи его вторымъ изданiемъ, и не успелъ. Никакъ не хочется заниматься темъ, что̀ нужно къ спеху, а всё бы хотелось заняться темъ, что̀ не къ спеху. А между темъ оно было бы очень нужно скорее. — — —
"Пановъ молодецъ во всехъ отношенiяхъ, и Италiя ему много принесла пользы, какой бы онъ никогда не прiобрелъ въ Германiи, въ чемъ онъ совершенно убедился. Это не мешаетъ довести, между прочимъ, до сведенiя кое-кого. А впрочемъ, если разсудить по правде, то я не знаю, почему вообще молодымъ людямъ не развернуться въ полноте силъ и въ Русской земле. Но почему, — можетъ увлечь въ длинное разсужденiе. Покаместь, прощайте."
"Очевидно, (продолжаетъ С. Т. Аксаковъ), что это письмо написано уже совсемъ въ другомъ тоне, чемъ все предъидущiя. Этотъ тонъ сохранился уже навсегда. Должно поверить, что въ самыхъ молодыхъ годахъ; но она скрывалась, такъ сказать, наружностью внешняго человека. Отсюда начинается постоянное стремленiе Гоголя къ улучшенiю въ себе духовнаго человека и преобладанiе религiознаго направленiя, достигшаго въ последствiи, по моему мненiю, такого высокаго настроенiя, которое уже несовместимо съ телеснымъ организмомъ человека. Я не спрашивалъ Гоголя въ подробности, что̀ съ нимъ случилось, частью изъ деликатности, не желая насиловать его природной скрытности, а частью потому, что боялся дотрогиваться до такихъ предметовъ и явленiй, о которыхъ одно воспомиванiе могло его разстроить. Слова самаго Гоголя въ этомъ письме утверждаютъ меня въ томъ мненiи, что онъ началъ писать "Мертвыя Души", какъ любопытный и забавный анекдотъ, — что только впоследствiи онъ узналъ, говоря его словами, "на какiя сильныя мысли и глубокiя явленiя можетъ навести незначащiй сюжетъ", — что впоследствiи мало-по-малу составилось это колоссальное созданiе, наполнившееся болезненными явленiями нашей общественной жизни, — что впоследствiи почувствовалъ онъ необходимость исхода изъ этого страшнаго сборища человеческихъ уродовъ, необходимость примиренiя...... Возможно ли было исполненiе этой задачи и могъ ли ее исполнить Гоголь? это вопросъ другой.
"Отъ 5 марта 1841 года я получилъ отъ него письмо, изъ котораго делаю выписки:
"Да, другъ мой, я глубоко счастливъ. Не смотря на мое болезненное состоянiе, которое опять немного увеличилось, я слышу и знаю дивныя минуты. Созданiе чудное творится и совершается въ душе моей, и благодарными слезами не разъ теперь полны глаза мои. Здесь явно видна мне святая воля Бога: подобное внушенiе не происходитъ отъ человека; никогда не выдумать ему такого сюжета. О, еслибы еще три года съ такими свежими минутами! Столько жизни прошу, сколько нужно для окончанiя труда моего; больше ни часу мне не нужно. Теперь мне нужны необходимо дорога и путешествiе: они одни, какъ я уже говорилъ, возстановляютъ меня — —
"Теперь я вашъ; Москва моя родина. Въ начале осени я прижму васъ къ моей русской груди. Все было дивно и мудро расположено высшею волею — и мой прiездъ въ Москву, и мое нынешнее путешествiе въ Римъ, все было благо. Никому не говорите ничего ни о томъ, что я буду къ вамъ, ни о томъ, что я тружусь, словомъ, ничего. Но я чувствую какую-то робость возвращаться одному. Мне тягостно и почти невозможно теперь заняться дорожными мелочами и хлопотами. Мне нужно спокойствiе и самое счастливое, самое веселое, сколько можно, расположенiе души; меня теперь нужно беречь и лелеять. Я придумалъ вотъ что: пусть за мною прiедутъ Михаилъ Семеновичъ и Константинъ Сергеевичъ: имъ же нужно, — Михаилу Семеновичу для здоровья, Конст. Сергеевичу для жатвы, за которую уже пора ему приняться. А милее душе моей этихъ двухъ, которые бы могли за мною прiехать, не могло бы для меня найтиться никого. Я бы ехалъ тогда съ темъ же молодымъ чувствомъ, какъ школьникъ въ каникулярное время едетъ изъ надоевшей школы домой подъ родную крышу и вольный воздухъ. Меня теперь нужно лелеять не для меня, нетъ. Они сделаютъ не безполезное дело. Они привезутъ съ собой гляняную вазу. Конечно эта ваза теперь вся въ трещинахъ, довольно стара и еле держится, но въ этой вазе теперь заключено сокровище. Стало быть, ее нужно беречь. Жду вашего ответа; чемъ скорее, темъ лучше. Если бы вы знали, какъ я теперь жажду обнять васъ! До свиданья. Какъ прекрасно это слово!"
"Это письмо (замечаетъ С. Т. Аксаковъ) привело въ восхищенiе всехъ друзей Гоголя: изъ него можно было заключить, что Гоголь переезжалъ въ Москву навсегда, о чемъ онъ и самъ говорилъ въ первое время по возвращенiи своемъ изъ Рима. Какъ слышна искренность убежденiя Гоголя въ великость своего труда, какъ въ благую, свыше назначенную цель всей его жизни! Поехать къ Гоголю, такъ сказать, навстречу, чтобы привезть его въ Москву, никто не могъ. Сыну моему Константину нельзя было ехать по особеннымъ семейнымъ обстоятельствамъ, а Щепкинъ не имелъ никакихъ средствъ для этого путешествiя, да и получить заграничный отпускъ было бы для него затруднительно.
"Последнее письмо ко мне отъ Гоголя изъ Рима, въ 1841 году, не имеетъ числа, но по содержанiю можно догадаться, что оно написано довольно скоро после предыдущаго письма отъ 5-го марта. Вотъ изъ него выписки:
"Едва только я успелъ отправить письмо мое къ вамъ, съ приложеньями къ "Ревизору", какъ получилъ вследъ за темъ ваше. Оно было для меня темъ прiятнее, что мне казалось уже, будто я отъ васъ Богъ знаетъ когда не получалъ вести. Целую васъ несколько разъ, въ задатокъ поцелуевъ личныхъ. "Ревизора", я полагаю, не отложить ли до осени? Время близится къ лету; въ это время книги сбываются плохо и вообще торговля не движется. Отпечатать можно теперь, а выпускомъ повременить до осени. По крайней мере такъ говоритъ благоразумiе и опытность — —
"Теперь на одинъ мигъ оторваться мыслью отъ святого труда своего для меня уже беда — — Трудъ мой великъ, мой подвигъ спасителенъ. Я умеръ теперь для всего мелочного — — Богъ милостивъ. Дорога, дорога! Я сильно надеюсь на дорогу. Она же такъ теперь будетъ для меня вдвойне прекрасна. Я увижу моихъ друзей, моихъ родныхъ друзей. Не говорите о моемъ прiезде никому, и Погодину окажите, чтобъ онъ также не говорилъ; если же прежде объ этомъ проговорились, то теперь говорите, что это не верно еще. Ничего также не сказывайте о моемъ труде — —
"Вы, можетъ быть, дивитесь, что я вызываю Константина Сер. и Михаила Семеновича, но я делалъ это въ томъ предположенiи, что Конст. Серг. нужно было и безъ того ехать, а Мих. Сем. тоже хотелъ ехать къ водамъ, что̀ ему принесло бы значительную пользу. Я бы ихъ ожидалъ хоть въ самомъ первомъ за нашею границею немецкомъ городе. Вы знаете этому причины изъ письма моего, которое вы уже получили — —
"Въ мае месяце я полагаю выехать изъ Рима, месяцы жаркiе провесть где-нибудь въ холодныхъ углахъ Европы, — можетъ быть, въ Швейцарiи, и къ началу сентября въ Москву обнять и прижать васъ сильно."
"Желанiе Гоголя (пишетъ С. Т. Аксаковъ) не исполнилось. Я давно уже не занимался никакими делами, и "Ревизоръ" былъ напечатанъ Погодинымъ со всеми приложенiями, которыя, кажется, предварительно были помещены въ "Москвитянине".
ихъ положенiемъ. Помещаю здесь три письма къ старшей сестре, Анне Васильевне.
1.
"Мартъ 25. Римъ. (1841.)
"— — — Я тебе благодаренъ за письмо, благодаренъ именно за (то), что оно написано такъ, а не иначе, — что ты написала его прямо, въ первомъ движенiи души, и сказала все, что̀ чувствовала въ это время. И по этому одному оно для меня дороже всехъ другихъ твоихъ писемъ. Никогда и никакъ не удерживайся въ письмахъ твоихъ отъ техъ выраженiй и мыслей, которыя почему-нибудь тебе покажутся, что огорчатъ меня, или не понравятся. Ихъ-то именно скорее на бумагу, ихъ я желаю знать. Какъ духовнику мы желаемъ прежде всего объявить то, что̀ тягостнее лежитъ на душе нашей, такъ и мне прежде всего ты должна сказать то, что̀ почему-либо тебе покажется тягостно говорить мне. Ты должна помнить, что сердечное излiянiе ты передаешь другу, который придумаетъ средство, какъ поправить, а не станетъ расточать суровые и жестокiе упреки. — —
"Ты описала мне день своихъ занятiй. Имъ я не совершенно доволенъ. — — Я не хочу, чтобы ты переводила более часу въ день. Лучше оставлять работу тогда, когда еще хочется немного заняться, а не тогда, когда уже вовсе не хочется. Потомъ ты принимаешься сейчасъ за работу, за вышиванiе. Это тоже и решительно не хорошо. Я желалъ бы, напротивъ, чтобъ ты по крайней мере часъ делала движенiе и была безпрестанно на ногахъ, — если даже не целыхъ два. Вотъ для чего еще я хотелъ вселить въ тебе расположенiе къ домашнему хозяйству. Я зналъ, что трудно для тебя придумать какое-нибудь движенiе, особенно зимою, — что ты непременно будешь сидеть на одномъ месте, а насильно трудно заставить себя бегать по комнате. Я думалъ, что хлопоты и заботы заставятъ тебя перейти изъ комнаты въ кладовую, изъ кладовой въ какое-нибудь другое место, словомъ — что ты невольно такимъ образомъ будешь делать движенiе, которое бы тягостно было тебе делать нарочно. — — Итакъ ты видишь, что все, что̀ ни требовалъ я, когда-либо отъ тебя, все это обдумывалось къ добру твоему. Я даже немножко далее вижу въ душу твою, чемъ ты думаешь, но не хочу иногда показать тебе этого. Я хочу, чтобъ ты сама обнаружила все движенья ея простодушно, съ чистосердечьемъ ребенка, и въ этомъ есть тоже цель моя, которую ты узнаешь, можетъ, и сама после, и возблагодаришь того, который думалъ о тебе и почти невидимо устраивалъ и действовалъ для тебя. Я желаю также, чтобы и письма твои писались ко мне только тогда, когда тебе слишкомъ захочется писать ко мне, а не тогда, когда тебе цридется придумывать, о чемъ бы писать ко мне."
2.
"Христосъ воскресе!
"Твои чувства, временами тобою ощущаемыя, довольно верны, милая сестра Анна. Что тебе кажется, будто чтобы исполнить порученье, возложенное на насъ Пославшимъ, безъ чего не можемъ получить ни награды, ни права на будущую жизнь. Только на слова твои, что ̀ въ тебе положено и где. Несчастiя, скорби, потрясенья, удары всякаго рода, вотъ что̀ заставляетъ иногда выступить изъ насъ то, что̀ дремлетъ въ душевномъ хранилище нашемъ. На нихъ, какъ на оселке, мы пробуемся, испытываемся, обнаруживаемъ себя самимъ себе и наконецъ узнаемъ, что̀ лежитъ въ насъ. Но блаженъ тотъ, кто, не дожидаясь скорбей (и) испытанiй, исполняетъ просто заповедь, данную Богомъ по изгнаньи изъ рая: въ труде и въ поте снесть хлебъ свой. Его отъ многаго спасетъ эта заповедь. Его силы укрепятся, его спрсобности разовьются. Деятельность покажетъ ему, что̀ действительно лежитъ въ немъ; ибо только на деле можетъ узнать человекъ свои действительныя силы. Безъ него и мысли о самомъ себе мечтательны и ошибочны. Воображенiе же такъ любитъ поддевать насъ!... Что Онъ сказалъ: "Толците, и отверзется вамъ". А покуда, займись огородомъ. Въ приложенной книжке найдешь полное наставленье для всякой зелени порознь. Учись всякую порученность исполнять добросовестно и честно, даже самую ничтожную, такъ какъбы на тебя возложилъ ее самъ Богъ и ты Ему должна дать ответъ. Тогда и большiя обязанности станутъ тебе легки и удобоисполнительны. Помни, что для твоего здоровья нужно быть безпрестанно на воздухе. Прогулка еще не такъ полезна, какъ занятье на воздухе, особенно руками. Отъ этого кровь обращается правильней и въ теле устанавливается равновесiе. Прiучайся понемногу копать заступомъ легенькимъ на рыхлой земле, чтобъ не очень уставать. Земля, которая идетъ у васъ подъ огородъ, въ местахъ, где были прежде скотный дворъ и канюшня, слишкомъ жирна отъ множества навозу. Понемножку можно подмешивать песку, но очень немного. Не забывай сама съ лейкой, до восхожденья солнца и по захожденьи его, ходить къ пруду за водой и поливать. Въ это время можешь прочитать свои утреннiа и вечернiя молитвы. Богъ какъ-то особенно любитъ молитвы во время труда, и потому особенно успевается во всемъ и удается, кто во всякомъ деле ограждаетъ себя крестомъ и говоритъ внутренно: "Господи, помоги!" Но довольно съ тебя. Гони прочь унынiе, которое есть грехъ, и будь весела."
3.
"Франкфуртъ. 16 iюня.
"Куражъ! впередъ! и никакъ не терять присутствiя духа! Письмо твое — добрый знакъ. Прежде всего ты должна поблагодарить Бога за ту тоску, которая на тебя находитъ. Это предвестникъ скораго прихода веселья въ душу твою. Тоска эта — следствiе пустоты, следствiе безплодности твоего прежняго веселья. Веселье лучшее, веселье полное, вовсе незнакомое тебе доселе, ждетъ тебя. Письма твои будутъ выражать теперь всю твою душу, и все, что̀ хотело прежде высказаться и не умело, изольется теперь свободно. Я думаю, ты уже прочла и вникнула въ длинное письмо мое, которое я послалъ вамъ три дни тому назадъ. Пойми его хорошенько. Если ты поймешь его, то бодрость почувствуешь въ душе. Если не поймешь, то предашься унынiю, и въ такомъ случае сильно согрешишь; потому что более всего грешитъ предъ Богомъ тотъ, кто предается унынiю: онъ, значитъ, не веритъ ни милосердiю Божiю, ни любви Его, ни самому Богу. И потому веселей и отважней за дело! Брось все те занятiя, которыя заставляютъ тебя сидеть на месте и въ комнате. Это занятiя ходьбы, а не после. Не пренебрегай даже и прежними увеселенiями, но взгляни на нихъ съ лучшей точки. Старайся какъ ихъ, такъ и все, что́ ни делаешь, обратить въ какую-нибудь пользу, потому что все создано на то, чтобъ употреблять его въ пользу. Заведи такъ, чтобъ въ разныхъ местахъ были у тебя дела, чтобы нужно было проходить большiя разстоянiя, чтобы живо и деятельно отъ одного дела приниматься за другое. Займись хозяйствомъ не вещественнымъ, но хозяйствомъ души человеческой. Тамъ только найдешь счастiе. Но ты не безъ ума и смекнешь сама собою многое. Въ письме твоемъ я вижу счастливые признаки и повторяю тебе вновь: Впередъ! все будетъ хорошо.
"Олиньке скажи, чтобъ она написала мне, что̀ такое въ самомъ деле есть дочь Катерины Ивановны, Марья Николаевна — какихъ качествъ. Пусть она также напишетъ, какъ проводила у нея время всякой день, каковъ ея мужъ и какъ вообще идутъ у нихъ дела хозяйственныя и всякiя. Прибавь къ этому и свое мненiе. Если ей чрезъ-чуръ хочется иметь какое-нибудь мое письмо, то отдайте ей то, где я вамъ писалъ, что нужно повсюду вносить примиренiе? Если жъ вамъ оно будетъ по чему-либо (нужно), то можете для себя оставить съ него копiю. Съ темъ, однакожъ, ей отдайте, чтобъ она никому его не показывала."
скромности, обнаружить передъ светомъ ея духовное общенiе съ авторомъ "Мертвыхъ Душъ". Эти письма не нуждаются въ объясненiяхъ: содержанiе ихъ составляютъ чувства и помыслы, обнявшiе душу Гоголя после произшедшаго съ нимъ таинственнаго пересозданiя, о которомъ онъ ни одному изъ друзей своихъ не могъ разсказать вполне удовлетворительно. Предварю только читателя, что въ нихъ онъ должене видеть не только Гоголя, но и его корреспондентку. Да не сольетъ читатель этихъ двухъ личностей въ одну и не приметъ Гоголя въ частности за Гоголя вообще. Онъ и самъ иногда, кажется, этого опасался и просилъ некоторыхъ изъ искреннейшихъ друзей своихъ не показывать его писемъ никому. "Они будуiъ чужды для всякаго (говорилъ онъ), ибо " Замечу еще, что, независимо отъ влеченiя доброй и благочестивой души къ другой подобной душе, Гоголю нужны были короткiя отношенiя со всякаго рода людьми, имеющими нравственное влiянiе на общество, какъ это онъ и самъ обнаруживаетъ въ просьбахъ своихъ къ Н. Н. Ш***** — извещать его о всехъ христiянскихъ подвигахъ, кемъ бы они ни были совершены. Кроме того — и это, можетъ быть, было главною причиной сближенiя поэта съ благочестивой старушкой — известно, что Гоголь участвовалъ денежными пожертвованiями въ христiянскихъ попеченiяхъ покойной Ш***** о бедныхъ и нуждающихся. Въ письмахъ его къ ней объ этомъ не упоминяется, но я слыхалъ отъ людей, достойныхъ веры, что онъ не разъ вверялъ въ ея распоряженiе деньги, откладываемыя имъ для помощи беднымъ.
1.
"Благодарю васъ за ваши три письма. Мы должны были сойтись и сблизиться душой. Въ томъ высшая воля Бога. Самое это ваше участье и влеченье ко мне, и молитвы обо мне — все говоритъ о сей воле. Не стану вамъ говорить ничего более. Вы чувствуете въ глубине вашей души, каковы должны быть отношенiя мои къ вамъ. Въ минуты торжественныхъ минутъ моихъ я вспомню о васъ! А вы — вы помолитесь обо мне... не объ удачахъ и временныхъ успехахъ молитесь [мы не можемъ судить, что̀ удача, или неудача, счастье, или несчастье], но молитесь о томъ, чтобы съ каждымъ днемъ и часомъ, и минутой была чище и чище Душа моя. Мне нужно быть слишкомъ чисту душой. Долгое воспитанье еще предстоитъ мне, великая, трудная лестница. Молитесь же о томъ, да ниспошлются съ небесъ мне неслабнущiя силы. Посылаю вамъ душевное объятiе мое."
2.
"Письмо ваше, добрый другъ мой Надежда Николаевна, я получилъ уже въ Петербурге. Въ Москве я ожидалъ вашего прiезда или ответа отъ васъ, потому что Шевыревъ посылалъ вамъ дать знать о моемъ прiезде. Мне было жалко выехать изъ Москвы, васъ не видавши, но такъ какъ я надеялся чрезъ три недели возвратиться назадъ, то и не предпринялъ поездки въ Рузу для свиданiя съ вами. Душевно благодарю за строки письма вашего, псполненныя по прежнему любви и участiя. Скоро надеюсь поблагодарить васъ лично за все."
3.
"Апреля 15/3".
"Сiю минуту получилъ я ваше письмо отъ 13-го марта, безценный другъ мой, и отвечаю на него сiю минуту. Благодарю васъ за него. Оно такъ же было прiятно душе моей, какъ и все другiя ваши письма, и, кажется, даже больше, чемъ другiя. Благодарю васъ за ваши поздравленiя съ грядущимъ прекраснымъ праздникомъ для всехъ насъ. Вы не обманулись, вы первыя поздравили меня съ имъ. Еще неделя остается до него, но душа моя жаждетъ мысленно похристосоваться съ вами первыми въ ту высокую минуту, когда произнесется: "Христосъ воскресе!" Итакъ будьте уверенны, что поздравленiе мое понесется навстречу вашему, и встреча эта во Христе будетъ глубоко радостна душамъ нашимъ. Прощайте, будьте светлы этимъ светлымъ воскресеньемъ весь годъ до новаго светлаго воскресенья. Я говелъ на первой неделе еще поста, и это было прекрасное время. Богъ неисчетно, сугубо награждаетъ насъ за самое даже мгновенное пребыванiе въ Немъ. И много новаго излилось съ техъ поръ въ мою душу, за что̀ несу Ему вечное благодаренiе."
4.
"Гастейнъ, 18 мая.
"Все ваши письма были получаемы мною въ исправности, почтенный другь мой Надежда Николаевна. Но теперь на несколько времени мы должны прекратить переписку, — во первыхъ, потому, что у меня начинается впродолженiи лета разъездная жизнь, и я не могу еще сказать наверно, где доведется мне провести какое время, а во вторыхъ, потому, что скоро приближается время, когда я засяду крепко за работу, а въ то время я ни къ кому не пишу. И потому не дивитесь, если получите отъ меня иногда одну только строчку впродолженiи какихъ-нибудь шести месяцевъ. Да и что̀ въ словахъ, когда мы уже знаемъ другъ о друге во всякую душевную минуту?"
5.
"Благодарю васъ отъ всего сердца за память обо мне, и за молитвы. Здоровье мое, слава Богу, кое-какъ плетется. Тружусь, работаю съ молитвою и стараюсь не быть свободнымъ ни минуты. Испытавъ на опыте, что въ праздныя минуты къ намъ ближе искуситель, а Богъ далее, я теперь занятъ такъ, что не бываетъ даже времени написать письмо къ близкому человеку. Знаю, что близкiй человекъ проститъ, потому и не извиняюсь. Работать нужно много, особенно тому, кто пропустилъ лучшее время своей юности и мало сделалъ запасовъ на старость. Богъ да хранитъ васъ и да наградитъ васъ за то, что не забываете меня своими молитвами."
6.
"Дюссельдорфъ. Сентябрь.
"Благодарю васъ, Надежда Николаевна, за ваше рукописанiе, которое всегда прiятно душе моей, и за вашъ шнурокъ, который вы послали съ Валуевымъ. Онъ будетъ у меня храниться и береженъ въ целости. Носить его не буду, потому что ношу прежнiй, который вы сами лично мне дали. Онъ хотя и ̀ же касается до образа, которымъ вы хотите наделить меня, то я не советую вамъ посылать его по почте."
7.
"26 октября.
"Не сетуйте на меня, добрый другъ мой, за то, что давно не писалъ къ вамъ. Ко мне также долго не пишутъ. Вотъ уже больше полугода, какъ я не получалъ писемъ отъ Аксаковыхъ. Отъ другихъ также давно не имею известiй, хотя вообще моимъ прiятелямъ следовало бы больше писать писемъ, чемъ мне, по многимъ причинамъ, — во первыхъ, уже потому, что у нихъ меньше переписки, чемъ у меня. Вы одни меня не оставляете и не считаетесь со мной письмами. Виноватъ: мой добрый Языковъ умеетъ также быть великодушнымъ, и, после васъ, онъ одинъ пишетъ, не останавливаясь темъ, что на иное письмо нетъ ответа. Образа вашего я не получилъ. Б**** мне его не доставилъ, и его самаго я не видалъ и не знаю, где онъ. Но этимъ нечего сокрушаться. Не въ видимой вещи дело. Образъ вашъ я возложилъ мысленно на грудь свою, принялъ благодарно ваше благословенiе и помолился Богу, да и возложенный мысленно, онъ возымеетъ ту силу, какъ-бы возложенъ былъ видимымъ образомъ. А васъ прошу, безценный другъ мой, помолиться о мне сильно и слезно, помолиться о томъ, чтобы ниспослалъ Онъ, милосердый Отецъ нашъ, освеженье моимъ силамъ, которое мне очень нужно для нынешняго труда моего и котораго не достаетъ у меня, и святое вдохновенье на то, чтобы совершить его такимъ образомъ, чтобы онъ доставилъ не минутное удовольствiе некоторымъ, но душевное удовольствiе многимъ, и чтобы всехъ равно более приблизилъ къ тому, къ чему мы все ежеминутно должны более и более приближаться, то есть, къ Нему самому, небесному Творцу нашему. Объ этомъ молю Его теперь безпрестанно и прошу васъ, какъ братъ проситъ брата, соединить ваши молитвы съ моими и силою вашихъ моленiй помочь безсилiю моихъ."
8.
"Благодарю васъ, добрый другъ мой Надежда Николаевна, за вашу посылку. Образъ и молитвы я наконецъ получилъ. То и другое пришло весьма кстати накануне великаго поста, накануне моего говенья. Богъ удостоилъ меня прiобщиться святыхъ таинъ. Хотябы и лучше мне хотелось говеть, хотябы и более хотелось выполнить высокiй обрядъ, хотябы, наконецъ, желалось и сколько-нибудь более быть достойнымъ Его милостей; но благодаренiе и за то, что помогъ привести духъ мой даже и въ такое состоянiе. Безъ Его милости и того бы нельзя было мне сделать, и я въ несколько разъ былъ бы недостойнее. О, молитесь обо мне! Молитесь обо мне, другъ мой, да поможетъ Онъ мне избавиться отъ всей мерзости душевной, да поможетъ мне избавиться отъ низкаго малодушiя, отъ недостатка твердой веры въ Него, да проститъ мне за все ея безсилiе и не отвратитъ лице Свое отъ меня, чтобъ не одолела моя худость и злоба Его небеснаго милосердiя. Молитесь о томъ, чтобы Онъ все простилъ мне, сподобилъ бы меня послужить Ему такъ, какъ стремится и хочетъ душа моя. Но для такого подвига, увы! надобно быть слишкомъ чисту и слишкомъ прекрасну. Другъ мой, молитесь о томъ. Молитесь также о томъ, чтобъ Онъ далъ силы мне великодушно переносить мои недуги телесные и, все побеждая — всю боль и страданiя, возноситься еще выше отъ того душой и прiобретать еще больше способностей для совершенiя труда моего, который да потечетъ отныне успешно, разумно и быстро. Другъ мой, молитесь объ этомъ. Богъ да спасетъ васъ! Возношу и о васъ молитву моими грешными устами."
9.
"Октября 30.
"Уведомляю васъ, добрый другъ мой Надежда Николаевна, что я прiехалъ въ Римъ благополучно. Молитвы молившихся обо мне услышаны милосердымъ Богомъ: мне гораздо лучше, и не нахожу словъ, чемъ выразить Ему благодарность. Все было во благо, и страданiе, и болезни. А васъ благодарю также: своихъ грешныхъ молитвъ не достало бы. Молитесь же, другъ мой, теперь о томъ, чтобы вся жизнь моя была Ему служенiе, чтобы дана была мне высокая радость служить Ему и чтобы воздвигнуты были Его всемогущею десницею во мне силы на такое дело."
"ближайшимъ", какъ онъ самъ называлъ А. С. Данилевскаго. Въ ней Гоголь является юношею, жаднымъ прекрасныхъ впечатленiй, предающимся влеченiю полнаго любви сердца и ужасающимся, подобно Пушкину, рокового перевала за тридцать летъ, за эту действительно страшную грань, отделяющую насъ отъ самодеятельнаго развитiя въ насъ нравственныхъ силъ, и за которою мы остаемся вне попеченiй матери-природы и должны сами, собственными усилiями идти къ совершенству. Следующее письмо къ тому же другу, писанное съ небольшимъ черезъ два года после последняго (намъ известнаго) отклика къ нему изъ Рима, поражаетъ высотою воззренiя поэта на жизнь и на собственный путь жизни. Гоголю было тогда отъ роду немного менее тридцати летъ съ половиною.
"Римъ. Via Felice. 1841, авг. 7.
"Какъ ни прiятно было мне получить его, но я читалъ его болезненно. Въ его лениво влекущихся строкахъ присутствуютъ хандра и скука. Ты все еще не схватилъ въ руки кормила своей жизни, все еще носится она безцельно и праздно, ибо о другомъ грезитъ дремлющiй кормчiй: не глядитъ онъ внимательными и ясными глазами на плывущiя мимо и вокругъ его берега, острова и земли, и всё еще стремитъ усталый, безсмысленный взоръ на то, что̀ мерещится въ туманной дали, хотя давно уже потерялъ веру въ обманчивую даль. Оглянись вокругъ себя и протри глаза: все лучшее, что̀ ни есть, все вокругъ тебя, какъ оно находится везде вокругъ человека и какъ одинъ мудрый узнаетъ это, и часто слишкомъ поздно. Неужели до сихъ поръ не видишь ты, во сколько разъ кругъ действiя въ Семеренькахъ можетъ быть выше всякой должностной и ничтожно видной жизни, со всеми удобствами, блестящими комфортами, и проч. и проч., — даже жизни, невозмущенно праздно протекшей въ пресмыканьяхъ по великолепнымъ парижскимъ кафе! Неужели до сихъ поръ ни разу не пришло тебе въ умъ, что у тебя целая область въ управленiи, что здесь, имея одну только крупицу, ничтожную крупицу ума и сколько-нибудь занявшись, можно произвесть много для себя-внешняго и еще более для себя-внутренняго? и неужели до сихъ поръ страшатъ тебя детски повторяемыя мысли на счетъ мелюзги, ничтожности занятiй, неспособности приспособить, применить, завести что-нибудь хорошее, и проч. и проч., — все, что̀ повторяется безпрестанно людьми, кидающимися съ жаромъ за хозяйство, за улучшенiя и перемены и притомъ плохо видящими, въ чемъ дело? Но слушай: теперь ты долженъ слушать моего слова, ибо вдвойне властно надъ тобою мое слово, и горе кому бы то ни было неслушающему моего слова! Оставь на время все, все, что́ ни шевелитъ иногда въ праздныя минуты мысли, какъ бы ни заманчиво и ни прiятно оно шевелило ихъ. Покорись и займись годъ, одинъ только годъ своею деревней. Не заводи, не усовершенствуй, даже не поддерживай, а войди во все — следуй за мужиками, за прикащикомъ, за работниками, за плутнями, за ходомъ делъ, хотябы для того только, чтобы увидеть и узнать, что все въ неисправимомъ безпорядке, — одинъ годъ! и этотъ годъ будетъ вечно памятенъ въ твоей жизни. Клянусь, съ него начнется заря твоего счастья! Итакъ безропотно и безпрекословно исполни сiю мою просьбу. Не для себя одного, — ты сделаешь для меня великую, великую пользу. Не старайся узнать, въ чемъ заключена именно эта польза: тебе не узнать ее, но, когда придетъ время, возблагодаришь ты Провиденье, давшее тебе возможность оказать мне услугу. Ибо первое благо въ жизни есть возможность оказать услугу. И это первая услуга, которую я требую отъ тебя — не ради чего-либо: ты самъ знаешь, что я ничего не сделалъ для тебя, но ради любви моей къ тебе, которая много, много можетъ сделать. О, верь словамъ моимъ! Властью высшею облечено отныне мое слово. Все можетъ разочаровать, обмануть, изменить тебе, но не изменитъ мое слово.
"Прощай! Шлю тебе братской поцелуй мой и молю Бога, да снидетъ вместе съ нимъ на тебя хотя часть той свежести, которою объемлется ныне душа моя, восторжествовавшая надъ болезнями хвораго моего тела.
"Ничего не пишу къ тебе о римскихъ происшествiяхъ, о которыхъ ты меня спрашиваешь. Я уже ничего не вижу передъ собою, и во взоре моемъ нетъ животворящей внимательности новичка. Все, что̀ мне нужно было, я забралъ и заключилъ въ себе въ глубину души моей. Тамъ Римъ, какъ святыня, какъ свидетель чудныхъ явленiй, совершившихся надо мною, пребываетъ веченъ. И, какъ путешественникъ, который уложилъ уже все свои вещи въ чемоданъ и, усталый, но спокойный, ожидаетъ только подъезда кареты, понесущей его въ далекiй, верный, желанный путь, такъ я, перетерпевъ урочное время своихъ испытанiй, изготовясь внутреннею, удаленною отъ мiра жизнью, покойно, неторопливо по пути, начертанному свыше, готовъ идти, укрепленный и мыслью, и духомъ."