Глава двенадцатая
"НЫНЕ ОТПУЩАЕШИ РАБА ТВОЕГО"...
Предстоял еще последний экзамен - из политических наук - у профессора Билевича. Но уже накануне вечером на общее светлое настроение набежала зловещая туча. Директор и инспектор были внезапно потребованы к попечителю. Тот принял их хоть и любезно, но все же как будто суше обыкновенного и стал расспрашивать что-то очень уж обстоятельно о заведенных в гимназии распорядках. Потом, словно мимоходом, упомянул, что по предложению министра до приезда еще в Нежин побывал в Казани, чтобы ближе ознакомиться на месте с внутренним строем тамошнего университета, который, по мнению министра, после недавнего попечительства Магницкого мог в некотором отношении служить образцом высшего закрытого учебного заведения. Действительно, все - и мебель, и постели, и белье воспитанников - оказалось-де там в самом образцовом виде. Еда - вкусная, сытная. Но зато же и порядок! К родным студенты отпускаются только по билетам. У каждого своя комната, но входить туда они могут лишь для сна. Все остальное время дня они проводят либо на лекциях, либо в "занимательных" комнатах (то есть в рабочих залах), либо в саду, и везде под непрерывным надзором субинспектора.
- Правда, строгость, пожалуй, чрезмерная, для молодежи удручающая, но порядок образцовый, идеальный! - заключил с легким вздохом зависти граф Александр Григорьевич и поднялся с кресла. - Mais revenons a nos moutons1. Вам и так ведь довольно хлопот с вашей молодежью? Простите, господа, что обеспокоил. Вы, я думаю, тоже утомились?
С тою же официальною любезностью он пожал обоим подчиненным руку и проводил совершенно озадаченных до дверей.
Перейдя через вестибюль к себе в квартиру и кабинет, Орлай обернулся к последовавшему туда за ним Белоусову с вопросом:
- Ну, что вы скажете, Николай Григорьевич? Тот только руками развел.
- Что сказать тут? Нет дыма без огня.
- Вы полагаете, что с чьей-либо стороны против нас были наговоры?
- Всякое бывает. И у вас, Иван Семенович, и у меня, грешного, есть тайные враги.
- Нет, Николай Григорьевич, вы ошибаетесь! - горячо возразил Орлай. - Среди нашего благородного ученого сословия мнения могут быть, конечно, разные. Но рыть яму своему собрату никто из нас не станет, о нет!
- К сожалению, Иван Семенович, я в этом не совсем убежден и кое-кого даже подозреваю.
- Лучше и не называйте!
- Пока окончательно не удостоверюсь, - извольте, я буду молчать. Доброй ночи!
Пять минут спустя Белоусов, сильно взволнованный, снова ворвался в кабинет к Орлаю.
- Теперь, кажется, нет уже сомнений! Яма для нас вырыта. Вопрос только в том: лезть нам в нее или нет?
- Да что и как вы узнали?
- А вот, лишь только я вышел от вас на площадку, как из дверей его сиятельства навстречу мне его гайдук. "Тебя-то, братец, - говорю, - мне и надо. Не был ли давеча у графа кто-либо из профессоров?" - "Как же, были". - "Кто был?" - "Как их, бишь? Фамилию свою велели еще доложить. Би... би..." - "Билевич?" - "Они самые".
- Михаила Васильевич! - воскликнул Орлай. - Но, может статься, он хотел только приватно засвидетельствовать свое почтение его сиятельству. Разговора их гайдук ведь, вероятно не слышал?
памяти гайдука звонкою монетой, ему вспомнились и прощальные слова графа: "Покорнейше благодарю вас, господин профессор. Но насчет эмиссаров я держусь правила Суворова: Святой Дух дает мне внушения. Других эмиссаров мне не нужно". Орлай вздохнул и поник головой.
- Как грустно, право, разочаровываться в человеке, которому, кажется, ничего дурного не сделал! Но прошу вас, Николай Григорьевич, не предпринимайте сами ничего против него.
- Скрыто я ничего не предприму. Но мне, как инспектору, не может быть возбранено, кажется, задавать воспитанникам на экзамене вопросы?
- Понятно, нет. Но ради меня-то хоть поумерьте немного ваш пыл.
- Ради вас - извольте. Но вперед за себя все-таки не ручаюсь.
Действительно, когда на следующее утро начался публичный экзамен из предмета профессора Билевича - естественного права, Белоусов старался сдерживать свое нервное возбуждение. Но вопросы, которые он ставил экзаменующимся, были для последних так неожиданны и замысловаты, что большая часть ответов была невпопад. Михаила Васильевич пытался их выгораживать, но не особенно успешно. В публике стали шептаться. Попечитель с беспокойством поглядывал то на публику, то на двух экзаменующих, между которыми как бы происходило бескровное единоборство на жизнь и на смерть. А молодой инспектор, все более увлекаясь, забыл уже присутствие и директора, и попечителя и наконец резко оборвал одного из студентов, когда тот, спутавшись, опять зарапортовался:
- Что вы чушь городите!
Тут Билевич тоже не вытерпел и сорвался с места.
- Ваше сиятельство! Я протестую. Это мои собственные записки...
- Записок ваших я не знаю, - возразил Белоусов, - а сужу по ответу студента.
- Messieurs! Messieurs! Tant de bruit pour une omelette!2 - счел нужным вступиться попечитель. - Естественное право - предмет столь своеобразный и многосторонний, что по оному и у меня, и вот у господина директора, я уверен, многие взгляды не сходятся с вашими. Сама жизнь ближе всего ознакомит господ студентов с их естественным правом, а почерпнутые доселе из книг познания помогут им лишь выбраться на надлежащий путь. Но я надеюсь, друзья мои, - повернулся граф к самим студентам, - что, и покинув стены взрастившего вас заведения, вы не перестанете упражнять ваш ум. Из всех земных тварей одни люди ведь одарены умом. Они, так сказать, мысли земли, и светоч, который вы зажжете для себя, будет светить еще многим и многим, а самих вас на служебной стезе отчизне доведет до первых шаржей. Однако глубокочтимый директор ваш, без сомнения, гораздо красноречивее меня объяснит вам ваше будущее призвание. Ваше превосходительство, Иван Семенович! Не благоволите ли улетающим из вашего гнезда птенцам сказать напутственное слово?
И Иван Семенович, выйдя из-за экзаменационного стола, сказал им это слово.
- Вера двигает горами, совершает чудеса, - говорил он. - Твердо верьте в себя и продолжайте верить, хотя бы иное вам и не сразу давалось. Строго исполняйте ваш долг, будут ли вас за то восхвалять или забрасывать грязью - что также - увы! - не редкость... Стойко идите вперед к намеченной цели - и чудо совершится! Но за какое бы дело вы ни принялись - не будьте его рабом, будьте его господином, и самое трудное станет наконец в ваших руках послушным орудием, любимым для вас занятием, неисчерпаемою утехой жизни. И для меня вы, милые дети мои - я полагаю, вы позволите на прощанье так назвать вас старику? - и для меня, говорю я, среди тягот служебных, вы были доселе лучшим утешением. Положа руку на сердце, могу сказать, как перед Всевышним Богом: что от меня, многогрешного, зависело, то мною для вас сделано, и никто из вас, хочу думать, не помянет меня лихом. Ныне отпущаеши раба Твоего...
отерев глаза, выступил вперед, чтобы за всех ответить любимому директору.
Но это уже не входило в программу публичного экзамена. Граф Александр Григорьевич быстро приподнялся с кресла, выразил господам педагогам свою глубокую признательность за "блистательный" первый выпуск и, с милостивым общим поклоном всем присутствующим, поспешил к выходу. Свитою за ним двинулись Билевич и еще кое-кто из других служащих. Все же остальные, так же, как и все студенты, обступили Ивана Семеновича, чтобы наперерыв забросать его вопросами: как понимать его последние слова? Неужто он хочет вовсе покинуть гимназию?
- У хорошего педагога, други мои, должны быть стальные нервы, - отвечал Орлай, - а у меня сталь порядком поистерлась, и пришло мне время искать более мирной пристани от житейских непогод.
- Бог с вами, Иван Семенович! - воскликнул Белоусов, которого, как ближайшего его помощника, такое решение должно было потрясти более других. - Опытному старому капитану грешно покидать свой корабль, когда подымается буря.
- У старого капитана, Николай Григорьевич, есть молодой заместитель, который настолько уже опытен, что зря не посадит корабля ни на мель, ни на подводный риф. На фамильном склепе одного магната в Галиции я прочел как-то, помнится, следующую прекрасную надпись: "Hie finis est invidiae, persecutions et querelae!" (Здесь конец зависти, угнетению и раздору!") Таковую же надпись я желал бы теперь начертать над собою...
народного просвещения Шишков прибыл в Москву, Орлай в конце лета съездил туда же, и сам министр предложил ему вакантное место директора в Ришельевском лицее в Одессе.
Примечания
1 "Возвратимся к нашим баранам", - говорит судья по поводу тяжбы о баранах в одном французском фарсе XVI или XV века неизвестного автора, позаимствовавшего сюжет свой у римского писателя Марциала.
2 Господа! Господа! Столько шуму из-за пустяков! (Буквально: из-за яичницы; фр.)