Борьба за «Мертвые души»
В октябре Гоголь прибыл в Санкт-Петербург. Остановился он у Плетнева, который рассказал ему о том, что за последнее время повысилось внимание цензоров к рукописям. Писатель обратился за советом к своей знакомой Александре Осиповне Смирновой. Но она от ответов уклонялась, зато вываливала на его больную голову кучу сплетен. В итоге Гоголь ощутил огромное желание сбежать из Петербурга.
И как всегда – в Москву, на Девичье поле, в дом Погодина. Хотя на этот все было далеко не так радостно. Погодин не мог простить Гоголю отказа печататься в «Москвитянине», и в их отношениях чувствовалась напряженность.
Он прочел Погодину и Аксакову последние пять глав своей поэмы. Аксаков был в восторге, зато Погодин отнесся к новому творению более критично. Он отметил, что сюжет поэмы похож на длинный коридор, по которому перемещается главный герой и, отворяя двери направо и налево, встречает очередных уродов. Гоголь слушал критику со вниманием, но значительных изменений в текст не вносил. Его теперь занимали детали. Был нанят человек, чтобы переписать текст набело, ибо то, что сделал в свое время Анненков, было испещрено замечаниями и пометками.
Тем временем Погодин продолжал настаивать на публикации в «Москвитянине» и Гоголь, чтобы от него отстали, дал свою неоконченную статью «Рим». Очень не хотелось ссориться с друзьями, которые его кормили.
Наконец, «Мертвые души» были переписаны, и Гоголь собственноручно вручил рукопись цензору И. М. Снегиреву, профессору Московского университета. Тот прочел поэму за два дня и объявил, что с его стороны нет никаких замечаний и можно уже печатать при условии нескольких поправок. Писатель порадовался. Но, как оказалось, рано. Внезапно Снегирева охватили сомнения, не пропустил ли он чего. Или просто не захотелось в случае чего быть крайним… Тем более, что история с «Ревизором» к тому времени ещё не забылась. Он решил подстраховаться и передал рукопись в комитет.
Комитет собрался с самым решительным намерением критиковать. Первое, что возмущенно заявил председательствующий Голохвастов, что душа – бессмертна, а потому мертвой быть не может. С великим трудом ему объяснили, что речь здесь идет совсем о другом, что это умершие крепостные. Но и из этого были сделаны неправильные выводы: «Значит, против крепостного права!» Присутствовавший Снегирев стал уверять, что это рассказ о прохвосте Чичикове, который встречается с самыми разными помещиками. Цензоры зашумели: но ведь это преступление! А если с него начнут брать пример?! Цензор Крылов с умным видом возмутился, что, дескать, цена за душу все-таки возмутительна. Снегирев понял, что с таким уровнем глупости комиссии ему не справиться и никакие доводы тут не помогут. Он опустил руки, а рукопись, естественно, была запрещена.
Гоголь впал в отчаяние. Чудовищные уроды, которых он создал на страницах поэмы, оказались реальными людьми, да ещё от них зависела судьба главной книги его жизни! Он решил попытать счастья в Петербурге.
Писатель разослал письма друзьям с просьбой объединиться и доставить рукопись государю.
В это время в Москве оказался проездом Белинский. Гоголь очень хорошо к нему относился, но друзья писателя откровенно недолюбливали молодого критика. Поэтому Николай Васильевич встретился с ним тайно и попросил отвезти рукопись в Петербург. Критик охотно согласился. Он уговаривал Гоголя сотрудничать с «Отечественными записками» и тот пообещал, что когда будет что-нибудь свеженькое... Белинский даже сделал вид, что поверил. Расстались они друзьями, что не помешало ему вернуться потом в дом Погодина.
И началось мучительное ожидание. Из Петербурга не было никаких вестей. Гоголь знал, что все друзья и сочувствующие были подняты на ноги, но по слухам никто серьезно рукописью не занимался, и она переходила из рук в руки.
Гоголь засыпал друзей письмами с просьбой скорее добраться до государя и показать рукопись. Но ответной реакции не было. Тогда он решил действовать сам. Николай Васильевич написал князю М. А. Дондукову-Корсакову, председателю петербургского комитета цензуры, и С. С. Уварову, министру народного просвещения. После чего он отправил свои письма Плетневу с просьбой вручить адресатам. Плетнев не стал рисковать и благоразумно оставил их у себя.
Гоголь решился также попросить у императора хоть каких-нибудь средств, потому что перспектива публикации «Мертвых душ» была более чем туманной. А деньги нужны были уже сейчас. В этой просьбе его поддержал Строганов, попечитель Московского учебного округа, который обратился к шефу жандармов Бенкендорфу.
Бенкендорф составил доклад государю, в котором упомянул о заслугах писателя, в частности, что проситель является автором известного «Ревизора». Цена вопроса – 500 рублей серебром. Государь начертал свое «Согласен», и Гоголь получил долгожданные деньги.
А Петербург по-прежнему молчал. В Москве же ситуация складывалась непростая. Обстановка в доме Погодина, где жил Гоголь, постепенно накалялась. Стало известно о встрече писателя с Белинским, и Погодин воспринял это известие как предательство, но тем не менее по-прежнему желал получить что-нибудь в свой журнал. Бывшие друзья встречались теперь только за обеденным столом.
Наконец, из Петербурга пришло известие: цензор Никитенко готов был дать разрешение на публикацию «Мертвых душ» при условии внесения тридцати поправок. А главное – писатель должен был убрать из текста «Повесть о капитане Копейкине».
П. Соколов. Капитан Копейкин. 1890-е гг.
Сначала Гоголь обрадовался, но затем эти самые «частности» повергли его в уныние. А особенно необходимость убрать «Повесть о капитане Копейкине». И он решился на переделку, поскольку считал это место одним из лучших во всей поэме. Плетнев передал новый вариант цензору и просил, насколько это возможно, помочь несчастному Гоголю.
В своем дневнике Никитенко записал: «Ситуация в нашей литературе наводит на меланхолию… Таланты у нас не исчерпаются… Но как же они будут писать, когда им мешают мыслить?» И ему удалось помочь. Под его влиянием цензурный комитет проявил снисхождение и разрешил поэму к печати. Ведь теперь Копейкин был больше не опасен: под пером Гоголя он превратился из бунтаря в обыкновенного разбойника.
Чтобы чего не вышло, Никитенко на первой странице рукописи приписал своей рукой «Похождения Чичикова или…» Но Гоголь это все исправил. Он собственноручно нарисовал обложку для будущего издания, на которой мелкими буквами написал цензорский заголовок, крупными – свой («Мертвые души») и самыми крупными буквами вывел жанр – ПОЭМА.
Обложка к первому изданию "Мертвых душ". Литография по рисунку Н. В. Гоголя.
Но это были мелочи. Главная проблема была как всегда в деньгах, которых не было. Недовольный Погодин все-таки достал бумагу. Договорились с «Типографией Университета» печатать «Мертвые души» в долг. И началась долгая корректура.
Николай Васильевич мечтал о спокойной жизни, чтобы довести до ума свой труд. Но его продолжали терзать со всех сторон друзья и знакомые. Белинский из Петербурга просил прислать что-нибудь в «Отечественные записки», рассыпаясь в похвалах писателю. Похвалы, конечно, были очень лестны, но в открытую сотрудничать с западниками он боялся. С другой стороны напирал Погодин, который желал получить от писателя клятву верности «Москвитянину», ну и в придачу что-нибудь для публикации, желательно фрагмент «Мертвых душ». В такой ситуации Гоголь был доведен практически до нервного срыва. Но Погодину все же отказал. Ведь это главный труд его жизни! Как же можно лишать поэму новизны!
С тех пор многие друзья стали жаловаться на Гоголя, на его несносный характер. Особенно в этом преуспел Погодин. Даже те, кто всегда восхищался писателем, тоже стали относиться к нему несколько прохладнее.
и добродетели.
Но ему нужно было благословение. Как раз в это время в Москве оказался архимандрит Иннокентий, известный своей верой и аскетическим образом жизни. Гоголь пришел к нему. Иннокентий поддержал писателя и вручил ему икону Спасителя. После чего Николай Васильевич, наконец, смог объявить друзьям о своих планах: он собирался ко гробу Господню.
Незадолго до отъезда в Рим Гоголь все же решил собрать на именины в доме Погодина всех своих разобиженных друзей. К тому же это был повод пригласить свою мать с сестрой. А после этого он будет свободен и начнет писать продолжение «Мертвых душ».
На сей раз праздник проходил не столь весело. Обстановку омрачала ссора Гоголя с хозяином дома, о чем, естественно, знали все друзья. Но Николай Васильевич старался как мог развлечь гостей. К тому же обстановку разрядила приехавшая мать писателя.
Печатание «Мертвых душ» подходило к концу. Гоголь составил список лиц, кому был должен деньги, и поручил Шевыреву по мере поступления денег выплачивать долги. Список получился весьма внушительным. Удастся ли продать достаточное количество экземпляров, чтобы вылезти из этой кабалы?
о «Мертвых душах», причем важнее – плохие.
Его ещё ждали дела в Петербурге. Он встретился с Белинским. Содействие этого молодого критика было необходимо ему. Кроме того, он вместе с Н. Я. Прокоповичем занялся подготовкой четырехтомника своих сочинений, пока без «Мертвых душ». Московские друзья обиделись на писателя. Они считали, что Гоголь мог бы попросить и у них помощи. Ведь Прокопович был не столь компетентен в этих делах, как, допустим, Шевырев. Но Николай Васильевич уже предчувствовал возвращение в Рим и был выше всех этих обид. В начале июня он покинул Россию.